– А деньги откуда? – резонно задала вопрос Марина Леонидовна, но быстро пошла на попятный, заприметив презрительный взгляд внучки. – Я ж не гоню тебя, Ир, живи, пожалуйста, – затараторила она, понимая, что этим вопросом подорвала доверие в свой адрес.
– Конечно, не гонишь, – со слезами в голосе проговорила Ирина и чуть слышно добавила: – Никто меня не гонит, а пойти некуда.
– А я на что?! – вскочила Марина Леонидовна и закружила вокруг внучки. – Думаешь, не справимся?! Еще как справимся! Бог даст, годок-другой проживу, а там – время покажет. Знаешь, как говорят: "Человек полагает, а господь располагает". Глядишь, и мамка с папкой остынут, тоже помогут.
– Они себе-то помочь не могут, – в точку отметила Ирина и обняла бабку, по-старчески прильнувшую к ней со словами: "И без них справимся".
О том, что "Иринка вычеркнула их из своей жизни", Марина Леонидовна донесла детям незамедлительно:
– Не принимает, – вздохнула она и, насупившись, посоветовала: – А вы все равно просите. Все-таки кровь родная, глядишь – сподобится.
* * *
Но ни Ирина не сподобилась, ни ее родители особо настаивать не стали. И не потому, что не любили свою дочь, а потому что решать проблему на расстоянии им казалось смешно. "Пусть перебесится", – обозначили Рузовы свою позицию и переключились на вопрос первостепенной важности: как жить дальше? Ответ на него они знали оба, но почему-то медлили: то Миша не может при подаче заявления о расторжении брака присутствовать, то Маша. Причем не нарочно: само по себе так получалось, как будто не время пока.
"А если и правда рано об этом думать?" – задавали они себе этот вопрос поочередно, не замечая, как легко придумывается очередной повод для того, чтобы ничего не предпринимать.
– Просто мы с тобой страусы, – грустно подшучивала над ситуацией Машенька и вставала к плите готовить ужин, без которого теперь не обходился ни один вечер.
– Лично я – нет. – Миша не разделял позицию жены и честно считал, что все можно поправить, надо просто уметь договариваться. К тому же и пунктов в договоре не так уж много. Первый – Маша отказывается от личной жизни на стороне. Второй – Миша оставляет все как есть.
– Я не согласна, – упрямилась Маша и выдвигала свои условия: – Если мы действительно пытаемся сохранить наш брак, то тогда каждый начинает жизнь с чистого листа.
– Да так и произойдет, – уверял ее супруг, – просто дай мне время. В конце-то концов я в ответе за тех, кого приручил.
– И сколько их, этих твоих "домашних животных"? – Машенькины нервы не выдерживали, и она задавала вопрос, ответ на который мог длиться часами: пока ужинали, пока гуляли…
Совершенно очевидно, что между супругами возникла какая-то противоестественная близость, от которой, судя по всему, страдали оба, но тем не менее оба к ней упорно стремились. В эти моменты Рузов с воодушевлением рассказывал жене о мельчайших подробностях своей интимной жизни, не забывая называть имена, описывать сексуальные позы и характерные для них ощущения. Периодически он плотоядно посматривал на идущую рядом Машеньку и предлагал вернуться домой, чтобы попробовать то же самое вместе.
– Не хочу, – твердо отказывалась та, но Мишиного повествования не прерывала.
Спустя две недели с момента первого признания Маша знала всех фавориток своего мужа по именам и легко отличала одну от другой по степени приближенности к царской особе. Рассказы мужа носили столь детализированный характер, что Машенька легко "составила досье на каждую": семейное положение, пищевые пристрастия и эротические предпочтения. Более того, Маша была посвящена и в то, как его любовницы к ней относятся.
– Разумеется, хорошо, – заверил ее Рузов. – Они же знают, что ты женщина, которую я люблю. И с этим нельзя не считаться…
Его логика обескураживала Машеньку, она замолкала и, завороженная отсутствием здравого смысла, плелась рядом, как преданная собачонка за хозяином, от которого можно было ждать чего угодно: и пинка в бок, и сахарной косточки.
– Ну что ты, Машуль, как неживая? – искренне удивлялся ее молчанию Миша и заливался соловьем на предмет того, что на дворе – май, пора любви, когда все в мире совокупляется, потому что без этого немыслима жизнь, а значит, и его случай есть не что иное, как проявление законов природы. – Потому прими ситуацию как есть, – советовал жене Рузов и чувствовал себя победителем.
– Ты тоже, – огрызалась Маша и, развернувшись, шагала в другую сторону, подальше от этой бессмыслицы.
– Иди-иди, – кричал ей вслед Миша, а потом догонял и, преградив дорогу, пытался обнять.
– Отстань от меня, – отбивалась от него Машенька, но тщетно, потому что, оказавшись в объятиях мужа, успокаивалась и опять покорно шла рядом, пытаясь не вслушиваться в Мишины эскапады.
– Ты меня унизила. Ты меня унизила, – бормотал он как заведенный. – Если бы ты знала, что я испытывал, когда ты мне рассказывала про своих кобелей.
