Сразу после пленума Таня поднялась на второй этаж этого же здания, нашла приемную. Через несколько минут появился и Пуреськин, чем-то озабоченный, со сдвинутыми к переносью бровями, отчего шрам над правой бровью был заметнее. "Не до меня ему сейчас", - поняла Таня, стараясь не попасться на глаза и ожидая, что он пройдет, минуя ее.
Взгляды их встретились.
- Ты уже здесь, Ландышева? Давно ждешь? Извини, пожалуйста, немного задержался, - кивнул он и открыл дверь кабинета. - Заходи, заходи, да смелее. Садись, в ногах, говорят, правды нет. Будь как у себя дома.
- Спасибо. - Таня опустилась в кресло, непроизвольно улыбнулась и так же непроизвольно сказала то, о чем ни при каких случаях не собиралась говорить: - Не привыкла я к этому, Петр Прохорович.
- К чему? - не понял Пуреськин.
- Да вот к этому: "Извини, пожалуйста", "будь как дома"… - его же словами объяснила Таня.
- Это почему же? - искренне удивился Пуреськин.
- Не знаю, как вам сказать, Петр Прохорович… Вы вот, например, первый секретарь райкома партии. А я комбайнерка…
- Ну и что же? - рассмеялся Пуреськин, достал пачку сигарет. - Это же, друг ты мой, наши должности. Люди же, как таковые, все одинаковые: у каждого две ноги, две руки, два глаза. Разве не так?
- Так-то так, Петр Прохорович. Только иной посмотрит на тебя - настроение поднимет, а другой - сердце охолодит.
Пуреськин пытливо взглянул на молодую, очень уж непосредственную девушку, непосредственностью этой и привлекающую: кто-то ее обидел.
- Люди разные, Татьяна. - Он закурил, прямо спросил: - С тобой что-то произошло? Кто-то тебя обидел?
Таня помедлила, будто испрашивая какого-то внутреннего согласия, решилась:
- Если можно, Петр Прохорович, скажите откровенно: в Саранске, в обкоме партии секретари кричат на вас? При встрече смотрят прямо в лицо или в землю, под ноги?
Вопрос девушки и озадачил и позабавил Пуреськина, тут же мелькнуло предположение: "Не из наших ли секретарей райкома кто-то не так разговаривал с ней?"
- Ну, что ж, отвечу тебе, Татьяна. Случается, что секретари обкома в землю смотрят. И довольно часто. Тогда, когда на полях бывают: какая глубина вспашки, как заделаны семена, нет ли огрехов. Но чтобы без причин кричали на кого-то или в землю смотрели при разговоре, вряд ли. Сам этого не испытывал. - Пуреськин чувствовал: сказано не все, сказать нужно было все. - Безусловно, они с нас и требуют, дисциплина одинаковая для всех. Особенно среди партийных работников она должна быть крепкой. Того же от обкома и Центральный Комитет требует. И это надо понимать, Татьяна, иначе нельзя. Теперь скажи мне, почему это тебя интересует?
- Да просто так…
- Так ничего не бывает, друг мой. Если уж заговорила, так неспроста, что-то, значит, заставило. Я тебе ответил откровенно, как ты и просила. Но и ты не скрывай, что у тебя на душе.
- Это у вас в райкоме. В обкоме… - Таня попыталась объяснить: - Я про других людей. С которыми и встречаться - нож острый. Перед таким словно и не человек стоит, а грош ломаный валяется!
- Может, поконкретней, Татьяна? О ком ты?
- Ненужно имен, Петр Прохорович! - попросила Таня. - При вас они и не ведут себя так. Боятся, наверно. Поэтому вы их и не замечаете. А мы каждый день сталкиваемся с ними. При вас они - тише воды, ниже травы. Без вас сразу такими высокими становятся, будто глядят на тебя с крыши семиэтажного дома.
- Наверно, и такие попадаются, не буду с тобой спорить, - согласился Пуреськин и понастойчивей спросил: - Однако почему ты уходишь в сторону от прямого вопроса? Если уж завела этот разговор, тогда не останавливайся на полпути. От правды, Татьяна, не бегают: споткнуться недолго.
Таня действительно почувствовала себя так, словно бежала-бежала и обо что-то споткнулась - и мысли вразброд. Запуталась она, запуталась! Как ей сейчас поступить? Молчать? Но ее ведь никто за язык не тянул, сама начала! Кем после этого сочтет ее секретарь райкома? Сказать напрямки, без утайки? Заглазно, как ябеда? Как в спину ударить? А та спина и так уж сгорбилась!
"Попалась девушка не в попадушки, куда не следует", - растерянно подумала Таня, уже горячо раскаиваясь в том, что начала этот разговор. И не уходили из памяти жестковатые слова Пуреськина: "От правды не бегают…" Да еще бояться правды - в райкоме!..
Только что избегая внимательного взгляда секретаря, Таня посмотрела ему прямо в глаза.
- Да хотя бы взять председателя нашего колхоза Сурайкина. Разве он не такой?
- Кто-кто, Сурайкин? - Секретарь машинально вынул из пачки вторую сигарету, хотя первая, недокуренная, дымилась в массивной пепельнице. - Ты что, товарищ Ландышева? Да он один из лучших наших председателей!
