- На ферму заедем, и все, - сказала Белла.
- Далеко это? - спрашиваю.
- Минут десять, - ответил шофер, - тут все близко.
- Хорошо бы по дороге врезку сделать, - шепнул Жбанков, - горючее на исходе.
И затем, обращаясь к водителю:
- Шеф, тормозни возле первого гастронома. Да смотри не продай!
- Мне-то какое дело, - обиделся шофер, - я сам вчера того.
- Так, может, за компанию?
- Я на работе… У меня дома приготовлено…
- Ладно. Дело хозяйское. Емкость у тебя найдется?
- А как же?!
Машина остановилась возле сельмага. У прилавка толпился народ. Жбанков, вытянув кулак с шестью рублями, энергично прокладывал себе дорогу.
- На самолет опаздываю, мужики… Такси, понимаешь, ждет… Ребенок болен… Жена, сука, рожает…
Через минуту он выплыл с двумя бутылками кагора.
Водитель протянул ему мутный стакан.
- Ну, за все о’кей!
- Наливай, - говорю, - и мне. Чего уж там!
- А кто будет фотографировать? - спросила Эви.
- Мишка все сделает. Работник он хороший.
И действительно, работал Жбанков превосходно. Сколько бы ни выпил. Хотя аппаратура у него была самая примитивная. Фотокорам раздали японские камеры, стоимостью чуть ли не пять тысяч. Жбанкову японской камеры не досталось. "Все равно пропьет", - заявил редактор. Жбанков фотографировал аппаратом "Смена" за девять рублей. Носил его в кармане, футляр был потерян. Проявитель использовал неделями. В нем плавали окурки. Фотографии же выходили четкие, непринужденные, по-газетному контрастные. Видно, было у него какое-то особое дарование…
Наконец мы подъехали к зданию дирекции, увешанному бесчисленными стендами. Над воротами алел транспарант: "Кость - ценное промышленное сырье!" У крыльца толпилось несколько человек. Водитель что-то спросил по-эстонски. Нам показали дорогу…
Коровник представлял собой довольно унылое низкое здание. Над входом горела пыльная лампочка, освещая загаженные ступени.
Белла Константиновна, Жбанков и я вышли из машины. Водитель курил. Эви дремала на заднем сиденье.
Неожиданно появился хромой человек с кожаной офицерской сумкой.
- Главный агроном Савкин, - назвался он, - проходите.
Мы вошли. За дощатыми перегородками топтались коровы. Позвякивали колокольчики, раздавались тягостные вздохи и уютный шорох сена. Вялые животные томно оглядывали нас.
…Есть что-то жалкое в корове, приниженное и отталкивающее. В ее покорной безотказности, обжорстве и равнодушии. Хотя, казалось бы, и габариты, и рога… Обыкновенная курица и та выглядит более независимо. А эта - чемодан, набитый говядиной и отрубями… Впрочем, я их совсем не знаю…
- Проходите, проходите…
Мы оказались в тесной комнатке. Пахло кислым молоком и навозом. Стол был покрыт голубой клеенкой. На перекрученном шнуре свисала лампа. Вдоль стен желтели фанерные ящики для одежды. В углу поблескивал доильный агрегат.
Навстречу поднялась средних лет женщина в зеленой кофте. На пологой груди ее мерцали ордена и значки.
- Линда Пейпс! - воскликнул Савкин.
Мы поздоровались.
- Я ухожу, - сказал главный агроном, - если что, звоните по местному - два, два, шесть…
Мы с трудом разместились. Жбанков достал из кармана фотоаппарат.
Линда Пейпс казалась мне немного растерянной.
- Она говорит только по-эстонски, - сказала Белла.
- Это не важно.
- Я переведу.
- Спроси ее чего-нибудь для понта, - шепнул мне Жбанков.
- Вот ты и спроси, - говорю.
Жбанков наклонился к Линде Пейпс и мрачно спросил:
- Который час?
- Переведите, - оттеснил я его, - как Линда добилась таких высоких результатов?
Белла перевела.
Доярка что-то испуганно прошептала.
- Записывайте, - сказала Белла. - Коммунистическая партия и ее ленинский Центральный Комитет…
- Все ясно, - говорю, - узнайте, состоит ли она в партии?
- Состоит, - ответила Белла.
- Давно?
- Со вчерашнего дня.
- Момент, - сказал Жбанков, наводя фотоаппарат.
Линда замерла, устремив глаза в пространство.
- Порядок, - сказал Жбанков, - шестерик в кармане.
- А корова? - удивилась Белла.
- Что - корова?
- По-моему, их нужно сфотографировать рядом.
- Корова здесь не поместится, - разъяснил Жбанков, - а там освещение хреновое.
- Как же быть?
Жбанков засунул аппарат в карман.
- Коров в редакции навалом, - сказал он.
- То есть? - удивилась Белла.
- Я говорю, в архиве коров сколько угодно. Вырежу твою Линду и подклею.
Я тронул Беллу за рукав:
- Узнайте, семья большая?
Она заговорила по-эстонски. Через минуту перевела:
- Семья большая, трое детей. Старшая дочь кончает школу. Младшему сыну - четыре годика.
- А муж? - спрашиваю.
