- А ты меня не тычь! - свирепо огрызнулся Аристотель. И, воспользовавшись тем, что майор смотрел на Клаву Белую, изо всех сил хватил Наганова ногою в пах.
Боль
- Уйй!.. Уйййййй!!!.. Больно, как больно… Ййй… какая боль внезапно… Мерзавец, бандит… Оййй…
В глазах зеленело, мертвело, туманилось. Согнувшись в три погибели, Наганов закачался по комнате.
Снова выдавил:
- Уййй!
Потом замолчал, держась обеими руками за ушибленное место.
Постепенно боль проходила… Отпускала… Оттаивала… Стихала… Наконец майор отнял руки от ушиба, выпрямился и смело взглянул Аристотелю в глаза:
- Сволочь!
Майору хотелось выхватить пистолет и стрелять. Стрелять, стрелять, продырявить эту наглую, преступную греческую рожу, изрешетить ее до мелких дырочек. Стрелять в лицо, в живот, в пах, в ноги, упавшего топтать, прыгать по нему, бить ногами. Сосредоточенно, долго, азартно, больно.
Лишь огромным усилием воли Наганов подавил это желание. Только сказал:
- Пойдем! - и добавил жестко, по-деловому:
- Будем судить по закону. С-сволочь!
Но заметив, что Могучий уже занес литой кулак над головою Аристотеля, майор сказал помягче:
- Не сейчас, старшина… Привезем, тогда уж разберемся… Аристотель был арестован.
Первый допрос
- Ну, как?
- Продолжает запираться, товарищ майор. Все время твердит, сколько ни бьемся: "Не Аристотель я! Не Аристотель!"
Лейтенант Егоров преданно глядел в глаза майора. Наганов, затянувшись "Беломором", произнес задумчиво:
- Хорошо, лейтенант. Можете идти, отдохните. Я займусь им сам.
- Слушаюсь! - четко ответил Егоров и ушел.
Майор еще раз затянулся папиросою… Последняя, третья (дал слово жене Шуре, что не больше трех штук за день). Потом вызвал старшину Узелкова:
- Приведите арестованного!
Через две минуты Аристотель уже стоял перед майором. Понурив голову, заросший, черный, он озлобленно и хмуро бросал затравленный взгляд на гладко выбритого майора в погонах.
Наганов затянулся "Беломором" в последний раз, с сожалением погасил папиросу и затем перевел пристальный взор на преступника:
- Что, Аристотель? Не колешься?
Аристотель молчал. Наганов, усмехнувшись, сказал ласково:
- Заговоришь, заговоришь, голубчик, - и вызвал старшину Могучего.
- Согласно вашему приказанию прибыл! - отрапортовал Могучий и внушительно посмотрел на преступника.
- Колись, Аристотель! - все так же ласково сказал майор. - Уж лучше сам колись, не то расколем.
Аристотель посмотрел на пудовые кулаки Могучего, на его мощную фигуру. Потом перевел взгляд на прокуренного, жилистого старшину Узелкова… Посмотрел в ясные глаза ладного, широкоплечего, тренированного майора… Вспомнил свой предательский удар в пах при аресте… И сдавленно произнес:
- Виноват, начальник… Бежал с-под следствия.
- Ты не крути, - сказал в ответ майор, сменив ласку на сталь. - Не крути, Аристотель. Семенова ты убивал?
- Какого Семенова? Не знаю я Семенова, гражданин начальник. Не убивал я его. И не видел даже!
- Ах, Аристотель, Аристотель… А ведь колоться обещал… Нехорошо, братец, выходит… Ну, а Сидорук тебе знаком?
- Какой Сидорук? Какой там Сидорук? - заорал Аристотель во весь голос. - Не знаю я Сидорука! Не знаю я Семенова! Никого не знаю! Никого!
- Вот что, Аристотель, - вновь с ласкою сказал майор. - Ты пока что хорошенько подумай. Могучий с Узелковым тебе помогут, если что забыл… А я схожу прогуляюсь, уж больно ты мне голову задурил.
И дружески подмигнув старшинам, майор Наганов покинул свой кабинет.
Второй допрос
- Так, значит, говоришь, не Аристотель?
Преступник, потерявший былую спесь, съеженный, помятый, глухо забормотал:
- Гражданин начальник! Гражданин майор!.. Нэт! Нэт!.. Честное слово, нэт!.. Клянусь, что нэт…
Далее последовали неразборчивые клятвы на иностранном языке (майор догадался: на греческом).
- Не Аристотель я, сукой буду вечною! Не Аристотель!
- А кто же ты?
- Не я, не я! - твердил преступник. - Задопулос моя фамилия. Задопулос. Спирос Задопулос!
- Кто же тогда, по-твоему, Аристотель? Я, что ли? - усмехнулся майор Наганов.
- Нэ знаю! Нэ знаю я! В лагере меня прозвали Аристотелем. Кличка у меня такая… А сам я - нэт! Нэт!
Аристотель перевел дух и продолжал исповедь:
- Вы только посмотрите на меня, - какой я Аристотель? Бежал, поймали - ваша взяла. Не спорю я… У Левки Композитора в банде был, - тоже ваша взяла… Не знаю я никакого Семенова! И Сидорука в глаза не видел… Не Аристотель я, побей меня бог! Не Аристотель!
