У нее был детский рот и пушистая челка. Высказывалась она поспешно, добросовестно, слегка задыхаясь. Говорила с шершавым эстонским акцентом. Иногда чуть коверкала русские слова.
- Чего тебя в газету потянуло?
- А что?
- Много врать приходится.
- Нет. Я делаю корректуру. Сама еще не пишу. Писала статью, говорят - нехорошо…
- О чем?
- О сексе.
- О чем?!
- О сексе. Это важная тема. Надо специальные журналы и книги. Люди все равно делают секс, только много неправильное…
- А ты знаешь, как правильно?
- Да. Я ходила замуж.
- Где же твой муж?
- Утонул. Выпил коньяк и утонул. Он изучался в Тарту по химии.
- Прости, - говорю.
- Я читала много твои статьи. Очень много смешное. И очень часто многоточки… Сплошные многоточки… Я бы хотела работать в Таллинне. Здесь очень маленькая газета…
- Это еще впереди.
- Я знаю, что ты сказал про газету. Многие пишут не то самое, что есть. Я так не люблю.
- А что ты любишь?
- Я люблю стихи, люблю "Битлз"… Сказать, что еще?
- Скажи.
- Я немного люблю тебя.
Мне показалось, что я ослышался. Чересчур это было неожиданно. Вот уж не думал, что меня так легко смутить…
- Ты очень красивый!
- В каком смысле?
- Ты - копия Омар Шариф.
- Кто такой Омар Шариф?
- О, Шариф! Это - прима!..
Жбанков неожиданно встал. Потянул на себя дверь. Неуклюже и стремительно ринулся по цементной лестнице к воде. На секунду замер. Взмахнул руками. Произвел звериный, неприличный вопль и рухнул…
Поднялся фонтан муаровых брызг. Со дна потревоженной реки всплыли какие-то банки, коряги и мусор.
Секунды три его не было видно. Затем вынырнула черная непутевая голова с безумными, как у месячного щенка, глазами. Жбанков, шатаясь, выбрался на берег. Его худые чресла были скульптурно облеплены длинными армейскими трусами.
Дважды обежав вокруг коттеджа с песней "Любо, братцы, любо!", Жбанков уселся на полку и закурил.
- Ну как? - спросила Белла.
- Нормально, - ответил фотограф, гулко хлопнув себя резинкой по животу.
- А вы? - спросила Белла, обращаясь ко мне.
- Предпочитаю душ.
В соседнем помещении имелась душевая кабина. Я умылся и стал одеваться.
"Семнадцатилетняя провинциальная дурочка, - твердил я, - выпила три рюмки коньяка и ошалела…"
Я пошел в гостиную, налил себе джина с тоником.
Снаружи доносились крики и плеск воды.
Скоро появилась Эви, раскрасневшаяся, в мокром купальнике.
- Ты злой на меня?
- Нисколько.
- Я вижу… Дай я тебя поцелую…
Тут я снова растерялся. И это при моем жизненном опыте…
- Нехорошую игру ты затеяла, - говорю.
- Я тебя не обманываю.
- Но мы завтра уезжаем.
- Ты будешь снова приходить…
Я шагнул к ней. Попробуйте оставаться благоразумным, если рядом семнадцатилетняя девчонка, которая только что вылезла из моря. Вернее, из реки…
- Ну, что ты? Что ты? - спрашиваю.
- Так всегда целуется Джуди Гарланд, - сказала Эви. - И еще она делает так…
Поразительно устроен человек! Или я один такой?! Знаешь, что вранье, примитивное райкомовское вранье, и липа, да еще с голливудским налетом, - все знаешь и счастлив как мальчишка…
У Эви были острые лопатки, а позвоночник из холодных морских камешков… Она тихо вскрикивала и дрожала… Хрупкая пестрая бабочка в неплотно сжатом кулаке…
Тут раздалось оглушительное:
- Пардон!
В дверях маячил Жбанков. Я отпустил Эви.
Он поставил на стол бутылку водки. Очевидно, пустил в ход свой резерв.
- Уже первый час, - сказал я, - нас ждут в райкоме.
- Какой ты сознательный, - усмехнулся Жбанков.
Эви пошла одеваться. Белла Константиновна тоже переоделась. Теперь на ней был строгий, отчетно-перевыборный костюмчик.
И тут я подумал: ох, если бы не этот райком, не эта взбесившаяся корова!.. Жить бы тут, и никаких ответственных заданий… Яхта, речка, молодые барышни… Пусть лгут, кокетничают, изображают уцененных голливудских звезд… Какое это счастье - женское притворство!.. Да, может, я ради таких вещей на свет произошел!.. Мне тридцать четыре года, и ни одного, ни единого беззаботного дня… Хотя бы день пожить без мыслей, без забот и без тоски… Нет, собирайся в райком… Это где часы, портреты, коридоры, бесконечная игра в серьезность…
- Люди! У меня открылось второе дыхание! - заявил Жбанков.
Я разлил водку. Себе - полный фужер. Эви коснулась моего рукава:
- Теперь не выпей… Потом…
- А, ладно!
- Тебя ждет Лийвак.
- Все будет хорошо.
