Глава четвертая
Подъезд зияет черной пустотой выбитых стекол. Двери больницы открыты настежь, и ветер свободно путешествует по коридорам и палатам. Вывеска еще цела, но ее золотые буквы лгут: больницы больше нет, есть утратившее смысл и значение нагромождение камня.
Больные увезены родными или эвакуированы. Снято, заколочено в ящики и отправлено на станцию оборудование. Даже мягкий инвентарь доктор Великанов сумел пристроить, передав полевому госпиталю.
- Логика войны! - говорит, чтобы утешить себя, доктор. - Эвакуация!..
Доктор снимает халат, по привычке подходит к вешалке, чтобы повесить его, и снова понимает бессмысленность и нелепость своего поведения. И эта мелочь красноречивее всяких слов утверждает грозную истину: больница превращена в мертвую каменную глыбу, халат стал ненужной тряпкой, а сам доктор Великанов - не больше как крохотная щепка, увлекаемая бушующим потоком событий.
Взгляд доктора скользит по книжным шкафам. Ему всегда казалось, что книги - предметы в какой-то мере одушевленные, и теперь он чувствует, как печально и укоризненно смотрят они на него золотыми буквами корешков.
- Ты оставляешь нас, доктор Великанов? - спрашивают они.
- Но я вернусь! - мысленно отвечает он.
- Да, ты вернешься - мы знаем, что так будет, но что случится с нами?
- Этого я не знаю, - говорит доктор Великанов и отворачивается.
Где-то в коридоре слышатся шаги, потом - стук в дверь.
- Войдите! - по привычке говорит доктор.
В дверях появляется Ульяна Ивановна. По ее румяному лицу струится пот, белые пряди волос выбились из-под косынки. И понятно: в разгар летнего дня она пришла в больницу в зимней шубе, с огромным мешком на плечах.
- Вы еще не уехали, Ульяна Ивановна? - удивленно спрашивает доктор Великанов. - Я же еще вчера договорился, чтобы вас посадили в машину.
- Я знаю, - говорит Ульяна Ивановна. - Только я решила пешком идти. Уступила место больной гражданке, а сама пешком двинусь. Проститься зашла…
- Куда же вы пойдете, Ульяна Ивановна?
- Не пропаду, Арсений Васильевич! Аттестат от сына на руках, на работу меня всякая больница, а то и госпиталь примет… О себе я не беспокоюсь. Вы-то, Арсений Васильевич, чего теперь делать будете?
- У меня есть свой план, Ульяна Ивановна, - не без торжественной таинственности произносит доктор Великанов.
То обстоятельство, что Ульяна Ивановна перестала быть сотрудницей больницы, позволяет ей держаться с доктором Великановым значительно смелее, чем обычно.
- Какой же план, Арсений Васильевич, не секрет это?
- По плану эвакуации мне, Ульяна Ивановна, поручено отгрузить и передать военным лечебным учреждениям весь наиболее ценный инвентарь. Что касается меня самого, то я отправляюсь в одну из больниц на востоке нашей области. При этом я могу сделать очень много полезного, Ульяна Ивановна… Я запрягаю нашу больничную лошадь, кладу на нее вот этот ящик с медикаментами и инструментами, примус для стерилизации и еду в потоке эвакуирующихся. Понимаете?
Ульяна Ивановна, по-видимому, очень хорошо поняла план доктора.
- Только эвакуированных эти бандиты днем и ночью бомбят, - проговорила она и замялась, пораженная неубедительностью и несостоятельностью собственного возражения.
- Бомбят? Но это лишний довод за то, что мне следует быть среди эвакуированных.
Ульяна Ивановна сидела, тяжело дыша, и восторженно смотрела на доктора. Его план был великолепен. Впрочем, разве она, Ульяна Ивановна, сомневалась когда-нибудь в докторе Великанове?
Однако сестра-хозяйка была одарена тем, чего было маловато у доктора - умением подходить к каждому делу не с парадной, а с практической и хозяйственной стороны. При этом она допускала даже некоторый скептицизм.
- Хорошо, Арсений Васильевич, - а вот лошадь запрячь потребуется - сумеете вы это сделать?
- Думаю, что сумею. Я много раз видел, как это делается.
Этот ответ не удовлетворил Ульяну Ивановну.
- Я, Арсений Васильевич, каждый день видела, как вы рецепты прописываете, а однако же прописывать их не умею.
- Действительно, я не умею запрягать лошадей, но ведь этому можно выучиться!
- Вы мыла хозяйственного, Арсений Васильевич, сколько с собой берете?
Это было совершенно непонятное упущение, но такая простая и необходимая вещь, как мыло, ускользнула от внимания доктора Великанова.
- О мыле я позабыл, - сознался он.
- Бидон для керосина припасли?
- Я налил пол-литра керосина в банку с притертой пробкой.
- Пол-литром делать нечего, только разобьется банка и все кругом попортит.
Ульяна Ивановна обвела взглядом кабинет, носивший следы беспорядочных докторских сборов, и в ужасе всплеснула руками.
- Батюшка Арсений Васильевич, шубу-то неужто здесь оставляете?
