- Ха! Ха! Ха! Ха! - вдруг гаркнет Захар в тишине дремлющего хутора, и бабы в хатах вздрогнут с перепугу, сплюнут и покачают головами: ну и бугай, ну и дурак!
- Наливайка, а ты знаешь, что придумал Чоп?
- Чего?
- Зарядил ружье солью и у кровати поставил. Я, говорит, этого гусятника все равно выслежу.
- Пойдем стащим ружье!
- Да ты что! Может, он не солью, а картечью зарядил.
- Чепуха. Пойдем. Не услышит. Законно…
- Не. Другой раз. Командировочный тут какой-то из района. Вон с Нюркой сидит.
- Ой, хлопцы, замучилась я с этим командировочным, - вздохнула в темноте свинарка Нюра. - Остановился у нас на квартире и проходу не дает… Да вы потише!
- Извиняюсь. Я только портфель положил на колени.
Стекла очков глянули на парней пустотой. Лысоватый мужчина отвернулся и снова что-то зашептал девушке на ухо, даже обнял за талию. Нюра отодвинулась и вдруг весело крикнула:
- Хлопцы, послушайте, что командировочный балакает. Про какие-то секретные бумаги. Я, говорит, могу тут всех арестовать. Чудак какой-то.
Парни вмиг плотно окружили эту пару.
- Какого лешего ему нужно? То руку целует, то на колени становится… Вот навязался.
- А вы чего глаза вылупили? - Незадачливый кавалер только теперь заметил толпу любопытных. - Ну-ка живо разойдись!
Но никто даже попытки такой не сделал.
- Вы знаете, с кем разговариваете?
Но с ним никто даже словом не обмолвился, все точно онемели от любопытства.
- Я вас сейчас… знаете что! Живо убирайтесь!
Парни плотнее сомкнулись вокруг мужчины, и это его озадачило.
- Я таких, как вы, знаете что? У меня бумага, подписанная… знаете кем?
- Хлопцы, давайте его в Иву бросим.
- Наливайка, бери за ноги, а я за руки.
- Не притрагиваться ко мне! - завопил лысый.
- Платок ему в рот, чтоб не орал!
- Документы надо проверить.
- Берите портфель…
- Не смейте!
Лысый юркнул сквозь толпу и побежал вдоль улицы пригибаясь. Сзади гулко топали ноги настигающих парней. Вдруг он присел, и в воздухе что-то блеснуло.
- Наган!
Парни бросились врассыпную, прячась за деревья, прижимаясь к хатам. Командировочный сидел на корточках, наверное целясь в кого-нибудь из них. Была такая темнота, что ничего нельзя было разглядеть. Парни съежились, ожидая выстрела. Там, где очерчивалась фигура человека на дороге, послышались сморкание, возня.
- Да что же это такое! Есть тут живая душа?
Ему не ответили.
- Ребята! - позвал командировочный жалобно, но и на этот раз никто не отозвался. Выругавшись, он продолжал шарить по земле рукою. В другой держал на весу портфель.
- Что же это такое? Куда они запропастились? Ребята, слышите? Подойдите кто-нибудь.
- Что случилось? - спросил Захар.
- Очки потерял.
Парни хихикнули.
- Ей-богу, потерял. Помогите найти. Ничего не вижу…
Командировочный на самом деле выглядел беспомощным, ощупывал придорожный бурьян, как слепой. Боясь подвоха, парни осторожно подошли к нему, нашли очки и растолковали, как пройти к хате, где он квартировал.
- Мир, ребята? - сказал очкастый на прощанье, расчувствовавшись.
- Ладно, ладно, проваливай… Ка-ва-лер, - сказал Захар насмешливо, но беззлобно.
…Подходя к дому, Варвара еще издали заметила возле стога высокую фигуру.
- Вот ты где! А я все вязы свернула, тебя выглядывая, - сказала она, недовольная опозданием Саши. - Чего насупился?
- Знаешь что… - парень взял Варвару за руку, жарко дохнул в лицо, хотел высказать наболевшее. Но Варвара обезоружила его своим невинным видом:
- Ох, устала я, намоталась за день со скотиной. Присядем. Хочешь раков, Сашенька? Сладкие. Вечером сварила. На, посмакчи!
Она развернула в подоле подмокший газетный сверток и сама первая принялась есть. Саша к ракам не притрагивался, смотрел сердито.
- Не пойму я тебя. Сфинкс какой-то! - Он откинулся на сено и поднял тоскующие глаза к звездному небу.
- Как ты говоришь интересно, Сашенька! Это верно, что ты пошел в пастухи, чтобы в институт готовиться? - Варвара осеклась, боясь обидеть Сашу. Она знала другое: паренек ушел в пастухи не по своей воле, а потому, что врачи велели больше находиться на свежем воздухе. Худой, бледнолицый, стеснительный- таким он помнился с детства. Чем только не болел: малярией, желтухой, золотухой, не говоря уже о кори, свинке и ветрянке, обычных болезнях детей. Он почему-то не любил молоко, борщ и мясо ел без хлеба, за что мать ему всегда выговаривала, вообще был привередлив, обидчив и получил прозвище маменькиного сынка. Не то что подраться на улице - курицу не мог зарезать и бледнел при виде крови от царапины. Боясь насмешек, он старался ни в чем не уступать своим сверстникам и однажды выпил целый стакан водки - залпом, будто уже не впервые. Пластом пролежал весь день на кровати, и никакие нашатыри и обливания не могли привести парня в чувство. От первой же папиросной затяжки закачался, хватаясь руками за воздух, и зевал, как рыба на суше.
