- Лена тут? - сказал он, бросая тулуп в угол. - Лена, как же это… Это как допустить этакое… Ты на поле не была?
- Иду сейчас.
- Так и меня возьми. Гришка побег, да где мне за ним угнаться. А одному боязно. Робею я грозы-то…
- Сидел бы ты, дед, - сказала Пелагея Марковна, - Обожди, поутихнет.
- Как же усидеть? А может, мы там что и сделаем. - Анисим беспомощно развел руками. - Вот раньше помело за окно кидали, чтобы град кончился. - И он как-то невесело рассмеялся. - Несознательный был народ…
За окном послышался стук копыт. Кто-то спрыгнул возле избы и быстро вошел в сени.
- Председатель, - сказал Анисим прислушиваясь к шагам.
И правда, Павел Кириллович вошел в комнату. Был он весь мокрый, и штанины его, когда он шагал, чиркали одна о другую, как брезентовые.
- Чего не спите? - спросил он сердито, - Чего не спишь, Ленка?
- Я на участок пойду.
- Запрещаю тебе ходить, - сказал Павел Кириллович, глядя в ноги. - Ты ее не пускай, Марковна.
- А разве ее удержишь?
- А я говорю, не пускай!
- А что там, - закричала Лена, - побило, Павел Кириллович?
Председатель поднял на нее глаза.
- Ложись-ка ты, Ленка, - сказал он наконец, - ложись, дочка. Я еще там не был. Съезжу сейчас и расскажу. Может, и мимо пронесло. А ты ложись, чего тебе мокнуть. И ты бы спал, старый. Что вы все ровно с ума посходили?
Павел Кириллович круто повернулся и вышел. Лена побежала за ним. Пелагея Марковна бросилась за дочерью.
У крыльца стоял Валет и вздрагивал от падавших на него градин. Вдруг он метнулся вбок. Из окна высунулось помело и шлепнулось в лужу.
Снова поднялся ветер, и водяные прутья косо хлестали по стене избы.
- Куда выбегла? - сказал Павел Кириллович, схватив Валета за гриву и, подтянувшись, сел верхом. - Иди домой…
- А вы скоро? - отступая в сени, крикнула Лена.
- Через десять минут. - И председатель, шлепнув ладонью по мокрому крупу лошади, поскакал.
Лена и Пелагея Марковна вернулись в избу, Анисим с виноватым видом сидел у печи.
- Не взял? - спросил он Лену.
- Сейчас воротится - все узнаем.
Так они сидели молча, как перед отъездом, сидели пять минут, десять, пятнадцать, прислушиваясь к шуму дождя, и бледные молнии освещали их. Павел Кириллович не возвращался. Через полчаса Лена, потеряв терпение, стала снова одеваться и повязывать платок.
- Никак едет? - оказала Пелагея Марковна.
Лена бросилась к окну. Дождь все еще шел, мелкий, противный.
Посреди дороги шагом ехал Павел Кириллович на своем Валете. Он проехал мимо избы Лены, даже не взглянув на окна, и скоро расплылся вместе с лошадью в хмуром дождевом тумане.
- Мама, все побило, все побило! - крикнула Лена и упала лицом в подушку.
20
В один из ярких летних дней Анисим вышел из своей избы и, прищурившись, поглядел на Медведицу.
Река искрилась.
На скамье сидел Огарушек и ел землянику, выбирая ее из берестяного лукошка. Пальцы его были розовые, и на них налипли похожие на звездочки земляничные листочки.
- Вкусно? - спросил Анисим.
- У нас в Великих Луках ягоды лучше, - ответил Огарушек.
- Знаю я, какая у вас ягода. Ты бы вот здешней малины отведал. Нет нигде такой малины, как у нас на свежих вырубках. Жирная ягода. Ее медведи страсть любят.
- Кто-то паром кличет, дедушка, - сказал Огарушек.
- Садится медведь возле малинника на задние лапы, ровно человек, и обсасывает ягоду, а листья выплевывает… Верно, кто-то приехал.
