Существует только "здесь" и "сейчас". Две идущие рядом улицы; звонит колокол "Алкионы", наш тут же отзывается немедленным эхом, - значит, пробило четыре склянки дневной вахты; на "Алкионе" раздался призыв: "За ромом - подходи!", подхваченный в нескольких ярдах от меня, у нас на корабле… Толпы матросов наводнили палубы; важная, хотя и малопонятная деятельность, которую ведут они двадцать четыре часа в сутки, дабы поддерживать существование на обоих судах… Обшивка со стыками, залитыми смолой, которая иногда плавится - ровный бег полос усиливает ощущение безотрадной и тошнотворной реальности, а движение их наводит страх… Только это все и существует…
Какая получилась банальность! Я попытался сказать, что думаю, и не сумел.
Это затерянное в тропиках нигде было целым миром - воображаемым миром, поместившимся на перешейке истории, знаменующем конец величайшей войны, середину длиннейшего путешествия… Оно было… Ничем оно не было! Чудо и вместе с тем - суровая действительность. Я истерзал английский в попытках передать свои чувства, но потерпел неудачу.
- Эдмунд!
Я повернулся, не вставая со стула. В дверь заглядывал Деверель. Его визит, признаться, показался мне лишним.
- Что вам, Деверель? Я собирался…
- Бог ты мой! Да у него свои запасы бренди! А можно стаканчик самому скверному ученику?
- Угощайтесь! Но разве вам не…
- Запретили пить, словно сынку священника? Черт с ним, сейчас мирное время, не закуют же меня в кандалы. Если он не выпустит меня из-под ареста, швырну ему оружие, сойду на берег - и на все четыре стороны!
- Не понимаю, о чем вы.
- Дорогой мой Эдмунд, да что он мне сделает? Выправит официальное порицание от адмиралтейства? Пусть меня ломают - сломать можно лишь клинок, проклятый кусок железа, который уже все равно мне не надобен, потому что теперь кругом мир!
- Клинок дворянина…
- К востоку от Суэца белый человек отлично обойдется…
- Мы же не к востоку от Суэца.
Деверель глотнул щедрую порцию бренди, перевел дух и продолжил:
- Не могу его упрашивать. Это значит - сломать не только клинок, но и себя самого. У меня есть гордость.
- У всех есть.
- План у меня такой. Вы сообщите ему о моем предложении.
- Я?
- Кто же еще? Остальные - сущие зайцы. А потом, что вам терять?
- Чертовски много.
- Скажете, что я обязуюсь не доставлять ему неприятностей, пока не прибудем в порт.
- Это хорошо.
- Подождите. Там я подам в отставку.
- Или вас отправят в отставку, Деверель.
- А какая разница? Вы не пьете, Эдмунд, и вы сегодня настоящий зануда. Скажите ему, что как только я перестану быть офицером, вы передадите ему мой вызов…
- Что?!
- А вы не понимаете? Представляете, как "ворчун-драчун" примет вызов?
- Представляю.
- Когда про "Алкиону" подумали, что это лягушатники, он затрясся не хуже топселя.
- Вы серьезно?
- А разве не видно?
- Вы его недооцениваете.
- Это уж мое дело. Так вы ему скажете?
- Послушайте, Деверель… Джек. Вы с ума сошли.
- Скажите ему!
Я замолчал - но лишь на миг - и тут же принял решение.
- Нет.
- Нет? Вот так вот?
- Сожалею.
- Господи, ушам не верю. Я о вас лучше думал, Тальбот.
- Да послушайте же, постарайтесь мыслить здраво. Неужто вы не понимаете, что я ни при каких обстоятельствах не могу сказать капитану слова, которые можно расценивать не иначе как угрозу. Не будь вы в таком состоянии…
- Вы думаете - я пьян? Или спятил?
- Конечно, нет. Успокойтесь.
Деверель налил себе новую порцию, не такую большую, как прежде, но достаточно солидную. Стекло звякнуло. Нельзя было допустить, чтобы он напился по-настоящему. Я протянул руку к бокалу.
- Спасибо, старина.
На миг мне показалось, что он вот-вот меня ударит.
Со странной усмешкой Деверель произнес:
- Лорд Тальбот! В хладнокровии вам не откажешь.
- Так вы себе налили? Простите.
- Нет, нет. Пейте.
- Первый день мира. Воспрянем!
Я закашлялся. Деверель медленно опустился на дальний край моей койки.
- Эдмунд.
Я глядел на него сквозь бокал.
- Эдмунд, как мне быть?
Вид у него был уже не такой задиристый. Странно, но после безрассудных выходок, совершенных за последние сутки, Девереля, которого я знал раньше, словно сменил другой молодой человек, гораздо менее уверенный в себе.
Теперь я видел, что хотя он и выше среднего роста, но худощав и отнюдь не мускулист. Что же до лица, то я с удивлением обнаружил, что выступающие бакенбарды - это попытка (тщету которой он, возможно, понимал и сам) скрыть слабый и слегка скошенный назад подбородок. Джентльмен Джек, достославный Джек-проказник. Лишь приступ ярости и, конечно, страх на миг придали его руке ту силу, с которой он вонзил клинок глубоко в поручни. Я увидел все настолько ясно, что почувствовал себя таким же растерянным и испуганным, как он.
