- Разговор о власти у нас не любят, - сказал Тэгрын. - Все хотят жить в дружбе, чтобы всем было тепло, сытно… Так мы привыкли.
- Новая жизнь настает! - торжественно заявил Драбкин и стукнул пустой кружкой по железной печке. - Надо смотреть вперед!
- Надо смотреть, - покорно согласился Тэгрын и торопливо сказал: - Мне пора… моржа бить…
Он ушел. Петр и Драбкин допили чай и тоже вышли из домика.
Дальние горы сверкали новым снегом. Ближние вершины тоже надели на себя белые шапки. Не тающий иней блестел на гальке, на моржовых покрышках, искрился на больших валунах-грузилах, поддерживающих яранги, на врытой в землю мачте возле домика Гэмо. Ледяной воздух щекотал легкие, вызывая невольный кашель.
Люди шли к морскому берегу.
Сегодня Сорокин почувствовал, что его шинель мало пригодна для здешнего климата. А что будет дальше, когда выпадет настоящий снег и ударят морозы? Невольно он взглянул на милиционера. Тот был одет солиднее: полушубок на меху, суконный буденновский шлем и крепкие сапоги.
Вельботы поднимали паруса и брали курс на синюю плиту Инчоунского мыса.
- Вот что, - решительно заявил милиционеру Сорокин. - Начнем работу. Прежде всего, надо обойти яранги и переписать ребятишек школьного возраста.
- Вот это дело! - обрадовался Драбкин. - Ты будешь переписывать детей, а я - взрослых. Светлая твоя голова, Петя!
Начали с самой крайней яранги, над ручьем.
В полутемном чоттагине на вошедших зарычала собака. Сорокин остановился у входа. Драбкин схватился за револьвер. Из-за меховой занавеси послышался женский голос. Что-то спрашивали.
- На каком языке будем с ними разговаривать? - почему-то шепотом спросил милиционер.
- Как-нибудь разберемся, - храбро ответил Петр и отозвался женщине на русском языке: - Это мы пришли. Надо переписать будущих учеников. Скажите, есть ли у вас дети школьного возраста?
Сорокин знал, что его вопрос звучит глупо не только потому, что его не понимают в яранге, но и по существу. В чоттагине показалась женская голова.
- Кыкэ вай танныт! -удивленно произнесла она и вылезла совсем из полога. Она еще раз что-то спросила. По ее тону Петр понял, что она не питает к ним враждебности и искренне старается понять, какая нужда пригнала русских в ярангу.
- Нам надо знать, сколько у вас детей, - на этот раз Сорокин помогал себе жестами.
Ульвынэ догадалась, улыбнулась и, исчезнув в пологе, вышла оттуда с грудным младенцем. Выпростав из широкого ворота набухшую грудь, она дала коричневый сосок с тяжелой каплей молока ребенку и показала на малыша.
- Гымнин нэнэны, Аккай,- произнесла она.
Милиционер и учитель растерянно переглянулись.
Тем временем женщина раздула очаг, поставила на пламя закопченный чайник. Она каким-то образом ухитрялась одновременно и кормить ребенка, и хлопотать по хозяйству. На коротконогом столике она расставила чашки, колотый сахар и разлила чай.
- Кычайпавтык,- сказала она.
Петр и Семен пили обжигающий, крепкий до оскомины чай и вполголоса обсуждали, как быть дальше.
Из полога выполз мальчишка как раз того возраста, какой нужен был для школы. Он прошмыгнул мимо гостей и остановился у двери. Мать что-то ему сказала, и мальчик убежал.
Сорокин пил чай, изредка отвечая на вопросы милиционера, и оглядывал жилище. Раза два он уже бывал в ярангах, но только сейчас ему представилась возможность рассмотреть это древнее жилище арктического охотника. Чуть в стороне от центра находился очаг, обложенный камнями. С верхних закопченных стоек свисала толстая цепь, покрытая слоем жирной копоти. У стен стояли деревянные бочки, вместительный ящик с широкой дырой посередине, на стенах висели непонятные вещи, видно, охотничье снаряжение. В переплетении ремней, удерживающих крышу из моржовой кожи, Сорокин увидел изображение маленького китенка. Он был обращен приоткрытой пастью к входу в жилище.
Примерно половину внутреннего пространства яранги занимал полог, свободно свисающий меховой стенкой к очагу.
Несмотря на открытую дверь и довольно большую дыру в крыше, куда уходил дым костра, в яранге тяжело пахло протухшим тюленьим жиром и еще чем-то густым, дурманящим голову. У Сорокина запершило в горле, начали слезиться глаза, но он, стиснув зубы, терпел.
Драбкин взглянул на друга и сказал:
- Допьем чай и выйдем подышать свежим воздухом.
Кто-то закрыл собой свет, идущий из дверного проема.