Вновь последовали греческие клятвы. Майор пропустил их мимо ушей.
- Не Аристотель, этого мне не пришить… Не Аристотель - и не знаю никакого Аристотеля!
Майор глядел прямо в глаза матерому помятому преступнику. В них читалось смятение, страх, тоска… Наганов понял и сам: нет, не Аристотель этот Задопулос, Спирос-Спиридон, по кличке Аристотель.
Уже после первого допроса майор навел справки в картотеке… Увы! Задержанный грек был действительно Задопулос Спирос (Спиридон). И никто иной, как Задопулос. Кличку Аристотель он получил в лагере, отбывая срок заключения за разбой. И кличка эта была ему дана три года спустя после злодейского убийства гражданина Семенова, расчленения его на пять частей…
Этот допрос, второй, майор проводил для страховки, просто так, в ничтожной надежде: а вдруг клюнет? вдруг расколется?
Но, судя по почти мистическому страху арестанта, Наганов понял, что и в самом деле Аристотеля этому Задопулосу никак не удастся пришить. И бельмо в глазу угрозыска останется по-прежнему. Так сказать, до лучших времен.
- Уведите! - сказал майор старшинам, порядком уставшим. - Мы уже звонили в Одессу: его заберут по делу банды Композитора. Также, как и Павлюка, и этого… Фанатюка…
- Пошли, грек! Хлопотной ты! - Узелков и Могучий взяли арестованного под руки и увели, тяжело бухая сапогами.
Майор остался один…
Кто? (эпилог)
Было тихо. Солнечный луч пробился в кабинет майора, упал на край стола. В забывчивости Наганов закурил еще одну, внеплановую папиросу…
Одна навязчивая мысль преследовала его. Огромный вопрос вставал перед его внутренним милицейским взором. Нависал, темно-красный: "Кто - такой - Аристотель?"
Майор почувствовал страх. Он показался себе - впервые в жизни! - одиноким и маленьким перед лицом страшного, неведомого, пустого мира. Проклятый, извечный вопрос о смысле бытия сконцентрировался в этом, казалось бы, частном вопросе. Неразрешимом никакими силами и средствами: "Кто такой Аристотель?"
Продолжение следует
Гомосексуальный выбор объектов
"Иди сюда, Максик!"
- Макс, - позвала она. - Максик, иди сюда!
Рослый ньюфаундленд вошел в спальню своей хозяйки. У него были добрые, красивые карие глаза.
- Ложись ко мне… Даун!.. Рядом… Рядом!
Патриция стала снимать халат…
Макса купили не так давно, каких-нибудь полгода назад. Патриции нравились его честность, преданность и прочие собачьи добродетели. Как-то весною, в конце апреля, она случайно увидела, как Макс бежал к ней… Ее звали Дора, овчарку соседа. Бежал устремленный, сильный, горячий.
Мелькнула шальная мысль: "Тоже мужчина…"
Но Патриция тотчас же отогнала эту мысль как непристойную, глупую. Через неделю в командировку уехал муж Гастон. Длительную командировку - на три месяца.
Сначала она просто гладила Макса. Все чаще, все дольше. Думала: "Я просто так… Шелковистая шерсть. Собачка. Песик".
Потом стала целовать его в нос. Максик страстно лизал в ответ своим шершавым языком, чуть слышно подвывая. Настойчивая мысль не давала покоя Патриции: "Пусть привыкает… Не сразу же…"
Гастон был должен вернуться не раньше августа.
- Иди сюда, Максик. Иди, дурачок… Ну, что ты? Иди же!
Первый раз это было во вторник, вечером. Потом - почти каждый день, на сон грядущий, а случалось, и утром.
- Иди сюда, Максик! Иди, иди!
Максу это нравилось. Очень нравилось. И он был такой прилежный и способный ученик!
Патриции? Она и сама не могла понять до конца. Выносливый и страстный, но… Непривычно, дико. Дышит, повизгивает… Все-таки собака!.. Опять же, шершавый красный язык…
Муж Гастон вернулся в августе, точно в назначенный срок.
В тот вечер Макс долго не мог взять в толк, в чем дело, что случилось. Его грубо прогнали из спальни! Потом, часам к двенадцати ночи, он догадался: лишний, третий.
Макс стал отчаянно царапаться в запертую дверь спальни.
- Черт бы побрал этого пса!
За три месяца разлуки Гастон сильно соскучился по жене. Надев халат, он сказал Патриции:
- Придется успокоить этого негодяя!
Шерсть у Макса была гладко-черной, и Гастон не заметил его сразу, выйдя из спальни в коридор.
- Макс, где ты? - строго спросил он.
Макс не ответил: прижавшись к стенке, он тихонько проскочил в открытую дверь спальни.
- Где ты, Макс? - повторил Гастон.
Ньюфаундленд молчал, устремившись к Патриции (она еще не видела его в темноте спальни).
Не найдя собаки, Гастон пошел в туалет, дабы справить там некую неотложную потребность.
Крик Патриции он услышал в тот момент, когда делу, столь серьезно начатому им, было далеко до завершения.
- Гастон!
Макс вспрыгнул на кровать. Его глаза светились страстью.
- Гастон, Гастон!