Ужасная вещь - все понимать. Я видел, что если бы не его благородное происхождение, не его манера, которая была скорее напускной, чем происходила от настоящего достоинства, он мог бы сделаться конюхом, лакеем, чьим-либо человеком! Мне стало неловко смотреть на Девереля. А ведь я считал его единственным джентльменом среди офицеров, каковым, конечно же, - вот ведь запутанный вопрос! - он и был. Его обычная небрежность и несдержанность ничего не имели общего с тем, что открылось мне теперь. Последний дикий план, рассчитанный на трусость капитана Андерсона - для чего не имелось никаких оснований, - был совершенно нелеп. К вызову Девереля - будь тот на службе или уволен - капитан отнесется с презрением, и никто его не осудит. Нельзя допустить, чтобы Деверель продолжал в том же духе.
- Как быть? Дайте подумать.
Деверель откинулся назад и слегка обмяк, как если бы из него вынули стержень. Он смотрел на меня чуть ли не с почтением, словно на какого-то мыслителя. Но правда в том, что…
- Послушайте, Деверель…
- Только что был "Джек", не говоря уж о том, когда мы готовились отражать нападение.
- О да! Тот миг нам не забыть, верно? Значит, Джек. Слушайте. Я здорово получил по голове - такой удар… или три удара - я не в состоянии ни о чем думать. Голова до сих пор болит.
- Стакан верните…
Я сделал невольный и нетерпеливый жест правой рукой.
- Вы знаете, я хотел бы… Я сделаю, что смогу. Первым делом нужно поговорить с Саммерсом.
- Господи! С этим методистом!
- Правда? Я знал, что его глубоко интересуют вопросы нравственности, но не думал…
- Это все, что вы в силах сделать?
- Это первый шаг. Мне нужно выяснить, как обстоит дело с точки зрения морского законодательства. Вы лично заинтересованы и пристрастны.
- Вы же там были!
- Телесно - да, но я был без сознания. Конец троса вышиб из меня рассудок.
- Такова, значит, ваша помощь?
- Ваша беда, Деверель, в том, что вы хотите все сразу.
- Спасибо вам, мистер Тальбот.
- Я пытаюсь помочь. Не ждите, что я, точно морской офицер, начну действовать немедля.
- Черт, я и не жду!
- И еще раз прошу - успокойтесь. Это вам не абордажная атака. Спешка все испортит.
- Каким образом? Тут два капитана и с полдюжины лейтенантов. Они могут предать меня военному суду… Да пошли они все в задницу! К дьяволу и их, и вас!
- Джек!
Это обращение его смягчило. Странная вещь! Он сохранял угрюмость и дышал тяжело, но голос понизил:
- Их достаточно, чтобы провести военный трибунал прямо на месте.
- При том, что в любой момент может подняться ветер и нам придется отправиться в путь? Знаете, я не разбираюсь во флотских обычаях, но вас, готов поклясться, не станут судить посреди моря. Сейчас не война, и речь идет не о мятеже. Вы не допускали насилия по отношению к капитану. Кроме того, бес его забери, пока держится погода, мы собираемся устроить бал и представление, да еще - будто этого мало! - я должен отобедать у сэра Генри. Гори оно все огнем! Неужто вы не видите - и объявленный мир, и отречение, и разрешение страшного кризиса в жизни современного общества…
Деверель выпрямился, опираясь руками на край койки.
- Отобедать? Дружище, да ведь это шанс! Андерсон тоже будет, непременно! Пара слов в присутствии сэра Генри, после первого бокала…
- Вряд ли он вообще пьет. Кроме того…
Тут в голове у меня загудело. Нет - зазвенело!
- Если бы вы знали, как мне худо!
- Значит, вы ничего не сделаете.
- Я выясню, куда ветер дует - позволено ли использовать такое выражение, когда мы заточены в полосе штиля? Сделать можно многое, если подойти к делу осторожно.
- Хотите сказать, что нужно потерпеть? Выносить унижение от человека, с которым мой отец не сел бы за один стол!
- Постараюсь сделать для вас все, что в моих силах, хотя сил у меня немного.
- Только не тужьтесь.
Это вульгарное выражение меня позабавило. Ведь я беседовал с ним доброжелательно… Деверель неверно истолковал мою невольную улыбку и едва не вспылил, а потому я произнес поспешно и почти бессвязно:
- Если Андерсон будет, я заведу речь о дуэлях, с тем, чтобы выяснить, как он отнесется к вызову.
- Да он в ужас придет при мысли, что в него будут стрелять!
Я глядел на Девереля в полном недоумении. Андерсон, командир корабля, принимавший участие в кровавых сражениях! Андерсон, который еще гардемарином ходил на абордаж, а позже вел брандер в атаке Кохрейна на рейде.