- Как здоровье, милорды? - развязно закричал он. - Над чем трудит голову прославленный рекордист лова Борис Андреевич Доброхотов? Проблема сетей, намотавшихся на винт, или загадка пучины: как поймать за хвост селедку, нырнувшую под киль?
Он с таким преувеличенным вниманием ждал ответа, склонив набок голову, словно и впрямь задавал вопросы серьезно. В нем было что-то актерское, он казался играющим под моряка, а не моряком. И форма, щегольски новенькая, сидела слишком картинно, и лицо было картинное, красивое, смуглое, насмешливое, с холеными светлыми усиками, с чубом, по-казацки, выбивающимся из-под фуражки с "крабом"; ненатуральным казался даже голос, быстрый, легко меняющий интонации с уважительных на язвительные, с серьезных на веселые, невыговаривающий какие-то буквы - даже прислушиваясь, нельзя было различить, что это за буквы.
- Ёрник ты, Леонтий Леонидович! - добродушно сказал толстый капитан. - Слова человеческого от тебя не услышишь, все с вывертами. За что тебя Николай Николаевич любит? Карнович, Карнович - только и слышно от него.
- За селедку! - быстро ответил молодой капитан. - Вас не перегоню, Борис Андреевич, можете не тревожиться, но и далеко не отстану. И еще за двойку, которую схлопотал на курсовом экзамене в Бакинской мореходке.
Доброхотов высоко поднял брови.
- А кадровики врут, что у тебя диплом с отличием.
- Отличие появилось в результате двойки. После нее знаю все, что нужно рыбаку на судне. Березов ценит такое знание.
- Если бы ты так же хорошо знал, что не надо делать, цены бы тебе не было, - с тем же добродушием проворчал Доброхотов.
Карнович обратился ко второму капитану:
- Искал вас, Андрей Христофорович. Я в вашем караване. Разгрузку заканчиваем завтра, завтра же начну погрузку. Сам побегаю по всем складам. Через неделю могу выходить на рейд.
Второй капитан с сожалением развел руками.
- Вы ошиблись. Вашей "Бирюзы" в списках моего каравана нет.
- Как нет? - с Карновича мигом слетела актерская наигранность. - В отделе флота мне сказали: караван под командованием Трофимовского, выходите через неделю.
- Советую уточнить. Сам я ничего толком не знаю.
- Постой! - Доброхотов задержал повернувшегося Карновича. - Слишком быстр ты, это не всегда нужно. Давай помозгуем. По-моему, ты попал в приказ. Ты Кантеладзе знаешь - крут… За что-то на тебя рассердился.
- Березов у себя?
- Заседает в обкоме с московской комиссией. Решают вопрос о строительстве рыбного порта. Там и Кантеладзе с Мухановым. Полчаса как уехали. До вечера не будут.
- До вечера я успею выяснить, на кого теперь жаловаться. - Карнович выбежал из приемной.
Доброхотов покачал головой.
- Отличный будет моряк, когда обломается. Мартынов, знаешь, как его зовёт - корсар Карнович. Два противника. Мартынов у тебя?
- У меня.
- Не приобретение. Старательный, дисциплина, но - без удачи. Рыбак без удачи не рыбак.
Оба капитана ушли. Начальник отдела кадров все не появлялся. Мишу опять потянуло на пристань, но он побоялся выходить: Алексей предупредил, что Миша непременно должен повидаться с заместителем Кантеладзе по кадрам.
Через полчаса томительного ожидания в приемную вышел низенький насупленный человек, худой, в морской форме, вместе с другим, таким же низеньким, но полным, лысым, с веселым лицом и в штатской одежде. Худой взял у секретарши папку с бумагами и недовольно посмотрел на Мишу. Полный кивнул ему, как старому знакомому.
- Михаил Муханов? - спросил худой. - И, конечно, хочется сразу в океан? Ближе Норвегии теперь никому море не в море! Идите к инспектору, он на первом этаже, заполните анкету, сдайте свои документы - рассмотрим и решим, куда вас.
- Решение скоро будет? - спросил Миша. - Сколько, примерно, дней?
Заместитель по кадрам равнодушно посмотрел на него.
- Не дней, а недель. Зависит от анкеты, от характеристики, от квалификации. Если данные неважные, отказа не задерживаем. Вы, кстати, морское дело знаете? Плавали когда? - Миша отрицательно покачал головой. - Неграмотный, короче. Не золото. Ничего, обучим. Пошли, Матвей.
- Я задержусь на минутку, - сказал полный. - Хочу с браточком Алексея Прокофьевича потолковать.
Худой понимающе закивал головой.
- Нашего кадра к себе переманивать будешь? Переманивай. За необученных не деремся.
Лысый, не начиная разговора, так весело смотрел на Мишу, что и тот, несмотря на огорчение от сухого приема начальника кадров, невольно заулыбался.
- Знаю, знаю Алешу, вместе штурмовали город, - сказал новый знакомый. - Мы ведь собственной кровью завоевывали эту землю. И как странно получилось! Алешу свалили на берегу, где сейчас мое рыбацкое хозяйство, а мне прострелили ногу в десяти метрах от теперешней "Океанрыбы". Породнились, можно сказать. А через него и с тобой родственники.
Миша промолчал.