- Что значит - будет? - рассердился Жбанков. - Все уже хорошо! У меня открылось второе дыхание! Поехали!
Белла включила приемник. Низкий баритон выкрикивал что-то мучительно актуальное:
Истины нет в этом мире бушующем,
Есть только миг, за него и держись…
Есть только свет между прошлым и будущим,
Именно он называется - жизнь!
Мы пили снова и снова. Эви сидела на полу возле моего кресла. Жбанков разглагольствовал, то и дело отлучаясь в уборную. Каждый раз он изысканно вопрошал: "Могу ли я ознакомиться с планировкой?" Неизменно добавляя: "В смысле - отлить…"
И вдруг я понял, что упустил момент, когда нужно было остановиться. Появились обманчивая легкость и кураж. Возникло ощущение силы и безнаказанности.
- В гробу я видел этот райком! Мишка, наливай!
Тут инициативу взяла Белла Константиновна:
- Мальчики, отделаемся, а потом… Я вызову машину.
И ушла звонить по телефону.
Я сунул голову под кран. Эви вытащила пудреницу и говорит:
- Не можно смотреть.
Через двадцать минут наше такси подъехало к зданию райкома. Жбанков всю дорогу пел:
Не хочу с тобою говорить,
Не пори ты, Маня, ахинею…
Лучше я уйду к ребятам пить,
Эх, у ребят есть мысли поважнее…
Вероятно, таинственная Маня олицетворяла райком и партийные сферы…
Эви гладила мою руку и шептала с акцентом волнующие непристойности. Белла Константиновна выглядела строго.
Она повела нас широкими райкомовскими коридорами. С ней то и дело здоровались.
На первом этаже возвышался бронзовый Ленин. На втором - тоже бронзовый Ленин, поменьше. На третьем - Карл Маркс с похоронным венком бороды.
- Интересно, кто на четвертом дежурит? - спросил, ухмыляясь, Жбанков.
Там снова оказался Ленин, но уже из гипса…
- Подождите минутку, - сказала Белла Константиновна.
Мы сели. Жбанков погрузился в глубокое кресло. Ноги его в изношенных скороходовских ботинках достигали центра приемной залы. Эви несколько умерила свой пыл. Уж чересчур ее призывы шли вразрез с материалами наглядной агитации.
Белла приоткрыла дверь:
- Заходите.
Лийвак говорил по телефону. Свободная рука его призывно и ободряюще жестикулировала.
Наконец он повесил трубку.
- Отдохнули?
- Лично я - да, - веско сказал Жбанков. - У меня открылось второе дыхание…
- Вот и отлично. Поедете на ферму.
- Это еще зачем?! - воскликнул Жбанков. - Ах да…
- Вот данные относительно Линды Пейпс… Трудовые показатели… Краткая биография… Свидетельства о поощрениях… Где ваши командировочные? Штампы поставите внизу… Теперь, если вечер свободный, можно куда-то пойти… Драмтеатр, правда на эстонском языке, Сад отдыха… В "Интуристе" бар до часу ночи… Белла Константиновна, организуйте товарищам маленькую экскурсию…
- Можно откровенно? - Жбанков поднял руку.
- Прошу вас, - кивнул Лийвак.
- Здесь же все свои.
- Ну, разумеется.
- Так уж я начистоту, по-флотски?
- Слушаю.
Жбанков шагнул вперед, конспиративно понизил голос:
- Вот бы на кир перевести!
- То есть? - не понял Лийвак.
- Вот бы, говорю, на кир перевести!
Лийвак растерянно поглядел на меня. Я потянул Жбанкова за рукав. Тот шагнул в сторону и продолжал:
- В смысле - энное количество водяры заместо драмтеатра! Я, конечно, дико извиняюсь…
Изумленный Лийвак повернулся к Белле. Белла Константиновна резко отчеканила:
- Товарищ Жбанков и товарищ Довлатов обеспечены всем необходимым.
- Очень много вина, - простодушно добавила Эви.
- Что значит - много?! - возразил Жбанков. - Много - понятие относительное.
- Белла Константиновна, позаботьтесь, - распорядился секретарь.
- Вот это - по-флотски, - обрадовался Жбанков, - это - по-нашему!
Я решил вмешаться.
- Все ясно, - говорю, - данные у меня. Товарищ Жбанков сделает фотографии. Материал будет готов к десяти часам утра.
- Учтите, письмо должно быть личным…
Я кивнул.
- Но при этом его будет читать вся страна.
Я снова кивнул.
- Это должен быть рапорт…
Я кивнул в третий раз.
- Но рапорт самому близкому человеку…
Еще один кивок. Лийвак стоял рядом, я боялся обдать его винными парами. Кажется, все-таки обдал…
- И не увлекайтесь, товарищи, - попросил он, - не увлекайтесь. Дело очень серьезное. Так что в меру…
- Хотите, я вас с Довлатовым запечатлею? - неожиданно предложил Жбанков. - Мужики вы оба колоритные…
- Если можно, в следующий раз, - нетерпеливо отозвался Лийвак, - мы же завтра увидимся.
- Ладно, - согласился Жбанков, - тогда я вас запечатлею в более приличной обстановке…
Лийвак промолчал.
…Внизу нас ждала машина с утренним шофером.