В чоттагин в сопровождении мальчика вошла Наргинау, еще довольно молодая женщина, бывшая подруга ревкомовца Хазина.
- Здравствуйте, - застенчиво произнесла она по-русски.
- Здравствуйте, здравствуйте, - обрадовался Драбкин. - Садитесь сюда. - Он поддел сапогом китовый позвонок и подкатил его ближе к столу.
- Как хорошо, что вы пришли, - сказал Петр Сорокин. - Вы нам поможете?
- Если что постирать, помыть, помогу, - ответила Наргинау.
- Это потом, - махнул рукой Сорокин. - Нам требуется переписать всех детей селения и выявить, кто из них должен идти в школу в этом году.
Наргинау ошалело смотрела на Сорокина. По ее виду было ясно, что она ничего не поняла.
- Стирать, мыть - помогу, - старательно повторила она и пристально посмотрела на Драбкина.
- Товарищ, - мягко и стараясь говорить медленно, обратился к ней милиционер.
- Моя звать Настя, - зардевшись, сообщила Наргинау.
- Так вот, Настасья, - терпеливо продолжал Драбкин. - Нам надо знать, сколько детей - раз, два, три, четыре, пять, шесть и так далее - в селении… Понимаешь?
- Понимаешь, - кивнула Наргинау, - рач, тва, три, чичира, пат…
- Дети, знаешь, что такое дети? - настаивал милиционер. - Вот они.
Драбкин ткнул пальцем в мальчика и грудного младенца на руках у хозяйки.
Женщины о чем-то встревоженно заговорили.
- Моя папа, - сказала Наргинау, выразительно глядя на Драбкина.
- Твоего папы нам пока не надо, - перебил ее милиционер. - Нам надо: раз, два, три, четыре, пять - сколько детей, понимаешь, детей…
- Хачин кавари - ты хорошая папа, - упрямо повторяла Наргинау, - любить папа…
Сорокина начало мутить.
- Слушай, Настасья, мы будем любить твоего папу, но это потом, в другой раз, сейчас нам нужны дети, вот эти, - Драбкин еще раз показал на мальчика и на грудного младенца.
Oн даже встал и подошел к испуганному мальчугану и, тыча в него пальцем, начал громко считать:
- Раз, два, три, четыре, пять, - потом сделал широкий шест, как бы обнимая все селение, и снова повернулся к Наргинау.
Обе женщины с ужасом смотрели на него.
Мальчик громко заплакал и выскочил из яранги. За ним захныкал младенец, выплюнув сосок материнской груди.
- Ну, бестолочь, - обескураженно почесал затылок Драбкин, - что же твой Хазин не научил тебя русскому языку? Неужто так трудно сообразить, Настя?
Наргинау попыталась улыбнуться. Проведя медленно по бокам своим, как бы очерчивая фигуру, она снова проговорила:
- Я папа хароси, кавари Хачин.
- Тьфу ты! - выругался Драбкин. - Да ведь речь не об этом!
- Послушай, Сеня, уйдем отсюда, - взмолился Сорокин. - Без хорошего переводчика ничего нам не сделать.
- Большое спасибо вам за чай, хозяюшка, - вежливо поблагодарил милиционер и заторопился к выходу, вслед за Сорокиным.
Учитель уже ждал друга снаружи, глубоко вдыхая свежий, пахнущий близким снегом воздух.
- Сдрейфил ты, Петь.
Сорокин уныло кивнул в знак согласия. Он был недоволен собой. Ну, точно барышня кисейная, изнеженная, выросшая среди топких кружев и ароматов дорогих духов. Будто и не было в его жизни приторного запаха дешевого мыла, разъедающего глаза и глотку щелока и дурманящих испарений в теплом воздухе маминой прачечной…
- Надо было заранее подготовиться, - сердито заметил он и, представив напуганных ребятишек, добавил: - Ведь черт знает что могут про нас подумать.
А Драбкин, вспомнив манящие глаза Наргинау, кивнул:
- Это точно.
- Давай лучше поищем, где нам поставить школу, - предложил Сорокин.
Они пошли по селению, то и дело останавливаясь, громко обсуждая будущее местоположение первой улакской школы, пока не спустились к лагуне, к чистому галечному берегу.
- Вот здесь, - мечтательно проговорил Сорокин, глядя на противоположный берег, зеленый, низкий, с мягкими очертаниями холмов.
- А верно, место неплохое, - согласился милиционер, - окна прорубим на юг, на солнечную сторону.
Сорокин спустился к лагуне. Хорошо здесь. Яранги далеко, шум оттуда не будет мешать занятиям.
В небе проносились птичьи стаи. Неподалеку ребятишки школьного возраста бросали в стаю странные орудия - грузилки на бечевках, и оплетенные ими утки падали с глухим стуком на землю.
Ребят в Улаке было достаточно.