- Теперь послушай меня, парень. Оформление в этом заведении ладно, если месяц, как начкадров пообещал, а бывает и три. А если в характеристике хороших словечек недобор, так и вообще отказывают. Иди-ка лучше ко мне в рыболовецкий колхоз "Рассвет". Брат у Алексея плохим быть не может - выпущу в море сразу. Для начала в Балтику на малых судах, а там и в Атлантику. Фамилия моя Крылов, Матвей Иванович, об этой фамилии плохого не услышишь, о капитанах моих тем более - здешним ни одному не уступят! Ваш сосед по дому Куржак - из моих бригадиров, поинтересуйся у него.
Мише музыки морской, так громко звучавшей в названиях траулеров и в наименовании "Океанрыба", в словечке "колхоз" не послышалось. Словечко было глуховатое - для полей и лесов. Но после обидного разговора с заместителем по кадрам отказываться наотрез было боязно. Он пробормотал, что надо бы подумать.
Крылов хлопнул Мишу по плечу.
- Думай! А надумаешь - приезжай в Некрасово, там наша контора.
Он удалился, припадая на больную ногу. Миша без радости пошел к инспектору заполнять анкеты.
6
Два капитана, Трофимовский и Доброхотов, стояли у входа в "Океанрыбу". Трофимовский, назначенный начальником каравана рыбацких судов, отправляемых на промысел в Северную Атлантику, договаривался с Доброхотовым, одним из своих капитанов, когда лучше выходить в море. Из управления вышел мрачный Карнович. Доброхотов задержал его.
- Что-нибудь выяснил, Леонтий Леонидович?
- В приказе числюсь, но почему, никто толком не знает, - хмуро ответил молодой капитан. - Формулировочка без оснований: "Бирюзу" направить на промысел в Балтику. Даже в Северное море выхода не дали!
- Поговори с Березовым, - сочувственно повторил Доброхотов. - Он тебя любит.
- Буду говорить с Кантеладзе, - раздраженно сказал Карнович. - Николай Николаевич меня предал. И, следовательно, разговаривать с ним бесполезно. Мне сказали, что еще стармех Сергей Шмыгов пострадал.
- И его тоже? - удивился Доброхотов. - Вот уж кого бы я с радостью взял на свою "Ладогу". Андрей Христофорович, - неужели без согласования с тобой? Это ведь твой механик! И ты ничего не знал?
Трофимовский с сокрушением развел руками.
- Пришлось уступить. Механик он, конечно, хороший, но на берегу буйствует. Поведение несоразмерное квалификации.
- Что значит буйствует? Не дерется, больше других не пьет, чудит, правда. Мог бы объяснить Кантеладзе!
- С ним, сам знаешь, какой разговор…
- Вон он, Шмыгов, смотрите! - закричал Карнович. - И, точно, чудит!
В стороне, куда показывал молодой капитан, по улице из парка двигалась группка ряженых.
В центре был осел, грустный, заморенный, уныло поводящий ушами, еще унылей перебирающий ногами. На шее у него висели желтые бусы, ноги и хвост были схвачены зелеными бантами, на ушах красовались белые. Верхом на осле восседал мужчина в цилиндре, пиджаке, одетом на голое тело, небритый и до того длинный, что ноги толкались о землю, и он, когда осел уставал двигаться, шел сам, таща осла. С одного бока у осла висел чемодан, с другого - второй, поменьше. Мужчина в цилиндре играл на аккордеоне, а другой мужчина позади осла, по виду - пропившийся бродяга, хмуро бил в барабан. Всех занятней был третий, шагавший впереди. Худой, темнолицый, в гражданском костюме, но в фуражке с "крабом", он тянул осла за узду и во весь голос читал стихи.
- Вот же дает Сережка! - хохотали кругом. - А Пашка, Пашка! Языком-то как чешет!
Когда группка приблизилась к управлению, передний поднял руку и заговорил:
- Которые хорошие - прошу к нашему шалашу, а плохие - иди своей дорогой! Выпивка за наш счет, а кому не нравится, что Сережка без галстука, так галстук он ближе Гибралтара не покупает.
- А бриться летаю в Москву, - сипло возгласил мужчина в цилиндре. - По случаю нелетной погоды третий день со щетиной.
Чтец стихов заметил капитанов и торжественно встал перед ними.
- Поэт и штурман Павел Шарутин приветствует промысловых испытанных руководителей! От музы штурманства и рифм, усевшейся в порту на риф, склоняюсь, сколько сам могу, пред мощными на берегу! - особо продекламировал он Доброхотову и добавил, подмигивая - Штурман Павел Шарутин получил два килограмма дензнаков, механика Сережку Шмыгова бухи завалили рейсовой получкой, пускаемся теперь в новое плавание, не так дальнее, как пьяное.
- Визу закрыть обоим! - сердито сказал Доброхотов. - Писатель, квалифицированный моряк, с кем связались? С бичами связались! - Он показал на барабанщика, уныло стоявшего позади осла.
- Убедили! Черт же, как я чуток к принципиальной критике! Меня надо воспитывать, я поддающийся! - Шарутин повернулся к своим товарищам и мощно продекламировал - Я камбузником был и коком, стал штурманом и поэтом. Теперь я презрительным оком взираю на вас, отпетые!