Отец непроницаем. А может, всё забыл. Налей, налей бокалы полней. Слышишь, отец, - Митька не в нашу породу пошёл…
Дмитрий, Митя, сколько ему сейчас? Антон Андреевич мысленно подсчитывает. Скоро двадцать два. Много
- а ничем ничего.
- …И дети твои, отец, все - неудачники, - говорит Сергей неожиданно. - Наталья одна, ни одного парня у нее никогда не было и сейчас нет. Я… ты знаешь сам… сам ты всё обо мне знаешь… Однако не побледнел ли ты, Антон Андреевич?
- …И этот твой, младший, бездельник!
- Он - не бездельник.
- Неудавшийся художник!
- Всё у него хорошо, хорошо у него всё будет.
- Чушь! - Сергей злится. - Ты помнишь его Лильку? Сколько они прожили? Год? Полтора? Дурацкий брак. Зачем, скажи, нужно было ему в девятнадцать на ней жениться
- ведь такая ду-у-ура несусветная! Красавица, видите ли, твою мать… Смотрит в сторону. Не любит бесед, бередящих душу. У всех всё хорошо, у всех всё хорошо. Выпил рюмку, выпил две. И что он цепляет?..
- …Болтается, как цветок в проруби, зачем ему дача? А Наталье можно отдать сад, пусть клубничку выращивает, но Митьке… …Летний вечер на даче. Темнеет. Доносятся с веранд соседних домов спокойные голоса. Сергей задумался над листом тетради. Когда-то он мечтал стать журналистом, потом писателем, и сейчас - в этот летний вечер на даче - ему верится, что он в будущем сможет написать роман. Так, что ещё? Он прислушался и записал: кто-то поёт, ктото смеётся. Потянул воздух ноздрями. Так. Пахнет дымком: на той стороне улицы сосед, кандидат геологических наук… три последние слова вычеркнул… топит баню. Ещё тепло. Чай со смородиновым листом так душист. Скоро совсем стемнеет, о стекло веранды забьются ночные мотыльки, на лесной поляне наподалёку разведут костёр. Ночь, тепло, купание, светится женское тело во мгле. Как бы описал Бунин? Тело её казалось… тело её… поцелуй… поцелуй… А сейчас, кстати, Татка и Митя ушли купаться. Прочитал, всё перечеркнул, лист смял, поднёс спичку - сжёг. В пепельнице пожар. Гоголь Н.В. Второй том.
"Мёртвые души".
Они идут по еле-еле видной во тьме лесной тропинке. Словно морды вокруг из кустов, словно вздохи и стоны - ночь. Митя видит, слышит, ощущает - точно прибор. Нажми кнопку и получишь нужный ответ, всегда интересный. Умный парень мой братишка Митька, думает о нём Наталья. Этакая - так характеризует сестру Сергей. Он рядом с ней чувствует себя стариком, она же - совсем как
девчонка. Медичка. Тру-ля-ля. Он медичек всегда любил. Школа, технический вуз, хоккейная сборная, хорошие характеристики - и вот позвали служить. Томка надавила
- надо, хоть будем жить, как люди. Теперь - капитан. Не его это совсем, говорит о брате Наташа. И чувствует: недоволен Сергей всем. Кроме, пожалуй, одного: здесь, на даче, ему хорошо. Он каждый вечер поддаёт - портвешонок какой-нибудь - и ловит кайф.
- Ой! - пугается Наташа. - Белеет что-то!
- Столб.
- Как темно кругом!
- Ты купаться будешь?
- Конечно!
- Я тоже! Они сбегают по крутому склону к воде. Шелестит, шепчет - слышишь? - шелестит море, шепчет. Наталья тоже шепчет, ей не хочется сейчас говорить громко; она сбрасывает лёгкую юбку, тапочки, белую мужскую рубашку. И Митя раздевается.
- Худой ты, ужас! - говорит она ласково, со смешком, и дотрагивается до его тёплой загорелой кожи. - Весь в мурашках! - И в воду бежит. То плечо её просияет серебристо, то сверкнёт белой скорлупой круглая пяточка; она плещется и смеётся…
- Ну, иди же, трусишка!.. Всегда Митя сначала немного медлит перед тем как нырнуть, идёт тихо, ему холодно, хотя вода тёплая, - наверное, мама в детстве мало обнимала его, и он замерзал в своей детской кроватке - но вот он, наконец, разрезает руками воду и плывёт, забыв обо всём сразу - и о том, и о том, кто он есть - имя свое он вряд ли помнит сейчас, качаемый материнской волной, закрывший зелёные свои глаза, на спину лёгший, доверившийся летней ночи…
"На даче спят, - бормочет Наталья стихи, когда возвращаются они в посёлок, - как флот в трёхъярусном полёте… как флот в трёхъярусном полёте… как флот…" Ей, наверное, нравится в жизни то, что и всем похожим на неё
её ровесницам: джинсы, стихи и Гребенщиков. Правда, она сама путается: то ли действительно всё это ей нравится, то ли ей только кажется, что всё это действительно ей нравится…
- Ты словно во сне, - говорит она вдруг Мите, - будто всегда не с нами. Так вот, бывает, скажешь - удивишься. Особенно странно - такое - и о Мите. А может, не о нём? О себе? Сомнамбулизм, хоть имя дико, но мне ласкает слух оно, - смеётся он.
