- Вы только не поймите меня по-худому, товарищ Дементьев. Хоть вы и ученый и дело наше сильно понимаете, а я все-таки больше вас прожил. Вот вы меня и послушайте. Все эти новости, понятно, дело хорошее, если глядеть на них со стороны. А я есть председатель колхоза и должен, кроме всего прочего, выполнять все законы и постановления. Понятно? Вот вы говорите: дай да дай, а если бы сели на мое место, вы бы зачесались, товарищ Дементьев.
- Нет, не зачесался бы.
- Это вы сейчас говорите. А подумайте: семян дай больше нормы. А ударят за это по кому? По председателю. Ну, ладно. Может, слабо ударят. Вытерпим. А выйдет ли, нет ли что из этой затеи - это еще бабка надвое сказала. А ну, как не выйдет? А ну, как слаба будет пшеница? По кому ударят? Обратно ударят по председателю, еще покрепче…
Павел Кириллович затянулся, и цигарка осветила его худощавое лицо.
- Павел Кириллович, - сказал Дементьев, - как вы думаете, может участок поднять полуторный посев? Только по-честному.
- Может быть, и может. Затея-то интересная.
- А если интересная, я бы за это дело стал биться.
- Головой об стенку, - сказал председатель. - Или не знаете, что за перерасход зерна под суд? Или не знаете, что это преступление?
- А погубить дело, которое людям пользу принесет, это не преступление, товарищ председатель? Дайте-ка закурить…
- Садись, не волнуйся. Обожди. Сколько тебе лет?
- Двадцать пять.
- Ну вот. А мне тридцать пять. А ты мне такое говоришь, будто я против Советской власти. Нет, милый, я на войне был и пришел оттуда, кое-чему научившись. Вот выйди на дорогу и спроси первого встречного: хорош ли председатель? И послушай, что тебе скажут. Это, милый, большая наука, чтобы тебя уважали и слушались твоего приказа. Этой науке в школе не учат. Ты думаешь легко было поднимать хозяйство на пустыре, на головешках, ты думаешь легко было с людьми, уставшими от войны, от голода? Легко ли, когда хлеба прошлый год было вот столько? - Он что-то показал пальцем, но в темноте не было видно его руки. - Не легше ли было мне поехать на Урал куда-нибудь или в Сибирь? Нет, не знаешь ты, товарищ Дементьев, сколько ночей не спано, сколько дум передумано…
В избе напротив задули свет, и стало еще темней.
- И еще я на войне научился, - продолжал Павел Кириллович, - сам слушаться приказа и уважать приказ, потому что этот приказ идет от Советской власти и от партии. И выполняю их приказы. И тебе, товарищ Дементьев, советую. Вот райзо приказал не давать, я и не дам.
- И так вот и будете сидеть сложа руки?
- Как это - сложа руки? Ты вот не знаешь, а я зерно давал на свой риск. А потом бумага пришла - я обратно взял. Должен я подчиняться?
- Какая бумага?
- Нет, ты скажи, должен я подчиняться райзо?
- Подчиняться должны. Но самое главное, что вы должны, - это всеми своими силами, сколько их есть у вас, поддерживать новое, если это на пользу людям.
- Ты мне чужие-то слова не говори. Я их и сам знаю.
- Я коммунист. И вы коммунист. Значит, эти слова нам не чужие. Наши с вами эти слова…
- Ты что - член партии? - спросил Павел Кириллович.
- Да.
- Ишь ты какой! А я думал, ты еще комсомолец.
Павел Кириллович далеко отбросил окурок, и красный глазок заблестел на дороге.
- Так что же, выходит, не договорились мы с вами? Значит, все по-прежнему остается?
- Знаешь что, Петр Михайлович? Бросать это дело, конечно, жалко. Пускай другой колхоз попробует.
- Чего вы делите: один колхоз, другой колхоз. Или все мы не один колхоз? Не нам с вами ждать, что другой колхоз сытую жизнь наладит, Павел Кириллович… Пропащие те люди, которые покоя ищут. Ни покоя они не найдут, ни счастья. Вот другое дело - скидывать старое и поднимать новое, и так до самой смерти. И ничего не бояться. Покоя тебе не будет, а счастье - вот оно. Если делаешь с думкой, что для людей польза, - все постановления обернутся в твою сторону, и поклонятся тебе в ноги.
- Гляди, не поклонятся.
- Где вы живете, Павел Кириллович? Кто у нас постановления пишет? Народ пишет. Вы пишите. Так как же…
- Гляди-ка, как ты за Ленку агитируешь, - улыбнулся председатель. - Если бы не Ленка, наверное, не был бы такой принципиальный.
- Ну вот, вы и думаете неизвестно что, - смутился Дементьев. - Не понимаем мы друг друга. Кончим этот разговор.
- Да чего уж там, кончим! Ладно уж. Только за Ленкой ты зря ходишь. Я давно тебе хотел сказать.
- Я знаю.
- А знаешь, так и ладно. Пошли отдыхать.
- Пошли.
- Дам немного из своего НЗ. Только ты, будь добрый, мне бумажку какую-нибудь пришли. Чтобы оправдание было… А то мало ли… Тише стучи - Мария Тихоновна заругается.