– Я не рассказывала тебе ни про каких кобелей! И я не сучка! – взрывалась Маша и с остервенением лупила мужа по всему, до чего могла дотянуться: – Я просто сказала, что виновата перед тобой. И все! Никаких подробностей!
– Успокойся! – орал на нее Рузов и, схватив Машеньку за руки, прижимал к себе.
– Пусти меня! – не переставая кричать, поначалу вырывалась Маша, а потом замирала и снова прижималась к нему.
– Ну вот и хорошо, – шептал Миша и покрывал поцелуями лицо жены, даже не замечая соленого привкуса на своих губах.
Нацеловавшись вдоволь, Рузовы возвращались с прогулки, пили чай, избегая смотреть друг на друга, а потом шли в спальню, где любили друг друга не так, как прежде, а с большей отдачей, потому что всякое соитие могло оказаться последним. Так, во всяком случае, думала Машенька, безуспешно отгонявшая от себя мысли о том, что ничего исправить нельзя. Она кляла себя за безрассудство, с которым призналась мужу в собственных грехах, но тщетно: ящик Пандоры, открытый ею, оказался бездонным. И вот что странно: сама Маша не переставала с интересом заглядывать в него в поисках очередной шокирующей подробности.
Болезненное любопытство толкало ее на поступки, о которых она прежде и подумать не могла. Проявлялось это в том, что Машенька совершенно спокойно рылась в телефоне мужа, внимательно изучая его переписку с любовницами, их фотографии ню, фрагменты видео, на которых оказались запечатлены Мишины сексуальные эксперименты. Некоторые особенно впечатлившие ее тексты и снимки она даже перекачала в свой сотовый, чтобы рассматривать их на досуге. А потом додумалась до того, что вступила в переписку с наиболее активными Звездочками и Бусинками, которым не преминула заметить, что на Рузова они могут претендовать только в будние дни и исключительно в рабочее время, то есть до 18.00. В противном случае, пообещала она соперницам, ей придется прибегнуть к средствам более действенным, чем уговоры.
– К каким? – угрюмо полюбопытствовал Миша, проинформированный возлюбленными, и обомлел, услышав ответ:
– Мужья, дети, мамы, папы, – скороговоркой перечислила Машенька и омерзительно улыбнулась мужу: – В борьбе за место под солнцем все средства хороши. И потом, не забывай, у страховых компаний – богатейшая база данных! Да и телефонные номера проверить несложно…
– Ты с ума сошла?!
– Почему? – Маша с недоумением посмотрела на мужа.
– Ты разрушила нашу семью. Теперь будешь разрушать чужие?!
– Что значит "чужие"?! Мы с твоими Бусинками фактически близкие родственники. Так сказать, хреновые сестры, – пошло схохмила Машенька и торжествующе хохотнула: – А ты что думал? Что я буду сидеть и ждать, пока ты соизволишь насытиться? Ну уж нет! Или мы оба живем так, как считаем нужным, или разбегаемся. Все равно терять нечего!
– Я подумаю, – отказался продолжать разговор Рузов и скрылся в комнате для гостей. "С любовницами своими советуется", – предположила Маша и на цыпочках подошла к двери, напряженно вглядываясь в матовое стекло, сквозь которое проглядывал Мишин силуэт. "Так тебе и надо!" – позлорадствовала Маша, до конца не понимая, какое количество людей оказалось ею выстроено перед чертой, за которой не бывает счастья.
Мысль о мести не оставляла ее еще какое-то время, но ровно до тех пор, пока не пришло это проклятое эсэмэс, после которого вновь забрезжила надежда на лучшее. "Давай уедем, – писал ей Рузов. – Заберем Иринку и уедем к чертям собачьим, чтобы начать все сначала, как ты хочешь, с чистого листа". Не поверив своим глазам, Маша трижды перечитала сообщение. Не справившись с эмоциями, она набрала Мишин номер и в волнении замерла:
– Да, любимая, – поприветствовал жену Рузов и замолчал.
– Повтори мне все, что я только что прочитала, – потребовала Машенька.
– Давай уедем, – в трубке зазвучал голос прежнего Миши. – Ты, я и Ирка.
– А как же дом?
– Да черт с ним, с этим домом. Новый выстроим.
– А как же "мы в ответе за тех, кого приручили"?
– Ну… Если ты до сих пор не пробила их по своей базе данных, – усмехнулся Рузов, – то, в принципе, им ничего не угрожает.
– Да я и не собиралась, – чистосердечно призналась Маша и поблагодарила мужа: – Спасибо, что выбрал меня.
– Я выбрал нас, – поправил жену Рузов и пожелал ей хорошего дня.
"Трижды хорошего дня", – тут же настрочила ему в ответ Машенька и почувствовала себя такой же счастливой, как в старые добрые времена.
В течение всего дня она вновь и вновь перечитывала сообщение мужа и загадочно улыбалась себе под нос. Градус доверия к миру увеличивался с каждой минутой, и Маше стало трудно переживать это состояние в одиночку, поэтому она позвонила дочери. Но вместо желанного "Здравствуй, мама" нарвалась на вопрос, заданный таким тоном, что у Машеньки сразу же испортилось настроение.