- Строить-то они будут, только спрос будет с меня. Надейся на этих горе-строителей! Разве не знаешь, что за контора у Килейкина? - пренебрежительно сказал Сурайкин и о строительной организации и, получилось, о самом ее руководителе.
Весть о строительстве откормочного комплекса была для Кузьмы Кузьмича полнейшей неожиданностью, которой вроде бы надо только радоваться. Он рассуждал: "Если Совет Министров принял такое решение, то, выходит, в столице их колхоз считают крепким, поэтому и не обошли вниманием, это лестно". С другой стороны, Потап вон выложил новость, не ахти как радуясь. Почему? Может, потому, что дела у них в колхозе и без комплекса идут так, что нечего роптать? Хлеба родятся, неплохой доход дает животноводство, мало-помалу строятся. Комплекс же, этого, как ни верти, а шею натрет: супонь все одно придется натягивать, а натянешь - колхозная касса беспременно зазвенит, что твой барабан! Хотя никуда и не денешься, коль постановили. Да и то - сверху виднее… Что-что, а колхозные дела Кузьма Кузьмич всегда принимал близко к сердцу.
За разговором мужчины и не заметили, как хозяйка накрыла на стол и с деревянной миской вышла на погреб.
Не дожидаясь ее, Потап Сидорович налил по рюмкам и недовольно оглянулся: скрипнула дверь, на пороге стоял его сын Тиша - в запыленных сапогах, в заправленной под брюки черной рубашке, успевший загореть так, что и щедрые его веснушки были незаметны.
При виде отца и гостя за накрытым столом он сразу смутился и, поздоровавшись, нерешительно переминался, мял в руке кепку. Никак он не предполагал, что отец в это время будет дома.
Насупился, помрачнел и Потап Сидорович.
Пришел сын, его единственный сын Тиша, которого он не видел более двух месяцев. Надо бы его немедля усадить за стол, расспросить, как он живет-может, как сноха, внук, которому исполнилось уже два годика. Как надо бы и хотелось бы спросить, почему до сих пор не везет к ним внука? Вместо всего этого грубовато сказал:
- Ты словно нюхом чуешь! Мы за стол - и он тут. Если уж угодил, - проходи, что там столбом стоишь?
У Кузьмы Кузьмича из рук выпала вилка с куском селедки, - будто не Тишу, а его самого, бывшего сержанта, огрел по лбу Потап Сидорович! Обескураженный Кузьма Кузьмич не узнавал своего старого друга-товарища: полно, он ли сидит перед ним? Он или не он ляпнул эти стыдные, оскорбительные слова? Поднялся, намереваясь что-то сказать, Тиша опередил его.
- Я не обедать пришел, отец. Пришел наведать мать. Где мама?
- Ушла куда-то, - опять грубо, при Кузьме Кузьмиче, соврал Сурайкин: они-то оба знали, что пошла она в погреб за квашеной капустой и солеными огурцами.
Уличить отца при сыне Кузьма Кузьмич не мог, но и оставаться ему тут было невмоготу. Покряхтывая, он поднялся:
- Извиняй, Потап. Совсем забыл, что на складе ждут меня. Как только забыл, а?
Нет, не только неловкость подняла старого солдата с места, заставила отказаться от привлекательной рюмочки-другой, побоялся, что не сдержится, выдаст Потапу на полную катушку и навсегда разругается с ним.
- Это как же, уйдешь? - встав за Кузьмой Кузьмичом, спросил хозяин. - Теперь что, одного меня оставишь? Тогда зачем за стол садились?
- Не знаю, не знаю, Сидорыч, - обескураженно ответил Директор. - Как говорил наш старшина - атака захлебнулась. Захлебнулась по вине командира причем. - Он мимоходом снял с деревянного штыря свою соломенную шляпу, тихонько, проходя мимо, шепнул парню: - Пойдем со мной, Тишок…
У Кузьмы Кузьмича за долгую семейную жизнь была одна дочка, не прожившая и годика. Поэтому Тиша, сын его друга, был для него с женой словно сыном родным. Случалось, мальчонка кое-когда и ночевал у них, загостившись.
Сперва они с Тишей решили зайти в колхозную столовую - Кузьме Кузьмичу хотелось угостить-накормить его, но столовая была уже закрыта. Тогда, не слушая возражений Тиши, повел к себе, не особо беспокоясь, есть ли что-нибудь дома. Он так и не сказал, куда вышла его мать: не хотел подводить друга, усложнять и без того их сложные с отцом отношения. Больше того, покривив душой, сказал-предположил, что Олда скорее всего к ним и зашла.
Шли, словно по договоренности, помалкивая: Тиша - огорченно вздыхая, время от времени вороша пятерней волосы; Кузьма Кузьмич - посапывая, пытаясь постичь, как так можно отвернуть от себя единственного сына, и невольно припоминая, что давным-давно ожесточило Потапа и что давно бы уж надо забыть ему. Нет, не забыл, выходит, сухарь сушеный, кремень каменный!..
2
Уже после войны, когда Тиша заканчивал среднюю школу, отец как-то спросил его:
- Ладно, Тиша, среднюю школу заканчиваешь неплохо. Что думаешь делать дальше?
- Учиться, папа.
- Где, на кого? - в вопросе отца звучало одобрение.
- На тракториста или комбайнера. В школе механизации, в Кичалках.