Анисим затрусил к парому, переехал на другую сторону и вскоре вернулся с Дементьевым, его двуколкой и жеребцом.
- Чего же вы позабыли нас, товарищ начальник? - говорил Анисим, подвязывая паром. - У нас на прошлой неделе беда стряслась.
- Знаю. Слышал. Никак не мог приехать. Я в другом районе был. Обком послал в отстающие колхозы.
- Вон как! А у нас тут наговорили, будто вас… как бы это сказать…
- С работы поперли?
- Не поперли, а так, вроде того…
- Хотели. Поругался я там с одним типом из-за вашей Зориной. Да вышло-то так: его сняли, а меня оставили.
- И слава богу!
Петр Михайлович вывел жеребца по откосу наверх и остановился.
- Как живут у вас тут? Все по-прежнему?
- Ленка-то? По-прежнему.
- Почему именно Лена? - смутился Петр Михайлович. - Я обо всех спрашиваю. Как председатель, Мария Тихоновна?
- Ни с кем не гуляет, - продолжал Анисим. - Тихая стала… Видно, еще что-то надумывает. Позвать вам ее?
- Зачем же!
- Парень, - обратился Анисим к Огарушку, - беги до Зориных, да скажи, что Ленку начальство с района требует…
Огарушек побежал.
- Не придет она, - сказал Петр Михайлович.
- Придет. Дайте, я вашего коня привяжу. Чего вы его дергаете? Зачем без нужды дергать.
Дементьев посмотрел вдаль. Как изменилась по сравнению с прошлым годом Шомушка! На месте голых пустырей стояли новые избы, обнесенные палисадами и плетнями, возле заборов вместо лебеды и чертополоха белела ромашка, на шестах виднелись скворечни. Широкая улица сплошь заросла блестящей синеватой травкой.
Лена шла быстро - так быстро, что Огарушек не поспевал за ней. Но как только Дементьев стал смотреть на нее, она замедлила шаг.
- Какой вы черный, Петр Михайлович! - сказала она еще издали.
- Загорел, - ответил Дементьев, направляясь навстречу ей.
- А брови белые, - добавила она подходя.
- Выгорели, - сказал Дементьев.
Они поздоровались. Огарушек стоял рядом и с любопытством смотрел на них: чего это они оба стали какие-то неловкие…
- Вы знаете, Петр Михайлович, вся наша затея пропала!
- Нет, не пропала. Вы в "Красном пахаре" не были?
- Не была.
- Они там по-вашему шестнадцать гектаров засеяли.
- Откуда они узнали?
- Вы не станете ругать меня, Лена?
- Не стану.
Огарушек все стоял и слушал.
- Я весной, когда ездил к ним, все это рассказал. Извините, что самовольничал с вашей идеей.
- Это не моя идея. Это на Алтае делали…
- Да, но в ваших условиях вы первая…
- А как у них вышло?
- Прекрасно вышло. Сказать по правде, даже лучше, чем я думал… И теперь там называют этот клин зоринским клином… И еще в трех колхозах я рассказал - и там есть зоринские участки. Осенью прочтете в газетах и о себе и обо всем… Ну, а как вы тут с председателем?
- Хорошо с председателем… Жалко только его. Такой хороший человек, а один. - И Лена виновато взглянула на Дементьева.
Огарушек все стоял и слушал.
Лена медленно, словно разыскивая что-то на тропке, пошла вдоль берега. Дементьев так же медленно пошел за ней. Они вышли на дорогу, и ничего не говоря друг другу, свернули на нее. До самого горизонта один за другим тянулись холмы. Дорога виляла среди этих холмов, забиралась на вершины, опускалась в низины и далеко, на самом дальнем лиловом холме виднелась белой извилистой ниткой. Тянулась она за горизонт и дальше - за тридевять земель.
А Лена и Дементьев шли, изредка касаясь друг друга, шли, ничего не говоря, по этой бесконечной, ровной и чистой дороге.
<1948>
― ПОДДУБЕНСКИЕ ЧАСТУШКИ ―
Из записок землеустроителя