Они на цыпочках прошли в сени, и Павел Кириллович по старой привычке выдернул бечевку, подвязанную к щеколде, из дырки в двери.
15
Часа в четыре утра Павел Кириллович пришел к тете Даше и велел отмерить для бригады Зориной дополнительные семена. Лена узнала об этом в поле и сперва не поверила. Потом она догадалась, чьих это рук дело, побежала было разыскивать Дементьева, чтобы сказать ему спасибо, но по дороге узнала, что агроном чуть свет уехал в район, приедет теперь не скоро, и вернулась.
Начали сеять. Почуяв в руках долгожданное зерно, ребята обрадовались. Ни один не пошел среди дня домой обедать. Лена вернулась к ночи, и Пелагея Марковна украдкой ворчала: как это целый день не евши. А на другой день Пелагея Марковна сговорилась с бабами, наварила ведро щей, завернула его в одеяло и отправила на подводе к тете Даше на поле. Все равно ведь не придут девки.
Когда подвода со щами подъехала, тетя Даша велела остановить трактор и сделать на полчаса перерыв.
Разостлали брезент, уселись. Настя, став на колени у ведра и прикусив язык, стала разливать щи в банки, тарелки и кастрюли, по одному половнику гущи со дна и по два половника сверху. Позвали и тракториста. Поломавшись, он пришел с мисочкой, сделанной из консервных банок. Мисочка была аккуратная с крышкой, с загнутыми краями, с припаянными ручками. Девчата завистливо поглядели на нее.
Тракторист лег на бок возле своей миски и достал из-за голенища алюминиевую ложку. Ложка у него была необыкновенная: истыканная с обеих сторон так, что получились разные картинки. Здесь были и цветочки, и сердце со стрелкой, и какие-то фасонистые буквы, и винтовка, и еще что-то - не то баба, не то рыба.
- Вы глядите, чтобы сразу завелся, - сказала Лена, кивая на трактор.
- Не волнуйтесь, я же танкист, - значит, точка. - Видно было, что тракторист считал себя в этой компании человеком самым уважаемым. - Он у меня работает как часы, несмотря на то, что демобилизованный. Он до Кенигсберга без ремонта ходил. А на войну погнали его с города Горького. Смотрите, как стоит. Скучает по своему городу Горькому.
Лена вдруг встала и как-то странно посмотрела на тракториста.
- Ты чего? - спросила ее тетя Даша.
- Так, есть неохота. Пойду хоть на реку.
Ребята удивленно проводили ее глазами.
- Она у вас всегда такая? - спросил тракторист. - Ненормальная.
- Подожди. Обожжешься еще об нее, - протянул Гриша, счищая с ломтя хлеба табачные крошки, - тогда будет нормальная.
А день выдался теплый, веселый. По небу спорно бежали розовые облака, солнце то выглядывало из-за них, то пряталось, и земля беспрестанно меняла цвета - темнела, светлела, снова темнела. Мягкий прохладный ветерок дул от реки, остужал щи в ложках.
Тетя Даша ушла уговаривать Лену вернуться.
- Нет, правда, девочки, - сказала Настя, вздохнув. - Что-то с Ленкой такое серьезное. Ей бы радоваться сейчас не знаю как, потому что всего она добилась, а на ней туман. Правда, девочки? Разве она такая была?
- Я еще вчерась видела: у нее концы платка мокрые. Слезы утирала, - сказала Лушка, оглядываясь. У Лушки была привычка говорить таинственным голосом и оглядываться при этом по сторонам.
Лушка была самая молодая в бригаде, востроносая девушка с косичкой, загнутой крючком вверх, словно сплетенной из проволоки. Дразнили ее Сорокой.
- Я еще вчерась видела, - добавила она, - только вы никому не говорите!
- И глаза у ней другие стали, - сказала Настя. - С чего бы это?
- Испугалась! - сказала Лушка оглядываясь.
- Кого испугалась? - спросил Гриша.
- Только вы никому не говорите. Затеяла она это дело, а теперь, как все ей выдали, испугалась. А ну, как не выйдет? Ведь отвечать придется. Вот что!
- Всем нам отвечать придется, - сказал Гриша.
- Нет, это не оттого, - вздохнула Настя. - Я так думаю, что если даже мы отступимся, она все одно не отступится.
Замолчали. Лушка осторожно обирала губами с горячей ложки капусту. Тракторист доел и попросил добавки.
- А я опять знаю, чего она такая, - вдруг сказала Лушка, - только вы про это никому, никому не говорите.
Все повернулись к ней.
- Агроном с ней гулять не стал. Вот почему.
- Ну, конечно! - сказал Гриша.
- Вот тебе и конечно…
- Надо утешить девушку, - проговорил тракторист, разглядывая свою татуированную ложку.
- Почище тебя утешали, да толку не было.
- Давайте, девочки, соберемся к ней вечером, - предложила Настя, - побеседуем с ней, поплачем вместе… Давайте, девочки?
- Нашли утешенье, - вскочил Гриша. - Хотите, она через час прежняя станет?
- Смотри-ка, какой герой! - недовольно протянула Лушка. - Уж не от тебя ли повеселеет.
У Лушки к Грише было особое отношение, о котором Гриша, к сожалению, не догадывался.