- Где, где?
- Я уже сказал: в Кичалках.
- Ты что, белены объелся? - вознегодовал Потаи Сидорович.
- Нет, папа, ничего я не объелся. Я уж давно надумал.
На фронте Потап Сидорович был офицером, командиром, солдаты выполняли каждый его приказ. Беспрекословно слушались его и как директора школы, он уже привык к этому. И уж, во всяком случае, не ожидал, что поперек его желаниям пойдет родной сын. Коса, как русские говорят, на камень нашла. Сурайкин трахнул по столу кулаком:
- Замолчи, желторотый! Ты забыл, что я директор школы, хочешь опозорить меня? Разве не вам вдалбливают, чтобы шли в университеты, в институты, получали высшее образование?
Тиша вздрогнул - и от крика отца и от стука по столу, однако робко возразил:
- Все помню, папа. Только ты рассказывал нам и о другом…
- О чем - другом? - насторожился отец.
- Рассказывал, как во время войны женщины, старики, ребятишки на коровах пахали, бороны на себе таскали… Я чуть не плакал, когда слушал. А ведь тогда ты призывал учиться на трактористов, на комбайнеров. Я все это не забыл и никогда не забуду. Вот тогда мальчишкой еще я и решил.
- Пойми меня, глупый, - чуть сбавил тон Потап Сидорович, - время-то изменилось! Другое оно. Сейчас нам нужны инженеры, врачи, агрономы, разумеется, и комбайнеры тоже. Ты хорошо учишься - твоя дорога прямо в университет. На инженерный факультет. Ты у меня единственный сын, и мое желание - дать тебе высшее образование. Экзаменов побаиваешься - помогу, есть у меня в Саранске люди.
- Нет, папа, - стоял на своем Тиша, - пусть идут другие. Я в Кичалки поеду.
Потап Сидорович наорал на сына, перестал с ним разговаривать. Тиша настоял на своем. Осенью он уехал, попрощавшись только с матерью и Директором.
По мнению Кузьмы Кузьмича, давно привязавшегося к смышленому пареньку и мысленно одобрившего его намерение, с тех пор Потап Сидорович и стал таким сухим, хмурым, не терпящим возражений, замкнутым, хотя и прежде разговорчивостью не отличался. "А может, и высокие должностя портят", - иной раз, по простоте сердечной, думал Кузьмич…
Как сын жил и учился в Кичалках, Потап Сидорович как следует не знал. По делам ему туда ездить не приходилось, незачем было, а езда без дела - дорога длинная. Письма Тиша присылал редко, и только на имя матери. Та иной раз давала их мужу, а чаще всего умалчивала о них, так как Потап Сидорович относился к ним совершенно равнодушно, иной раз и читать отказывался.
Во время каникул Тиша приезжал домой, но и тогда отец старался не общаться с ним, словно и не замечал. Правда, однажды Тиша попытался по душам, как взрослый, поговорить с ним - ничего не получилось. Конечно же, больше всего семейные эти неурядицы переживала мать, и слез несчетно пролившая и безуспешно пытавшаяся умягчить неуступчивое сердце мужа. Тайком переводила деньги, с любой оказией посылала деревенские гостинцы - домашние лепешки, масло, яйца, а уж когда сын приезжал на каникулы, не знала, чем и порадовать его.
Школу Тиша окончил с отличием, стал механизатором широкого профиля - трактористом и комбайнером, хорошо знал слесарное дело, мог работать и токарем, и шлифовщиком. Практику он проходил на казахстанской целине, хорошо заработал и, вернувшись в Кичалки, женился.
Конечно, он поступил неосмотрительно, не известив о женитьбе родителей, но что поделаешь, раз уж так случилось. Гулять большую свадьбу они не собирались - у невесты родных не было, она воспитывалась в детском доме, - и после скромного торжества сразу же поехали в Сэняж, к Тишиным родителям. Если будут настаивать, свадьбу можно справить и дома.
…Потап Сидорович закрыл за собой калитку и нос в нос столкнулся с сыном. Он сперва не понял, кто этот молодой, в модном сером костюме человек с перекинутым через руку плащом, и только тогда, когда тот, широко улыбаясь, сказал: "Здравствуй, папа, вот мы и приехали!" - узнал, и его словно холодной водой окатили. В голове сразу же мелькнуло: "Как это - приехали? С кем?" В следующую секунду, все поняв, полоснул колючим взглядом по симпатичной нарядной девушке, стоявшей за спиной сына.
- Вы что, на практику к нам? - насмешливо, сдерживая гнев, осведомился Потап Сидорович. - Смотрите, у нас здесь ни на сигареты, ни на губную помаду не заработаете. Да и не просил я практикантов - своих хватает!
Тиша добродушно и радостно объяснил:
- Нет, папа, на практике я уже был, на целине. Приехали сюда жить, работать, вот и направление. Он вынул из кармана конверт. - А это Маша, моя жена. Работала в Кичалках в больнице, медицинская сестра…
На голоса из дома вышла Тишина мать, всплеснула руками.
- Ва-ай! сыноче-ек! - растягивая слова, почти выпевала она. - Приеха-ал, наконец-то дождали-ись! - Она вытерла концом платка глаза, повисла на шее у сына.
- Погоди, Олда, не мешай, - Потап Сидорович грубо отстранил ее. - Видишь, не один он, с женой.