- Пора спать.
- Пора, - соглашается он.
- Жалко…
- У пчёлки…
- Пчёлка на ёлке!
- Кто-то курит? "Кто?" - Наталья смотрит пристально, прищурившись: курит на веранде Сергей.
- Явились - не запылились, полуночники! - в его голосе досада. Они всё-таки обидели его вчера. Играли с Митькой в оперу - не говорили, а пели: Иди-и-и-и ко мне-е-е! или - Нале-е-ей мне ча-а-аю! - вдруг он из комнаты подпел сверлящим тенорком: - И мне-е-е-е! Они переглянулись, фыркнули - и игра закончилась. Митя бесшумно пролетает мимо Сергея. Разные миры. Разные планеты, вращающиеся вокруг одной, отцовской.
- Постой, не ложись, - внезапно просит Сергей Наталью,
- посиди со мной!
- Ветер, - тихо говорит она, облокотившись о стол. Она покачивается на стуле. Закрывает глаза. Словно вода, вновь обтекает её воздух июльской ночи.
- Шумит ветер… Сергей молча курит. Потом встаёт. Скрипнув, отворяется под его рукой дверца старого шкафа. Лунный блик стремительно стекает со стекла бутылки и ныряет в его глаза.
- Выпьешь? В бокалах чуть колышется вино. Колышется ночь. Июльская тёплая ночь обволакивает её. Июльская ночь.
* * * Он запнулся о них - иначе бы не заметил.
- Ты что не спишь, шатаешься? - Сергей не выругался, сдержался. Запнулся, но ничего не понял. Так и прошёл сонный - туда и обратно. Холодили щиколотки влажные лопухи. Плюхнулся на матрас, набитый свежей травой, тут же заснул вновь. Ему нравилось спать и видеть сны. И приснилось ему, что наткнулся он в темноте на Сергея с какой-то девушкой, сплетённых на траве, и наклонился,
- и вдруг сердце так бухнуло, что он проснулся: тихая, тихая ночь. И вновь упал в сон. И другое приснилось: Наталья в крови. Грудь её залита кровью. И опять сердце так стукнулось о стену груди, что проснулся. Уже рассвело. А днём Наталья уехала на электричке в город. Торопливо покидала свои платья и юбки, спотыкаясь о столик и стулья, пролила чай, остывший в чашке с отбитой ручкой, чмокнула Митю.
- Провожу, - предложил он, хотя у них не принято было встречать и провожать. Излишняя сентиментальность.
- Нет, нет. - И уехала. * * *
…А знаешь ли ты, Наташа, почему твоя мать ушла от отца? Ты была совсем крошкой - года тебе не было, и Ниночка отказалась ехать с твоим отцом на дачу: нет, говорит, там нет горячей воды, ладно Серёжка, а Наташечка еще совсем малышка, а может, тебе полтора было, не помню…
Наталью вырастила бабушка, мать матери, Клавдия Тимофеевна, бухгалтер в прошлом. И дед был бухгалтером. Тогда называлось - счетовод. Волей случая или волей судьбы всех троих детей Ярославцевых - Сергея, Наталью и Дмитрия - воспитывали бабушки. Каждого - своя. Наташа, конечно, была уверена, что волей судьбы.
Иногда все трое собирались на день рожденья их общей бабушки, Елены Андреевны: тридцатого июля, на даче. Порой кто-то из троих отсутствовал - или Митя по рассеянности или Сергей из-за важной (все его командировки были "важными") поездки. Старушка аккуратно и элегантно одевалась, любила повспоминать свою петербургскуюе юность, родив сына Антона уже почти под сорок, она всем своим внукам годилась в прабабушки, и, пристально поглядывая на окружающих своими длинными светло зелёными глазами в жёлтую крапинку, так иронично улыбалась, будто давала понять - она знает давно всем людям - и несомненно, и внукам своим! - цену. Невысокая цена, нужно признать с грустью.
И только Сергей считал Елену Андреевну своей.
- Моя бабушка, - говорил он Наталье, - она мне и отца и мать заменила. Ты нашего отца знаешь… Наташа несколько обжалась за их вторую бабушку, Клавдию Тимофеевну.
- Ты её совсем мало видишь, и не представляешь даже, какая она хорошая.
- Блинчики она вкусно готовит. Факт.
- Обжора!
- А ты-то!.. …А такие худые и брат, и сестра, но для девушки Наталья высокая, Сергей же - средненький, щупловатый, хоть и жилистый, он сутулится и когда стоит, разговаривает, то коленкой острой дёргает - точно внутри у него всегда звучит нервная музыка. Но что-то в тебе, Серёжка, есть, что-то - есть. Наталья щурится. Ну, не удивительно ли, что, несмотря на различный цвет глаз: у Сергея - синие, у Наташи - светло-карие, ореховые, у Мити - зелёные,
- щурятся они все одинаково. Как бабушка Елена.
Митьку воспитала Юлия Николаевна: такая мощная старуха, как выражается сам Митяй.
Наталья отогнала комара, почесала ногу, приподняв оранжевую юбку чуть выше колена. И засмеялась.
- Комары…
- Ну, и не вижу ничего смешного.