Я не доставал наган: тоже стрелял из кармана. Двойной Петр был здоровым обалдуем, и пули угодили ему в пах.
Он сразу же скорчился, лишь кровь пузырилась у рта.
- Чарли мертв, - сказал я апостолам. - Переходим всей бандою к Леве… А пес пускай подыхает, - хозяин его мертв… Пошли!
…Я вот уже семь лет как в банде Левы. И ничуть не жалею об этом.
У майора
- Теперь пожалеешь, - подумал майор. - Бандюга! Морда!
А затем сказал вслух, обращаясь к оперативному совещанию:
- Вот и все показания, которые нам дал задержанный Павлюк о шайке, точнее, банде Чарли Христа из города Одессы. С деятельностью этого Христа мы столкнулись девять лет назад, когда он гастролировал в нашем городе. Пресечь тогда его не удалось, скрылся. Через год указанный Христос был убит людьми из банды Левы Композитора, хотя, по некоторым данным, был убит другой Христос, а настоящий Христос жив и скрывается под кличкою Котов…
Майор пытливо оглядел оперативное совещание, передохнул и продолжил:
- Одесский уголовный розыск ликвидировал банду Композитора (он же - Босс, он же - Бетховен) месяц назад. Трое из банды бежали из-под стражи и укрываются в Ленинграде.
- Простите, товарищ майор, - перебил Наганова лейтенант Егоров. - Кто именно из банды Композитора прибыл в Ленинград?
- Некто Павлюк, ранее судимый, уголовная кличка Пашка-пророк. Показания его вы только что прослушали, Павлюк задержан. Далее: Фанатюк Моисей, трижды судимый. И, третьим, грек Аристотель. Последний в банду Христа не входил.
- Простите еще раз, товарищ майор, - вновь вмешался лейтенант Егоров. - Каким апостолом у Христа был Фанатюк?
- Третьим… Любимец! - Наганов строго поглядел на пытливого шустрого лейтенанта. - Но суть дела не в том. Нужно задержать Фанатюка и Аристотеля. Напомню, что последний вот уже пять лет разыскивается по делу о пяти частях гражданина Семенова, того, что расчленили на улице Каляева.
Оперативное совещание помрачнело, вспомнив об этом, увы, так и незаконченном деле, давнем бельме в глазу уголовного розыска.
- Как никогда нужна бдительность, - веско сказал майор. - Преступники вооружены. Операцию надо продумать во всех деталях. Вам, лейтенант Егоров, я предложил бы…
И здесь совещание в кабинете приняло столь оперативно-секретный характер, что майор еще раз лично проверил, насколько надежно заперт его кабинет.
Говорили - шепотом…
У Петьки Гнома
Собрались на хате у Петьки Гнома: Саня Голый, Моисей Фанатюк, старый Петькин приятель Федя Порченый, урка Гриша из Ростова, он же Гриша Угловой.
Залетный гость поставил три полбанки. После первой Фанатюк строго спросил его:
- Ты Тэкса знаешь?
Гриша, блеснув тремя фиксами, коротко бросил:
- Однодельцами были.
Потом, вздохнув, сплюнув, добавил:
- Петухом стал, чтоб его мать! Опетушили его в крытке.
Фанатюк потупился: он был девственник. Выпили еще по одной. Добавили. Вторая пол банка подошла к концу. Гриша спросил:
- А где Аристотель?
Фанатюк подозрительно вскинулся на ростовского:
- Тебе зачем?
Федя Порченый, сильно пьяный, бормотнул:
- У Клавки он. У нее спит, у стервы старой. У Клавки Белой.
Гриша запел "Лагеря, лагеря". Нестройно подхватили. Громче всех пел Моисей Фанатюк. Пели долго: "Чинарики-охнарики", "Мать моя старушка", "Часовой, часовой", "Прощай, свобода", "Чифирнем".
После третьей полбанки Фанатюк заплакал. Он стал вспоминать о Христе: у Христа была мать-старушка, из бедной еврейской семьи. Христос не жалел денег. Христос был святой человек, и за это его пришили.
Вытерев глаза грязным платком, Фанатюк добавил:
- Теперь таких людей нет… Нет!.. Нет и не будет.
Гриша Угловой сказал:
- Знаю эту шкуру, Клавку… Что, она по сей день на Литейном?
- Тебе-то, друг, зачем? - удивился Петька Гном.
- Будто сам не знаешь? - ответил, сплюнув, Гриша. И, поясняя свою мысль, добавил длинный и замысловатый мат.
- Так к ней нельзя сейчас, - сказал Санька Голый. - Аристотель там. Не пустит. Зарежет, - ведь грек он.
- За шкуру зарежет? За Клавку?
- Хоть и за шкуру.
- За Клавку?
- За Клавку!
- Ну, это надо еще посмотреть, - сказал, вставая, Гриша. И вдруг, хватив пустой бутылкой по голове Петьку Гнома, оглушительно засвистел.
Преступники оторопели. В комнату ворвались старшины и майор Наганов. Связать пьяных было делом плевым: дольше всех сопротивлялся плачущий Фанатюк.
Внизу уже ждал тюремный "воронок". Майор подошел к Грише:
- Отлично справились с ролью. Поздравляю, лейтенант!