Белла понизила голос:
- Не записывайте… Муж их бросил.
- Наш человек! - почему-то обрадовался Жбанков.
- Ладно, - говорю, - пошли…
Мы попрощались. Линда проводила нас чуточку разочарованным взглядом. Ее старательно уложенные волосы поблескивали от лака.
Мы вышли на улицу. Шофер успел развернуться. Эви в замшевой куртке стояла у радиатора.
Жбанков вдруг слегка помешался.
- Кыйк, - заорал он по-эстонски, - все! Вперед, товарищи! К новым рубежам! К новым свершениям!
Через полчаса мы были у реки. Шофер сдержанно простился и уехал. Белла Константиновна подписала его наряд.
Вечер был теплый и ясный. За рекой багровел меркнущий край неба. На воде дрожали розовые блики.
В дом идти не хотелось. Мы спустились на пристань. Некоторое время молчали. Затем Эви спросила меня:
- Почему ты ехал в Эстонию?
Что я мог ответить? Объяснить, что нет у меня дома, родины, пристанища, жилья?.. Что я всегда искал эту тихую пристань?.. Что я прошу у жизни одного - сидеть вот так, молчать, не думать?..
- Снабжение, - говорю, - у вас хорошее. Ночные бары…
- А вы? - Белла повернулась к Жбанкову…
- Я тут воевал, - сказал Жбанков, - ну и остался… Короче - оккупант…
- Сколько же вам лет?
- Не так уж много, сорок пять. Я самый конец войны застал, мальчишкой. Был вестовым у полковника Адера… Ранило меня…
- Расскажите, - попросила Белла, - вы так хорошо рассказываете.
- Что тут рассказывать? Долбануло осколком, и вся любовь… Ну что, пошли?
В доме зазвонил телефон.
- Минутку, - воскликнула Белла, на ходу доставая ключи.
Она скоро вернулась.
- Юхан Оскарович просит вас к телефону.
- Кто? - спрашиваю.
- Лийвак…
Мы зашли в дом. Щелкнул выключатель - окна стали темными. Я поднял трубку.
- Мы получили ответ, - сказал Лийвак.
- От кого? - не понял я.
- От товарища Брежнева.
- То есть как? Ведь письмо еще не отправлено.
- Ну и что? Значит, референты Брежнева чуточку оперативнее вас… нас, - деликатно поправился Лийвак.
- Что же пишет товарищ Брежнев?
- Поздравляет… Благодарит за достигнутые успехи… Желает личного счастья…
- Как быть? - спрашиваю. - Рапорт писать или нет?
- Обязательно. Это же документ. Надеюсь, канцелярия товарища Брежнева оформит его задним числом.
- Все будет готово к утру.
- Жду вас…
…Девушки принялись возрождать закуску. Жбанков и я уединились в спальне.
- Мишка, - говорю, - у тебя нет ощущения, что все это происходит с другими людьми… Что это не ты… И не я… Что это какой-то идиотский спектакль… А ты просто зритель…
- Знаешь, что я тебе скажу, - отозвался Жбанков, - не думай. Не думай, и все. Я уже лет пятнадцать не думаю. А будешь думать - жить не захочется. Все, кто думает, несчастные…
- А ты счастливый?
- Я-то? Да я хоть сейчас в петлю! Я боли страшусь в последнюю минуту. Вот если бы заснуть и не проснуться…
- Что же делать?
- Вдруг это такая боль, что и перенести нельзя…
- Что же делать?
- Не думать. Водку пить.
Жбанков достал бутылку.
- Я, кажется, напьюсь, - говорю.
- А то нет! - подмигнул Жбанков. - Хочешь из горла?
- Там же есть стакан.
- Кайф не тот.
Мы по очереди выпили. Закусить было нечем. Я с удовольствием ощущал, как надвигается пьяный дурман. Контуры жизни становились менее отчетливыми и резкими…
Чтобы воспроизвести дальнейшие события, требуется известное напряжение.
Помню, была восстановлена дефицитная райкомовская закуска. Впрочем, появилась кабачковая икра - свидетельство упадка. Да и выпивка пошла разрядом ниже - заветная Мишкина бутылка, югославская "Сливовица", кагор…
На десятой минуте Жбанков закричал, угрожающе приподнимаясь:
- Я художник, понял! Художник! Я жену Хрущева фотографировал! Самого Жискара, блядь, д’Эстена! У меня при доме инвалидов выставка была! А ты говоришь - корова!..
- Дурень ты мой, дурень, - любовалась им Белла, - пойдем, киса, я тебя спать уложу…
- Ты очень грустный, - сказала мне Эви, - что-нибудь есть плохое?
- Все, - говорю, - прекрасно! Нормальная собачья жизнь…
- Надо меньше думать. Радоваться то хорошее, что есть.
- Вот и Мишка говорит - пей!
- Пей уже хватит. Мы сейчас пойдем. Я буду тебе понравиться…
- Что несложно, - говорю.
- Ты очень красивый.
- Старая песня, а как хорошо звучит!
Я налил себе полный фужер. Нужно ведь как-то закончить этот идиотский день. Сколько их еще впереди?..
Эви села на пол возле моего кресла.