- А в футболе-то фамилии все те же, - заявил Лестер, смутно ощущая, что это должно задеть Дугласа. - Младшие братья или сыновья тех ребят, с которыми я еще играл. Обратите внимание, футболисты всегда держатся вместе. Они не допускают шумихи вокруг себя. Не то что эти ваши аристократы - регбисты.
- Да разве ж это футбол! - разозлился вдруг Джозеф. - Катают мяч по полю, как котята клубок. Уж и мяч не умеют провести.
Откуда у отца эти внезапные приступы злости, думал Дуглас. Они возникали вдруг, как тучи среди ясного неба, и он, совершенно очевидно, не мог справиться с подобными вспышками дурного настроения. Я должен быть терпеливей, решил он. Недовольство отцом очень часто переходило у него в недовольство собой; он совсем недавно заметил это.
- Чем же ваш футбол отличался от нынешнего? - примирительно сказал Дуглас.
Обрадованный возможностью прочесть лекцию, Джозеф открыл фонтан своего красноречия, и из него полетели имена знаменитых футболистов тридцатых и сороковых годов, толковый, исчерпывающий перечень, который закончился разбором сравнительных достоинств Стэнли Мэтьюза и Тома Фини. Лестер и Дуглас были достаточно большими, чтобы повидать этих игроков на поле и оценить их по достоинству, и в течение нескольких минут, пока все трое добродушно обменивались мнениями, а Гарри и Джон почтительно слушали их, Бетти думала: вот это, наверное, и есть то, что называется Семья; она окутывает всех своим теплом и наделяет все смыслом; хорошо бы только Мэри не держалась так отчужденно, не казалась такой усталой. Вид у нее просто измученный.
- Был в Тэрстоне один парень, - разливался Джозеф, сев на своего конька, - это сущая правда, что я говорю. Перед самой войной произошло. Какой был игрок! Все охотники за талантами приезжали посмотреть на него, Арчи Робинсон его звали. Как он играл! Я раз видел, как он обвел противника и потом отдал ему мяч только для того, чтобы снова обвести. Можно было подумать, что мяч был веревочкой у него к ботинку привязан. А из Тэрстона уезжать ни за что не хотел. Ни-за-что! А знаете почему? Знаете?
Все знали. Он не раз рассказывал им эту историю. Никто не отозвался.
- Потому что не желал переодеваться нигде, кроме как у себя дома! Только у себя дома хотел переодеваться. - Джозеф начал громко хохотать над причудой футболиста. Для него в этой истории был заложен глубокий смысл. Из нее вытекало, что существует еще индивидуальность, что Толстосумы (такими он видел горстку унылых футболистов - бывших профессионалов - в нахлобученных кепках, которые разъезжали третьим классом по захолустным городкам в любую погоду в надежде откопать "перспективного" игрока) получили от ворот поворот; из нее следовало, что обыкновенный человек может быть одарен не хуже знаменитости. И еще из этого следовало, что он был знаком с незаурядным человеком, знакомством с которым могли похвастаться немногие.
- Не хотел переодеваться, и все тут! - объяснил Джозеф, видя, что восторг, который испытывал при этом воспоминании он сам, не так заразителен, как он надеялся. - Нигде, кроме как у себя дома. И поэтому он не желал играть ни за какой другой клуб, понимаешь, Джон? Ему бы пришлось разъезжать по стране, и он тогда не мог бы переодеваться у себя дома. Мяч водил просто на удивление.
Дуглас поперхнулся, справился с собой и попробовал поймать взгляд Мэри. Однако она сидела далеко от него и была занята едой; вид у нее спокойный, подумал он, только немного усталый. Как это она может так меняться - сейчас одна, через минуту другая? В машине, по дороге сюда, они уже почти решили на время расстаться. И тем не менее вот она - ловко собирает тарелки, помогает его матери, принимает во всем участие, и даже больше, чем он сам!
Гарри было очень трудно держать обещание, данное старому Джону, и молчать о его немощи. Ему казалось, что у Джозефа, и Бетти, и Дугласа гораздо больше права знать об этом, чем у него. Но не мог же он сказать им, не обманув доверие старика. У него было чувство, что, умалчивая, он лжет, скрывает что-то такое, что следовало бы предать гласности. Чувство было на редкость неприятное. Испытывать его Гарри приходилось не часто, и сейчас оно давило его.
Разговор снова угас. Мэри была слишком утомлена, чтобы попытаться оживить его, но эти повторяющиеся паузы, внезапно наступающая тишина, приводили ее в недоумение. Она принадлежала к совсем другому слою общества - ей были чужды их среда, их город, воспоминания, их связывающие, но она ясно видела, что временами между ними возникает пропасть, непонятно отчего образовавшаяся. Дуглас не раз говаривал, что своей напористостью, своей работоспособностью и умением находить радость в труде он обязан среде, из которой вышел, - он и правда сохранял ей верность, ее печать на всей его жизни и работе была не менее отчетливой, чем отпечаток папоротника на амонитовом обломке; все это так, но вот собрались они вместе после многомесячной разлуки, живут в разных городах и жизнь у всех разная, и нате вам - гробовое молчание. Ну и пусть, ей же лучше.
