На крыше слышалась глухая возня ребятишек. В замешательстве от собственной смелости он прижал ее к груди. Женщина не убежала и прильнула к нему, но поцеловать не позволила.
Вдруг Стефано охватило острое, как это случается по утрам, непреодолимое желание. Женщина, как ребенок, стала гладить его волосы. Стефано не знал, что ему и сказать. Когда он сжал ее груди, женщина отстранилась и, улыбаясь, серьезно посмотрела на него.
Ее лицо раскраснелось, по нему текли слезы. Она была почти красива. И начала шептать: "Нет, не сейчас. Если вы меня на самом деле любите, я вернусь. Но мы должны быть осторожны. Все следят. И я одинока, как ты… Нет, если ты меня любишь. Сейчас вернется Винченцино… А теперь оставь меня".
Вошел Винченцино, черный мальчишка с полной амфорой. Стефано помог ему поставить ее на подоконник и поискал монетку. Но Элена, та женщина, взяла племянника за руку и ушла, даже не обернувшись.
Стефано, улыбаясь, бросился на постель. Он видел пристальный взгляд женщины. Его вновь охватило желание, и он спрыгнул с кровати. То, что он находился здесь в непривычное время, вызывало у него улыбку, как будто бы он смог осмелиться на все. Он вышел и отправился на пляж, чтобы не встретиться с женщиной вновь.
Море, когда его мысли были заняты другим, было прекрасно, как и в первые дни. Мелкие волны, окаймленные пеной, ласкали его ноги. Гладкий песок блестел, как мрамор. Поднимаясь к домам вдоль запыленной изгороди, Стефано представлял, что вместо Элены, он обнимал и целовал босую девушку из дома с геранями. "Было бы недурно повстречать ее, - пробормотал он, чтобы услышать свой взволнованный голос, - в такой день надо действовать". Он вообразил, как она, безумно влюбленная в него, весело танцует, ее удивленный взгляд из-под низкого лба. В этом сумбуре ему пригрезились темные пятна ее сосков.
В остерии он застал Винченцо, который читал газету. Они обменялись приветствиями.
- Мне кажется, что сегодня воскресенье, - сказал Стефано.
- Вы купались, инженер? У вас всегда воскресенье.
Стефано сел и потер лоб: "Хотите кофе, Винченцо?".
Винченцо сложил газету и поднял голову. Он удивленно улыбался, поблескивая лысиной.
- Благодарю вас, инженер.
Его голая голова напоминала голову младенца. До сих пор, если он надувал губы, то вызывал у Стефано жалость. Голова для красной фески.
- Всегда воскресенье! - воскликнул Стефано. - Ведь вы жили в городе и знаете, как тоскливо по воскресеньям.
- Но в то время я был молодым.
- Может быть, сейчас вы старик?
Винченцо ухмыльнулся: "Когда возвращаешься в деревню, стареешь. Моя жизнь прошла в другом месте".
Принесли кофе, они стали медленно его смаковать.
- Что вы сегодня едите, инженер? - неожиданно спросил Винченцо, глядя, как удаляется старая хозяйка.
- Тарелку спагетти.
- А потом жаркое, - продолжил Винченцо. - Сегодня утром продавали наловленную при луне около скалы рыбу. И моя жена ее купила. Рыба вся в чешуе, но нежная.
- Видите, для меня не воскресенье. У меня только спагетти.
- Только? Черт возьми, вы молоды! И здесь вы не в тюрьме.
- Но я на мели. Я еще не получил пособия.
- Черт возьми, но оно вам положено! Конечно, вам его дадут.
- Я не сомневаюсь. А пока питаюсь оливками.
- А почему тогда раскошелились на кофе?
- Не так ли поступают и ваши арабы? Предпочитают кофе обеду.
- Мне жаль, инженер. Макароны и оливки! В следующий раз угощаю я.
- Оливки я ем вечером, извините. С хлебом вкусно.
Винченцо покраснел и рассердился. Сложив газету, стукнул ею и произнес: "Вот ваш заработок! Извините, инженер, но вы дурень. С правительством не спорят".
Стефано бесстрастно смотрел на него. Когда он делал бесстрастное лицо, то и на сердце становилось спокойно, как будто он напружинивал мышцы в ожидании удара. Но Винченцо молчал, силы растрачивались впустую, и Стефано начал улыбаться. Сегодня утром он улыбался по-настоящему, хотя и кривил губы. Такой же взгляд он бросал и на море. Это походило на нечаянную, но теплую гримасу.
В этот день Стефано не обедал в остерии. Он вернулся домой с хлебом под мышкой, обойдя стороной магазин матери Элены и глядя на окна Джаннино. Он надеялся, что после полудня не останется в одиночестве.
Но никто не пришел и, пожевав мяса с намоченным в оливковом масле хлебом, Стефано бросился на кровать, решив проснуться только тогда, когда притронутся к его руке.
