Фельдшер Язов сработал как надо - интубировал больного, подключил его к ингалятору, установил кубитальный катетер, ввел морфий, преднизолон, мочегонные. Выслушав его краткий, толковый доклад, Данилов мотнул головой в сторону двери, отпуская Язова восвояси, и склонился над больной - толстой неопрятной старухой, не мывшейся, должно быть, с прошлого года.
Больная пока находилась в сознании, но уже не совсем адекватно оценивала обстановку. В дверях маячила соседка - невзрачная женщина неопределенного возраста. Соседка вела себя хорошо - не лезла с советами, обвинениями и причитаниями. Стояла молча и только зыркала глазами туда-сюда, смотрела, чтобы "скорая" не прихватила бы чего на память о вызове.
Данилову вспомнился Юра Меркулов, доктор с подстанции, получивший лет семь назад срок за кражу золотого обручального кольца на вызове.
Юра был парнем неплохим, но, что называется, "со странностями". Излишне обидчивым и склонным к рефлексии. В один прекрасный день у Юриной жены на Черкизовском рынке вытащили из сумочки кошелек с солидной суммой денег. Неприятно, конечно, кто спорит. Юра обиделся на весь белый свет и возжелал компенсировать потерю. Он не придумал ничего лучше, как умыкнуть на первом же вызове обручальное кольцо больной, лежавшее на тумбочке. Неопытному Юре, совершавшему кражу впервые в жизни, казалось, что он провернул дельце совершенно незаметно, но больная заметила, как доктор прячет кольцо в карман. Сразу же после убытия бригады она позвонила в милицию. Видимо, в этот день оперативники изнемогали от безделья, потому что часом позже на подстанцию прибыли двое сотрудников в штатском и поинтересовались фамилией доктора, выехавшего в такое-то время по такому-то адресу.
Опытная Люся Сиротина поняла по обрывкам фраз, что доктора Меркулова ждут нешуточные неприятности и, улучив минуту, передала ему по рации, что его ждут на подстанции по поводу такого-то вызова. Кто ждет, Люся в "прямом эфире" сказать не решилась, уповая на то, что Юра поймет ее и так. Коммуникаторов - наладонников на "скорой" тогда еще не было, а свой мобильный телефон Меркулов, приходя на дежурство, запирал в шкафчике, чтобы не потерять и не разбить во время дежурства.
Незадачливый вор понял диспетчера правильно и, незаметно для окружающих - водителя и фельдшера, спрятал свою добычу за обивкой правой передней дверцы.
Дождавшись Меркулова, менты затащили его в кабинет старшего врача, бесцеремонно выставив хозяина, и битых два часа обрабатывали подозреваемого, убеждая его признаться в совершении кражи. Обрабатывали уговорами, без всякого физического воздействия, и даже без угроз. Они больше напирали на то, что красть нехорошо, и на то, что, выдав им краденое, гражданин доктор может с чистой совестью жить дальше. Разумеется - на свободе.
Поддавшись на уговоры, доверчивый доктор Меркулов повел оперативников к машине и при двух понятых, прихваченных из числа свободных сотрудников подстанции, торжественно выдал им кольцо. Обрадованные милиционеры тут же надели на недоумевающего Юру наручники и увезли в отделение. На свободу он вышел только через два года и на "скорую", разумеется, не вернулся. Да его и не взяли бы.
С превратностей судьбы мысли Данилова съехали на новую начальницу.
К этому времени больная была полностью готова к транспортировке. Данилов запросил место в реанимации (с учетом состояния больной на Центре дали ближайший стационар - сто пятнадцатую больницу) и на всякий случай записал в карточке данные соседки - фамилию, имя, отчество и номер квартиры. На всякий пожарный, чтобы в любой момент можно было ответить, кто остался в квартире после отъезда хозяйки на лечение. Десять лет работы на "скорой" любого научат предусмотрительности.
- Дуй за "соплями"! - велела Эдику Вера, но, наткнувшись на укоризненный взгляд Данилова, поправилась: - Эдуард Сергеевич, принесите, пожалуйста, "мягкие" носилки.
- Вера, у тебя нет никаких шансов, - сказал Данилов, когда Эдик ушел.
- Почему?
- Потому что ты - хищница, а он не годится на роль добычи, - серьезно объяснил Данилов, перемеряя давление у больной перед транспортировкой. - Ваши отношения будут похожи на бурю в стакане. Недолгую и смешную.
- Где же девушке найти свое счастье? - Вера со вздохом потупила взор, изображая безгрешную страдалицу.
- Обрати внимание на Лешу. Он явно к тебе неравнодушен.
- Ну уж нет! - покачала головой Вера. - Одно дело съездить в выходной к нему на дачу, другое - выходить за него замуж! Как только представлю, что меня зовут Вера Могила… Бр-р-р! Оторопь берет!
- А может, он не будет настаивать, чтобы ты взяла его фамилию?
Вера не успела ответить, так как вернулся с носилками Эдик.
- Ногами вперед не выносите! - строго потребовала соседка.
- Конечно, конечно… - ответил Данилов. - Только головой!