Лейтенант Егоров устало улыбнулся. От него пахло водкою и по́том. Нелегко далась ему, выпускнику университета, роль Гриши Углового. Особенно трудны были циничные витиеватые ругательства.
- Аристотель на Литейном, у Клавки Белой, - сказал лейтенант.
- Литейный, 8, квартира 77, - констатировал майор, держащий в памяти адреса всех подопечных малин. - Будем брать нынче же. Под утро, тепленького.
Перед арестом
Наганов брился долго, тщательно, со смыслом. Был предельно спокоен - бритва ни разу не дрогнула в руках.
Предстоял арест Аристотеля.
Наточенная о милицейский служебный ремень бритва шла легко и податливо. Майор всегда брился дома, не доверяя парикмахерским. Воображение часто рисовало малоприятную картину: улыбнувшись тонкою шизоидной улыбкой, парикмахер всаживает бритву в горло, наискосок, с оттяжкою, безжалостной чужой рукой…
Зарезать мог и не безумец, а кто-либо из родичей преступников, посаженных майором. Или подкупленный им брадобрей. Наконец, скрытый враг милиции мог зарезать майора и просто так, из неприязни к его званию и должности. Всякое бывает… Вот почему майор Наганов предпочитал домашнее бритье.
За окном был серый рассвет: шел пятый час утра. Майор подошел к окну: к дому уже подъехала оперативная машина. Наганов вздохнул, вымыл бритвенный прибор, досуха вытер его полотенцем и аккуратно положил на положенное место.
Потом надел черный свитер (форму не надевал: в борьбе могли оторвать погоны) и вышел на улицу, не забыв проверить, плотно ли заперта дверь квартиры. Квартира оставалась пустой: сын Петька был в пионерском лагере, а жена Шура - в Алуште, в отпуске.
Арест Аристотеля
В машине было темно. Наганов сел не в кабину, к шоферу, а внутрь, где уже разместилось двое старшин.
- Здравия желаем, товарищ майор! - сказали они хором.
Наганов пожал им руки и ответил:
- Здравствуй, Могучий! Привет, Узелков!
В кабину сел лейтенант Егоров, успевший выбриться и отрезветь.
Ехали недолго, несколько минут.
Майор первым вылез из кузова, поежился: утренний холод - чуть синий, свежий, острый - покалывал кожу. Почти совсем рассвело. Старшины были в форме и при оружии. Лейтенант Егоров, также в форме, пошел к окну: Клава Белая жила на втором этаже, и Аристотель мог сигануть из окна, спасаясь бегством.
"Бежав из-под следствия по делу банды Композитора, прибыл в Ленинград, где остановился у сожительницы Клавы Белой, проживающей по Литейному проспекту, дом 8, квартира 77", - зазвучали в голове майора слова будущего протокола задержания.
Аристотель таился там, долгожданный, знающий тайну пяти частей гражданина Семенова, этого бельма в глазу уголовного розыска, да и лично его, майора Наганова.
Наганов дважды глубоко вздохнул, сделал резкий выдох и сказал решительно, но негромко:
- Пошли!
Поднялись на второй этаж. В дверь не звонили: ключ был заранее подобран с помощью дворничихи Нюры Тульской. Осторожно, чуть скрипнув дверью, вошли в квартиру.
- В эту, - шепотом сказал Наганов, указывая на обшарпанную серую дверь (майору не один раз случалось побывать у Клавы Белой).
Вошли на цыпочках: ключ от комнаты также имелся в уголовном розыске благодаря настойчивости самого майора.
Преступник и его сожительница спали на одной подушке, явно пьяные. Аристотель был черен, худ, носат. Он довольно посапывал в щеку Клавы Белой.
Майор и старшины приблизились вплотную.
- Кто?
Аристотель, испуганно-хищный, вскочил молниеносно. Тотчас же кинулся к штанам, но ему не дали. Жилистый Узелков вцепился в Аристотелевы кисти. Навалился, засопев, дюжий Могучий. Старшины повалили Аристотеля на кровать.
Наганов выхватил веревку из кармана плаща.
- Р-руки!
Аристотель отчаянно крутился в жилистых и крепких объятиях старшин.
- Есть!
Майор привычно-ловко накинул петлю на запястья Аристотеля, тотчас ее затянул. И крикнул:
- Не рыпайся! Вставай!
Могучий мощным рывком поднял преступника с кровати:
- Па-адъем!
И старшины, и майор, и Аристотель тяжело дышали от волнения и борьбы. Только Клава Белая была спокойна: даже не встав с кровати, лишь отодвинувшись к стене, она хладнокровно и цинично смотрела на происходящее. Аресты в ее комнате, да и в самой постели, случались не один раз.
Старшины, не сводя глаз с преступника, краешком глаза косились и на сожительницу: одеяло плохо прикрывало прелести Клавы Белой. Мимолетные взгляды в сторону распутницы бросал и майор.
Наконец, сообразив, что нельзя больше медлить, Наганов приказал, перехватив взгляд Узелкова в сторону Клавы Белой:
- Пошли вниз!
Аристотель стал упираться, оказывая явное сопротивление старшинам.
- Не дури, слышишь? - хладнокровно сказал майор и бросил взгляд на Клаву Белую.