- Конечно. Ведь сейчас лето. Я беру новый брезентовый плащ, сапоги на случай дождя и пару туальдено-ровых рубах.
И доктор Великанов с такой простотой посмотрел на Ульяну Ивановну, что она тут же решила: "Погибнет, как бог свят, погибнет".
- Арсений Васильевич, - дрожащим голосом произнесла она. - Хоть обижайтесь, а я вам от чистого сердца скажу - нельзя вам одному ехать!
Доктор Великанов, несколько выбитый из колеи предшествующим разговором, и сам уже начал раздумывать о кое-каких промахах в своем плане. Между тем, ободренная его внимательным молчанием, Ульяна Ивановна продолжала:
- Совсем это немыслимо, Арсений Васильевич. Лошадь ту же взять - разве одному с ней управиться?
Наша лошадь норовистая, избалованная. Будете вы, скажем, перевязку делать, на кого ее оставите?
- Лошадь можно привязать к дереву…
- В лесу можно, - согласилась Ульяна Ивановна, - а если в поле случится?
Доктор Великанов растерянно молчал.
- Опять же, если на лошади ехать, косу с собой брать надо, - размышляла вслух Ульяна Ивановна. - И самому харчиться… Об этом тоже подумать следует…
- На первое время у меня рыбные консервы есть… - начал было доктор, но замолчал, встретившись взглядом с Ульяной Ивановной.
"Ни за что пропадет!" - окончательно решила Ульяна Ивановна.
- Против того, чтобы ехать вам, Арсений Васильевич, возражений нет, но одному ехать невозможно… Вот, если бы, к примеру, я с вами была… или еще кто.
Ульяна Ивановна так испугалась собственных слов, что потупилась и покраснела. Впрочем, доктор этого не заметил.
- Ульяна Ивановна! План мой небезопасен, и я вовсе не хотел бы, чтобы кто-нибудь, тем более вы, рисковал…
- Вот уж такие слова от вас, Арсений Васильевич, мне вовсе обидно слышать, - быстро отозвалась Ульяна Ивановна. - Сколько вместе работали, сколько ночей на командном пункте друг против друга сидели, а теперь вы мне про опасность рассказываете.
Доктор Великанов, разумеется, сейчас же сообразил, что был не прав.
- Ульяна Ивановна! - с чувством сказал он. - Я не скрою - меня очень радует, что вы одобрили мою мысль и изъявили желание быть моим товарищем в ее выполнении. Скажу откровенно - лучшего товарища и спутника я не желал бы…
Такое заявление доктора глубоко взволновало Ульяну Ивановну. Чтобы скрыть смущение и радость, она поднялась.
- Тогда, Арсений Васильевич, собираться надо не откладывая. Медикаменты, инструменты, принадлежности всякие - этим вы заведуете, а уж продукты, одежда и всякое хозяйство - моя забота.
Сказав Ульяне Ивановне, что он не хотел бы лучшего спутника и товарища, доктор Великанов, конечно, был вполне искренен: в ее хозяйственные способности он верил больше, чем в свои собственные. И был прав: можно было залюбоваться, глядя, как ловко и быстро начала расправляться Ульяна Ивановна с тюками, ящиками и чемоданами. Несомненно, это была вдохновенная, творческая работа, вмешиваться в которую доктору не следовало.
И, когда, покончив со сборами, Ульяна Ивановна задержалась на несколько минут, чтобы в последний раз полить цветы, доктор Великанов не стал протестовать. Был ли этот поступок необходим, сказать трудно, но он был прост, гуманен и прекрасен.
Потом Ульяна Ивановна очень просто сказала:
- Теперь, кажется, все!..
И заплакала.
Доктор Великанов выходил из больницы следом за Ульяной Ивановной. Он нарочно немного приотстал, так как у него чуть-чуть дрожали руки, а он ни за что на свете не хотел, чтобы это кто-нибудь заметил.
Сказать, что отъезд доктора Великанова и Ульяны Ивановны прошел совсем гладко, - нельзя. Виновником недоразумений и задержек явился гнедой больничный мерин Мазепа. Кто, когда и при каких обстоятельствах опозорил его такой кличкой, - неизвестно, но она была закреплена за мерином совершенно официально, значась в его лошадином паспорте. И нужно сказать, она в какой-то мере соответствовала его характеру и облику. Мазепа был стар, ехиден, ленив и, кроме того, большой лакомка.
Появление на конюшне доктора Великанова и Ульяны Ивановны не очень удивило Мазепу: он знал обоих. Но когда они намекнули, что желают воспользоваться его услугами, он запротестовал. Если бы рассерженная Ульяна Ивановна в конце концов не пустила в ход своего кулака, процедура надевания хомута и шлеи затянулась бы до вечера. Затем Мазепа очень долго не соглашался войти в оглобли, а уже совершенно запряженный - выдернул вожжи из рук доктора, наступил на них левой задней ногой, весьма недвусмысленно угрожая докторским очкам подкованным копытом правой ноги. Доктор с большим трудом сумел овладеть рычагами управления.
Наконец путники уселись на подводу. Напрасно Ульяна Ивановна уговаривала доктора отдать ей вожжи. Он был непреклонен.