Соседка трижды перекрестила больную.
- Я к тебе завтра загляну! - сказала она, когда больную уже выносили на лестничную площадку.
- Лучше послезавтра или через два дня, - посоветовал Данилов. - Завтра вас к ней точно не пустят, а о состоянии можно узнать по телефону. Номер знаете?
- У меня в сто пятнадцатой муж умер, - отчего то обиженно ответила соседка и с шумом захлопнула дверь, отделяющую "шестиквартирный" тамбур от лестницы и лифтов.
Разговор о женихах явно настроил Веру на игриво-романтический лад. По дороге в больницу, пользуясь тем, что Эдик и Петрович, громко спорившие по поводу сравнительных достоинств немецких автомобилей, их не слышат, она спросила у Данилова:
- Скажите по секрету, удовлетворите мое женское любопытство - вы до сих пор не женаты, потому что ждете Елену Сергеевну?
- Ну сколько можно, Вера! - рассердился Данилов, стараясь не повышать голоса. - Я не женился до сих пор только потому, что надеюсь добиться руки Ксении Собчак! А с Еленой Сергеевной мы до последней недели не виделись столько лет, что практически позабыли о существовании друг друга! Предупреждаю - еще один намек на эту тему…
- Намеков больше не будет, - перебила Данилова Вера. - И так все ясно. Вы сердитесь, значит - любите.
Данилову захотелось удушить доморощенного психолога фонендоскопом прямо здесь, в машине, а потом доставить больную в реанимацию и поехать сдаваться с повинной в ближайшее отделение. Чтобы унять нахлынувшее раздражение, он сделал несколько глубоких вдохов - выдохов. Раздражение сменилось головной болью.
"Перевестись, что ли, на другую подстанцию? - подумал Данилов. - Ездить дальше, зато спокойнее".
Данилов жил в Карачарове, около эстакады, и шестьдесят вторая подстанция была для него ближайшей. Всего каких-то пятнадцать минут езды на троллейбусе, сущие пустяки по московским меркам.
Искоса поглядывая на надувшуюся Веру, преувеличенно старательно наблюдавшую за работой кислородного ингалятора и поведением больной, Данилов вдруг понял, отчего он чуть было не вышел из себя.
Слова Веры были очень похожи на те, что когда-то сказала ему Елена…
Конец четвертого курса, жаркий душный московский май, пыльный кабинет для практических занятий на кафедре общей гигиены.
Занятия уже закончились, однокурсники разбежались, а они сидели за одним столом и лихорадочно списывали конспект лекции, пропущенной еще в начале семестра. Будущих врачей держали в ежовых рукавицах. Пропустил лекцию - будь любезен предъявить ее собственноручно написанный конспект, иначе к экзамену или зачету по предмету допущен не будешь. Уважительная причина? Есть справка? Отлично, но конспект все равно покажите…
У них не было уважительной причины. Лекция шла первой парой, которую студенты Данилов и Морозова бессовестно проспали в одной постели. Соседка Елены по общежитию уехала на несколько дней домой, в Липецк, проведать тяжело заболевшую мать, и грех было не использовать такую возможность.
Влюбленные использовали возможность на всю катушку, заснув на измятой мокрой от пота простыне лишь в пятом часу утра. Разумеется, ни о каком подъеме в семь часов не могло быть и речи.
- Фу-у-у! - Данилов бросил ручку на тетрадь, откинулся на спинку стула и потряс в воздухе занемевшей от писанины рукой.
- Немного осталось, - подбодрила его Елена. - Давай, не расслабляйся.
Ее усердие показалось Данилову странным. Он вспомнил, что весь сегодняшний день подруга была скованна и малоразговорчива и решил "внести ясность".
- Ты сегодня какая-то не такая, - сказал он, привычным жестом кладя руку ей на плечо.
Мягко передернув плечом, Елена продолжила писать конспект.
Данилов подумал несколько секунд и от повторной попытки благоразумно решил воздержаться.
- Что-то случилось? - участливо спросил он.
- Может - да, может - нет, - Елена продолжала писать, не отрывая головы от двух тетрадей - своей и чужой.
- Так не бывает.
- Бывает.
- Бывает или - да, или - нет. А "может - да, может - нет" это - парадокс.
- Не парадокс, а жизнь.
- Так что же все-таки случилось, Лен?
- Для тебя - ничего!
"Какая муха ее укусила? - подумал Данилов. - Заболела, что ли?"
- А для тебя? - как можно более мягко спросил он, чувствуя, что обычно спокойная подруга находится, что называется, "на взводе".
Скандалов Данилов не любил. Отвращение к ним привила ему родная мать, предававшаяся выяснению отношений с чувством, толком и расстановкой. В рамках приличий, но с огромным энтузиазмом.
- Для меня кое-что произошло, но это только для меня! - Елена наконец-то прекратила писать и, продолжая держать ручку наготове, посмотрела на Данилова.
Взгляд ее был необычным - каким-то печальным и отстраненным.
- Ты беременна? - Данилов назвал первое пришедшее ему в голову предположение.