Но в знойной тишине ему не лежалось, он постоянно вставал с кровати попить. Так он поступал в тюрьме, хотя жажды и не испытывал. В этой добровольной тюрьме было еще хуже. Постепенно Стефано стал ненавидеть себя за то, что у него не хватало смелости уйти отсюда.
Попозже он отправился купаться, так как не сделал этого утром. И притихшая на закате вода немного его успокоила, бросив его, уже почерневшего на солнце, в дрожь. Он был в воде, когда услышал, что его зовут. На пляже махал рукой Джаннино Каталано.
Когда Стефано оделся, они вдвоем сели на песок. Джаннино возвращался из города и видел из окошка поезда, как инженер направлялся к берегу. Стефано, улыбаясь, рассказал, что утром заходил к нему.
- Ах, - ответил Джаннино, - вам объяснили, что я бездельник. С тех пор, как я перестал ходить в школу из-за этой бороды, я ни о чем не думаю.
Стефано спокойно рассматривал костистое лицо и всклокоченную бородку товарища. В этом тихом и ясном свете ему вновь показалось, что он припомнил, как в то далекое воскресенье Джаннино, скучая, сидел на стуле верхом. Джаннино вытащил из кармана трубку.
- Я служил в армии и повидал мир, - сказал Джаннино, ковыряя в трубке пальцем. - Потом я бросил службу, потому что она мне сильно напоминала школу.
- А что делаете теперь?
- То же, что и вы. Провожу время. И присматриваю за отцом, чтобы каменщики его не надули.
- А ваш отец присматривает за вами, - заметил Стефано.
- Но есть тот, кто присматривает за всеми, - продолжил Джаннино, прищуриваясь. - Такова жизнь.
Пока он раскуривал трубку, голубоватое облачко пролетело над морем. Когда Стефано провожал его взглядом, до него донеслись приглушенные слова Джаннино:
- Мы несчастные дураки. Свободу, что нам предоставило правительство, мы растрачиваем на наших женщин.
- Уж лучше женщины, - ответил Стефано, смеясь.
У Джаннино голос стал серьезным:
- Вы уже нашли?
- Что?
- Ну… женщину, черт подери.
Стефано насмешливо посмотрел на него.
- Здесь это нелегко. Потом правилами это не разрешено. "Нельзя посещать женщин в целях любовной связи или других…"
Джаннино вскочил на ноги. Стефано внимательно за ним следил.
- Вы шутите, инженер? Вам нельзя иметь женщин?
- Я могу жениться, вот так.
- Ну, тогда вы можете назваться женихом.
Стефано улыбнулся. Джаннино успокоился и опять сел.
Вновь заклубился голубой дымок, соединяя горизонт с небом, словно след корабля.
- Они никогда тут не проплывают? - спросил Стефано, указывая на море.
- Нет, тут корабли не плавают, - ответил Джаннино. - Если и попадаются, то совсем далеко в море. Здесь высокий скалистый мыс. Удивляюсь, как здесь ходят поезда.
- Ночами меня пугает поезд, - заметил Стефано. - Во сне я слышу его гудок. Днем о нем не думаешь, а ночью кажется, что поезд проломит террасу, промчится по деревне и быстренько исчезнет вдали. То же бывало, когда я в тюрьме слышал трезвон трамвая. К счастью, наступает утро.
- Нужно, чтобы кто-нибудь спал рядом с вами, - приглушенным голосом произнес Джаннино.
- Это была бы любовная связь.
- Болтовня, - парировал Джаннино. - У старшины две любовницы. Каждый мужчина имеет на это право.
- У нас есть работа, а у вас - любовь, так мне говаривал дон Гаетано Феноалтеа.
- Феноалтеа? Этот дурак. Он растратил на шлюх все отцовские деньги. Он даже обрюхатил тринадцатилетнюю служанку.
Стефано сложил губы в улыбку и протянул ноги к бледному морю. В этой улыбке крылась его горечь - ведь в первые дни он верил в наивность деревни, - а также его отвращение к тому, что другие совершают грязные поступки и он узнал об этом. Но сильнее его задело не то, о чем рассказали, а тон, и само это было ему неприятно. Это мешало ему спокойно любить, как простые вещи, других людей.
Но до того, как покинуть его, Джаннино заметил, что он забеспокоился, и замолчал. Они расстались у дверей остерии.
Возвращаясь тем вечером домой, Стефано был уверен в себе. На спинке кровати его поджидала его пижама.
Когда стемнело и во дворике стих шум шагов, в двери появилась Элена. Она, вся в черном, как в трауре, закрыла дверь и ставни. Она позволила себя обнять и поцеловать, шепча, чтобы он вел себя потише.
Ее глаза на испуганном лице были влажными. Стефано понял, что говорить не надо, и привлек ее к себе. В запертой и освещенной комнате было душно.