Саша стыдился своей болезненности, и то, что Варвара по-иному объясняла его пастушечью судьбу, порадовало парня. Он сказал:
- Ладно. Пастухи тоже не последние люди.
- Какие же ты книжки читаешь, Сашенька?
- Всякие.
- И про любовь?
В голосе Варвары зазвучало озорное. В темноте женщину не было видно, смутно проглядывало лишь лицо да поблескивали белки глаз. Саша и тянулся к Варваре, и все в нем противилось этому.
- Сон я вчера видел, как в воду глядел, - сказал он вкрадчиво. - Хочешь послушать?
- Конечно. Положи мне на руку голову, так тебе удобней будет. Кого же ты видел?
- Тебя.
- Нет, правда?
- Будто выходишь вся в белом, гордая такая, и смеешься мне в лицо.
- Вот это неправда.
- Во сне чего не бывает. Ты слушай, не перебивай. Ехидно так смеешься и говоришь: "Мне интересно было побаловаться с нетронутым хлопчиком. А в мужья я себе найду".
Саша не увидел, почувствовал, как сильно побледнела Варвара.
- Ты чего дрожишь? Или сон в руку?
- Ой, сердце закололо, Сашенька. Подожди немного… Вот… Уже отлегло.
Парень поднялся, пошел к калитке. Варвара, недоумевая, потянулась за ним:
- Санечка, рассердился?
Парень даже не оглянулся, исчез, как в омуте, только скрипнула калитка да глухо застучали шаги, удаляясь. Обиженная женщина, шурша сухим сеном, поднялась, крикнула вдогонку:
- Нечего тогда ко мне ходить! - Прислушалась, не остановился ли Саша (нет, шаги по-прежнему удалялись), и еще обиженнее: - Ступай, ступай к длинноногой, она в тебя по уши влюблена!
А ночь надвинулась такая, что одному оставаться было невыносимо. Низкие звезды, распаренные духотой, оплыли и вяло мигали. Стыдливо шептались на речке камыши, стоя по колено в воде, и в кустах что-то шелестело, возилось, осторожно и таинственно, и сверчки на деревьях звенели и умолкали, словно прислушиваясь, словно чего-то выжидая… Саша брел по берегу реки, грудь распирало томление, и ноги, помимо его воли, заворачивали туда, где еще гомонила молодежь, совсем в другую сторону от дома.
На опустевшем карагаче скучала Елена. Саша сел рядом. В ушах его беспокойно, как надоедливый звон, верещало: "Санечка, рассердился?.. Санечка, рассердился?"
- О чем грустишь, Сашок? - спросила Елена.
- С чего вы взяли? Просто сочиняю.
- Что, что?
- Ну как вы, сочиняю вирши, - сказал Саша уже бодро. - Давно хочу показать тетрадь знающему человеку. Не посмотрите?
- Я совсем не знающая, что ты!
- А говорят, в газете печатали.
- Какая там газета! Институтская многотиражка.
- Понятно. Я, Елена Павловна, гуртоправом работаю. Один. Не с кем словом обмолвиться. (А в ушах, будто навязчивая муха: "Санечка, рассердился?.. Санечка, рассердился?..") Ну и сочиняешь… Хорошо сейчас в степу.
- В степи.
- Чего?
- Правильно - в степи.
- Ну да, в степи. Хорошо. На берегу Ивы устроили доильную площадку, красный уголок, настоящий летний лагерь. Приезжайте!
- Как-нибудь.
- Давайте завтра! Покупаетесь с доярками. В том месте речка глубокая. А плес какой! Не песок, а манная под ногами. Лучше городского пляжа.
Саша, не зная сам отчего, заволновался, загорячился, точно выступал с трибуны.
- Ты мне, Саша, так говоришь, будто я не в хуторе возрастала.
- Вас хуторской назвать уже нельзя. И разговор не тот, и манеры другие.
- Вот наговорщик.
- Чего уж там, совсем городская. Девчата вас теперь стыдятся. Да и хлопцы не знают, с какой стороны подойти.
- Не сочиняй, Саша.
- Честно. Один хлопец мне сегодня говорит: "Сильно мне Ленка нравится, да не знаю, как быть: ей не будешь трепаться, как нашим девкам, засмеет". Вот какие у нас кавалеры.
- Чудак какой-то!
Елена встала, игриво закружилась по пятачку, мурлыча вальс, и вдруг с разбегу вскочила на карагач. Помахивая косынкой в вытянутой руке, чтобы удержать равновесие, быстро просеменила по скользкому стволу на самый конец и там чуть не свалилась, отчаянно закачалась на одной ноге. К ней подбежал Саша:
- Дайте руку!
- Не надо. Я сама… - И Елена легко спрыгнула на землю. - А ты, Саша, почему без Варвары?
- Какой Варвары? - Парень помрачнел. ("Санечка, рассердился? Санечка, рассердился?" - снова заверещало в ушах.)
- Точно сговорились… Друг от друга отнекиваетесь! - Елена усмехнулась и нараспев сказала:
Ведь давно это известно.
Ну сознайся, Саша, честно!
- Частушку сочинили?