- Ладно, - решился Макс. - Не будем откладывать дело в долгий ящик. Баба - это, в некотором роде, даже "плюс". С проститутками при свечах не сидят, значит знакомая. Вперед!
Они поднялись на третий этаж, и Иванченко кивнул Прохорову:
- Надевай халат.
Из спортивной сумки Игорь достал белый медицинский халат и такую же шапочку, переоделся. Довершил маскарад очками в уродливой пластиковой оправе и вопросительно посмотрел на Иванченко:
- Сойдет?
- Больше на больного похож, чем на доктора, - проворчал тот. - Звони, ветеринар. Эдик, ты - за дверь.
- Поучи бабку щи варить, - усмехнулся Евдокимов, прижимаясь к стене за дверью. - Звони быстрее, пока никто в парадную не вошел.
Прохоров откашлялся и нажал кнопку звонка. Парой минут спустя за дверью послышались шаги, и недовольный голос поинтересовался:
- Кто там?
- "Скорая помощь", - представился Прохоров. - У вашей соседки инсульт. Нам надо спустить ее на носилках вниз. Помогите, пожалуйста. Кроме вас на площадке мужчин нет.
За дверью замолчали, разглядывая Прохорова в глазок. Потом замок щелкнул, дверь распахнулась и на порог ступил полноватый мужчина лет тридцати, с недопитым бокалом вина в руках.
- У какой еще… - начал было он, но договорить не успел: Евдокимов быстро шагнул вперед, ввинчивая кулак в подбородок глухо охнувшего бедолаги. Опрокидываясь на спину, мужчина выпустил бокал из рук, и с жалобным звоном тот разбился вдребезги у самого порога.
- Тихо! - прошипел Иванченко, подталкивая замешкавшегося Врублевского в глубь квартиры. - Весь дом разбудите! Быстро все сюда… Запирай двери.
Прохоров и Кочкин подхватили под руки плохо соображавшего после удара мужчину и поволокли в комнату. На диване, возле богато заставленного яствами стола сидела долговязая брюнетка в белой блузке и черной мини-юбке. Увидев вошедших, она широко распахнула глаза и открыла было рот, собираясь завизжать, но подскочивший к ней Евдокимов пресек эту попытку, зажав ей рот ладонью.
- Тихо, киска, - предупредил он, - а то шкурку сдеру! Тихо, поняла?!
Девушка испуганно закивала, таращась на нежданных гостей. Оторвав от торшера шнур, Евдокимов ловко скрутил ей руки за спиной и заклеил рот куском предусмотрительно захваченного лейкопластыря. Та же участь постигла и медленно приходящего в чувство хозяина квартиры. Иванченко поставил стул посреди комнаты, усадил на него коммерсанта и удовлетворенно вздохнул:
- Теперь можно и поговорить. Догадываешься, по какому поводу мы тебя навестили?
Мужчина замычал сквозь лейкопластырь, отрицательно качая головой.
- Не догадываешься, - сочувственно улыбнулся Иванченко. - Значит, за душой у тебя немало грешков, за которые и навестить могут. Сразу и не вспомнить… Я тебе помогу. Ты, козел безрогий, деньги у людей на раскрутку брал? Брал. Люди вошли в твое положение, помогли тебе, а ты? Раз денежки провернул, второй раз в ход пустил, а отдавать не торопишься… Барыши лишние накручиваешь? В общем, обиделись на тебя люди. Заступничества попросили. Отчего нам не помочь хорошим людям? Поможем…
Он огляделся и восхищенно покачал головой:
- Кучеряво живешь! Хорошо раскрутился на чужих "бабках". Не дом, а "полная чаша". Ковры, аппаратура, шмотки. Сальцем обрастаешь, а люди без денег сидят. Ждут, пока им честный мальчик Миша должок вернет. А Миша, между тем, не торопится. Миша с девочками гуляет, чужие денежки прожигая. Когда "бабки" отдавать собираешься, козел?!
"Челнок" замычал, беспомощно таращась на своих мучителей.
- Сними с него пластырь, - приказал Иванченко Прохорову. - Вздумает заорать - укороти язык.
Громко щелкнуло лезвие выкидного ножа, замерев в паре сантиметров от носа шарахнувшегося со страху в сторону мужчины. Одним рывком Прохоров содрал с губ пленника пластырь, и тот нервно облизал языком кровоточащие губы.
- Ну фто фы так фразу, муфыки? - жалобно промычал он, с трудом ворочая поврежденной челюстью, - Сказали бы профто, я бы фам фернул денюфки…
- От тефя дофтефся денюфек! - передразнил его Иванченко, - Звонили ведь тебе, уроду, предупреждали, а ты все крутил… Вот и докрутился. Теперь твой должок вдвое вырос. Не пять "тонн" зеленых ты должен, а десять.
- Почему?! - округлил глаза "челнок".
- Потому! - отрезал Иванченко, - Мы на тебя время тратили? Тратили. Нервы и деньги теряли? Теряли. Сейчас на тебя, урода, время и силы расходуем. Ты же коммерсант, сам должен знать, что каждый труд должен вознаграждаться. Должен, Миша?
- Но у меня нет таких денег, - от такого поворота событий бедолага даже забыл про прикушенный язык. - Товар еще не разошелся. Реализация идет плохо, отдачи еще нет…
- Это твои трудности, - прервал его причитания Иванченко. - А нам не объяснения нужны, а деньги. Где "бабки", Миша?