- Петр Прохорович! Как председатель он, наверно, и хорош. Но как человек… Характер уж такой, что ли? Может, вы и в мыслях не допускали, как оскорбляет, обижает человека его мрачный взгляд. Грубое обращение. Он и говорит-то так, будто холодной водой тебя обливает. Не думайте, что я жалуюсь, ябедничаю. Поймите меня, пожалуйста! Я-то еще себя в обиду не дам! Ведь другие чуть не плачут от него!..
Пуреськин густо крякнул. Качая головой, он крупным шагом прошелся по кабинету, снова сел - теперь уже не за свой стол, а напротив Тани, не попросил - потребовал:
- Рассказывай, Татьяна.
- Расскажу, Петр Прохорович, - согласно кивнула Таня.
Глава третья
1
Ни в тот день, когда Коля Петляйкин подвез Таню Ландышеву в Атямар, ни на следующий день Потап Сидорович Сурайкин из Саранска не приехал. Приехал он лишь на третьи сутки.
Коля Петляйкин и встретил-то председателя вроде хорошо, и поздоровался с ним честь по чести, и чемодан его отнес в машину, положив не в багажник, а на заднее сиденье - не пролилось бы что ненароком, а Потап Сидорович все молчал, будто воды в рот набрал. "Хвоста ему, что ли, накрутили там? - прикидывал Коля. - Давно бы надо, глядишь, и помягче бы стал…"
Все так же молчком Потап Сидорович сел рядом, на свое место, молчком мотнул перед собой рукою да так всю дорогу до Сэняжа ухитрился и слова не обронить. "Провались она в преисподнюю, вся эта езда! - ругнулся про себя Петляйкин, остановив "Волгу" у покосившегося домика председателя. - Ни песен от него, ни басен. Словно не человека, а человеческую тень возишь…"
Сурайкин вышел из машины, наотмашь хлопнул дверцей и, не оглянувшись, направился прямо домой, словно никакого чемодана у него и не было. Коле ничего не оставалось, как подхватить увесистый чемодан и поспешить за своим "хозяином". У крыльца Сурайкин забрал чемодан и буркнул: "Отдыхай!"
В избе Потапа Сидоровича уже дожидался Директор - кладовщик колхоза Кузьма Кузьмич Демьянов, мирно разговаривающий с хозяйкой дома.
Сурайкин и Демьянов - друзья еще с детских лет, и учились и по огородам лазали вместе. Потап Сидорович окончил пединститут, был директором школы, стал председателем. А Кузьма Кузьмич как закончил семилетку, так с ней и остался и дальше колхозного склада ни на вершок не поднялся. По-разному сложились и их военные судьбы, хотя уходили они на фронт в один и тот же день. Сурайкин вернулся в чине майора, Демьянов дослужился до сержанта. Но при всех этих различиях они до сих пор поддерживают дружеские отношения, хорошо понимают друг друга. Бывает, как и в юности, - правда, все реже и реже - ходят с удочками на рыбалку, по большим праздникам собираются то у одного, то у другого, сохраняя при этом известную дистанцию.
Вот и сейчас гость с радостью встретил хозяина.
- Что-то ты запропастился, Сидорыч, никак не дождемся тебя, - приветствовал Кузьма Кузьмич, проворно поднявшись со стула.
- Что-нибудь случилось, что ли, без меня! - споласкивая после дороги руки, осведомился Сурайкин.
- Случиться-то ничего не случилось, - успокоил Кузьма Кузьмич, - однако, как говорил наш старшина, армия без генерала - это не армия.
- Дела, Кузьма, дела!.. Сперва в Совете Министров держали, потом уж самому по министерствам и управлениям пришлось побегать. Начальства много, соответственно - и дверей. Нагрузили под завязку… Теперь днем и ночью придется работать. - Потап Сидорович мельком взглянул на жену, распорядился: - Олда, собери-ка что-нибудь на стол. Целый день голодный, аж кишки скрипят! Открой вон чемодан, там кое-что есть…
- Днем и ночью, говоришь? - подхватил Кузьма Кузьмич. - А я хотел позвать тебя на зорьке с удочками посидеть. Завтра - аккурат воскресенье. С тем и явился, как чуял, сейчас подъедешь. Отдохнули бы, да и о делах потолковали. Говорят, в Сэняж-речке больно уж рыба разыгралась.
- Теперь придется удочки забыть, - мрачновато сказал Потап Сидорович.
- Или что плохое привез из Саранска?
- Плохое не плохое, а навязали мне вот сюда, - Сурайкин хлопнул себя по шее, - целый спецхоз.
- Это как так, навязали? - усомнился Кузьма Кузьмич.
- Ты что, дите малое, не знаешь, как это делается? Совет Министров принял решение о строительстве в ряде колхозов откормочных комплексов. В числе их значимся и мы. Штучку на пять тысяч свиней отгрохать. Для того и вызывали.
- А чего особенного? - Кузьма Кузьмич дернул плечами. - Построим! Эк-ка, велико дело! Как говорил наш старшина - нет таких крепостей!..
- Тебе, конечно, нипочем. Ты - Директор! - насмешливо осадил его Сурайкин. - Сейчас любому директору любого предприятия в сотни раз легче, чем нашему брату. Кадры есть, сырье привезут, станки крутятся. А здесь - ни этого, ни другого, ни пятого, ни десятого!
- Поди, уж не одни мы - МСО будет строить, - возразил кладовщик.