- Тик-так, тик-так, тик-так, - проговорил Джозеф и, глядя на Джона, запел:
Часы моего деда стоят на полу уже девяносто лет,
Больно высокого роста они, и места на полке им нет.
Значительно выше, чем дедушка сам,
Но в весе не больше его ни на грамм.
Они были куплены утром в тот день, когда их хозяин родился,
И дед их любил, точно в срок заводил и очень ими гордился.
А часы? Что часы - неживой механизм разве что-нибудь понимает?
Но умер старик, и стали часы и больше ходить не желают.
Он пропел всю песню от начала до грустного конца, размахивая перед собой руками, как будто дирижировал сводным оркестром в Уэмбли. Когда он кончил, снова наступило молчание.
Гарри попробовал его нарушить.
- Я только что от деда, заходил к нему… - начал он.
Все с облегчением повернулись к нему.
- Он, по-моему, неважно себя чувствует, - ответил он на расспросы о здоровье деда. Сказать "неважно себя чувствует" еще не значило, что он предает доверие.
- Замечательный старикан! - сказал Джозеф, внезапно переполнившись чувствами. Наконец-то представился случай объединить всю компанию теплым товарищеским настроением, которого ему так недоставало в присутствии дорогих ему и любимых людей. - Знаете, он, этот самый старик… Как-то раз… Знаете, он был внизу в шахте. Шахта номер девять, насколько я помню… - Еще одна всем знакомая история, еще одна передышка.
Немудрено, что все идет из рук вон плохо, думал Дуглас. Сам он с перепоя занят исключительно собой, и к тому же непонятным образом расстроен смертью Элана, старого школьного товарища. Мэри сидит от всего отрешенная, будто все это ее не касается; бедняжка, ничего удивительного - после их сегодняшней сцены. Лестер, совершенно очевидно, побывал в драке и вообще-то, вернее всего, примчался сюда с целью пересидеть какое-то время. В Лондоне он несколько раз сваливался на Дугласа, чтобы перехватить денег или попросить убежища, пока наконец Дуглас, восхищавшийся своим беспутным двоюродным братом, не набрался духу и не сказал ему "хватит!". Гарри погружен в какие-то свои заботы, как это часто с ним бывает. Дуглас завидовал Гарри - по его мнению, Гарри принадлежал к числу Добрых и Довольных в той сказочной стране, куда он будет стремиться всю свою жизнь и куда ему не попасть никогда. Джону, его сыну, вовсе не улыбается, чтобы отец снова куда-то уехал без него. А Бетти - душа их семьи - откровенно разочарована. Дугласу хотелось подойти к матери и обнять ее, хотелось как-то искупить многолетние обиды, заполнить пустоту, оправдать ожидания… И в довершение всего - Джозеф, чутко воспринимавший настроение всех и каждого, отлично видевший все шероховатости, чье-то нежелание, чью-то усталость, настойчиво старающийся потопить все это в потоке семейных анекдотов, которые почему-то - очень несправедливо - раздражали Дугласа до крайности.
- Так вот, тот человек и твой дед, - Джозеф ткнул пальцем в Дугласа, будто обвиняя его в чем-то, - были вместе в забое.
- Это ты про несчастный случай? - сказал Дуглас, вспоминая, как дед однажды свалился в шахту, от чего сильно пострадал. - Когда еще он удрал из больницы весь перебинтованный.
- Да вовсе это не тот случай! Вовсе не тот! То было в другой раз. Несколько месяцев назад я встретил на собачьих бегах одного старика, он-то и рассказал мне про это. Я тебе еще не рассказывал. Это говорит о том, какой силищей они тогда обладали. Понимаешь?
- Кому еще чаю? - Бетти, вскипятившая новый чайник, стояла в дверях кухни, не догадываясь, что появилась не вовремя, как артист, вышедший на сцену не на ту реплику, и бодро улыбалась.
- Я же рассказываю… - недовольно сказал Джозеф.
- Мне, пожалуйста. - Дуглас пододвинул свою чашку.
- Мэри? - Но Мэри отрицательно покачала головой и принялась убирать со стола.
- Сила - это прежде всего сноровка, - сказал Лестер. - Я в Ливерпуле знавал одного парня, он на всех ужас наводил, - громадный жирный боров, жрал за семерых, огромное брюхо поверх ремня, но твердое как камень, - ну и вот, при всем том один боксер наилегчайшего веса, по имени Джонни Кэлфорд, чемпион северных графств, дал ему раз по челюсти - и размаха-то вроде никакого, а врезал, и этот детина грохнулся на землю. Точный расчет - половина успеха. - Он слегка выдвинул вперед подбородок. - Стукнул его раз, и конец!