- Ребята, нет у меня денег. Товар идет плохо, отдачи еще нет…
Иванченко кивнул Прохорову, и тот с размаху отвесил "челноку" увесистую оплеуху. Мужчина охнул и, закрыв глаза, вжал голову в плечи.
- А-а, боишься побоев… Я спрашиваю: "бабки" где?!
- Нет у меня денег, ребята, - "челнок" осторожно открыл один глаз и затравленно посмотрел на Иванченко. - Все на реализации… Отдача идет плохо-
Прохоров пинком вышиб из-под него стул, и коммерсант кулем обрушился на пол.
- Я же сказал: тихо! - поморщился Иванченко. - Ты так всех соседей переполошишь. Ну хорошо, партизан ты наш, значит, человеческого языка ты не понимаешь. А ну, заклей ему рот… - он дождался, пока Прохоров выполнит его распоряжение и, подойдя к испуганно вжавшейся в угол дивана девушке, ухватил ее за волосы, рывком поднимая на ноги. - Обыскивать твою берлогу мы не станем, - сообщил он побледневшему коммерсанту. - Из принципа. Да и время жалко тратить. Уж если его тратить, то на что-нибудь более приятное, с пользой. Если у вас сегодня праздник, то почему бы и нам немного не погулять?
Он смахнул на пол остатки ужина и повалил девушку лицом вниз на освободившееся место. Одной рукой удерживая ее за волосы, другой содрал юбку и трусики.
- Вот так! - удовлетворенно произнес он, плотоядно оглядывая извивающееся тело. - То время, что ты молчать будешь, ей дорого обойдется.
- Прекрати, - не выдержал Врублевский. - Это перебор…
Иванченко медленно повернулся к нему, на глазах наливаясь краской ярости. В комнате воцарилась нехорошая тишина.
- Прекрати, - тихо повторил Врублевский. - В конце концов есть другие способы… Если хочешь, давай я сам поищу эти деньги…
- Пойдем на кухню, - сказал Иванченко, отпуская девушку и быстрым шагом выходя из комнаты.
Врублевский последовал за ним. На кухне Иванченко плотно прикрыл дверь и повернулся к нему.
- Слушай ты, Айвенго! - гневно начал он, но сдержался и, снизив тон, продолжил, тщательно подбирая слова: - Вот что, Володя… Никогда, слышишь - ни-ког-да не лезь поперек батьки в пекло. Я понимаю, что ты не знаешь меня и не можешь понять, когда я играю, а когда работаю всерьез. Но ты только что сломал мне комбинацию, и теперь "барыга" будет запираться дольше, потому что момент, когда он мог "потечь", упущен и потому что он почувствовал нашу слабинку. А это значит, что мне теперь придется применять к нему куда более серьезные методы. Этого слизняка я мог расколоть через пять минут, и для этого мне совсем не нужно было насиловать его телку. Он мог развалиться от одной угрозы. Я бы не стал ее насиловать. Не потому, что я гуманист или чистоплюй. Если надо, я оприходую десятерых таких, как она, но я не прыщавый подросток, измученный сексуальным голоданием, и сюда я пришел не за этим. Я не маньяк и удовольствия от этого не получаю. Я насилую девушек только тогда, когда они меня сами об этом просят. И то - по настроению. Лично я не за этим сюда пришел. А ты?
- Но…
- А вот теперь мне придется оприходовать ее по полной программе, - пресек его возражения Иванченко. - И даже не исключено, что и ребятам придется поучаствовать. Никто из нас не горит желанием, тем более, что она страшна, как моя жизнь, но позволить подумать этому засранцу, что мы в игрушки играем, я не могу. Он же сдаст нас в ментуру! Нет, он должен бояться… И это все благодаря твоему "рыцарскому порыву"… Подумай об этом, Володя. Вместо слабенькой статьи "самоуправство" ты повесил на нашу бригаду изнасилование. Подумай об этом. Хорошо подумай!
Иванченко резко повернулся и вышел, а Врублевский устало опустился на стул и потер рукой висок, в который тупой иглой вонзилась боль.
"Скромное обаяние мафии, - горько усмехнулся он про себя. - Ребята, читающие Эжена Сю, буднично готовящие рагу и фанатично занимающиеся спортом. Симпатичные, опрятно одетые, с чувством юмора и бытовыми семейными проблемами. Да, пираты и разбойники должны выглядеть несколько иначе. Воображение рисует небритого дикаря с безумным выражением глаз и грязными, обгрызанными ногтями… Но не будем забывать, что все мои принципы остались в той, прошлой жизни. Здесь есть только цель, которая выше всех принципов. Ты должен заработать себе состояние. Ты не можешь быть лучше и честнее всего государства. Если страна сошла с ума, то человек, пытающийся сохранить трезвость рассудка, оказывается в положении юродивого. Если уж собрался жить в этом мире, то не осуждай его. И не отворачивай брезгливо физиономию, чтобы не видеть то, что делают твои руки. Принимай все так, как оно есть… Ну же!.."
Он встал и решительно направился в комнату. Иванченко уже натягивал брюки, а Прохоров и Кочкин удерживали на стуле извивающегося коммерсанта. Заправив рубашку в брюки, Иванченко подошел к коммерсанту и сорвал с его губ пластырь.
- Ну, будем говорить, или продолжить? Нас тут пятеро, это надолго затянется. Выдержит ли она?
- Сволочи! - захлебываясь слезами, простонал "челнок". - Гады…