- От меня, от тебя - от всех, - продолжал он. - Давайте работой ее раздразним. Помните, какая она была, когда сыпец возили? Дрожала вся.
- Обыкновенная, ничего в ней такого не было, - сказала Лушка, оглядываясь.
Предложение Гриши приняли равнодушно. Но когда вернулась Лена, все такая же задумчивая и неразговорчивая, ребята принялись работать вовсю и стали загружать сеялку секунд за десять. Гриша бежал к телегам, ловко хватал мешок и покрикивал, трактор трогался и гремел, поблескивая серебряными гусеницами, крышка сеялки то и дело хлопала, и грачи вились над головами.
С соседнего участка подошел Павел Кириллович. Против обыкновения, он никого не учил и не ругался, а, постояв недолго, поглядел заделку семян, молча повернулся и пошел обратно, и только тогда, когда ребят не стало видно, довольно ухмыльнулся.
Лена тоже ожила, зарумянилась и даже стала покрикивать на тракториста. Гриша взглянул на нее и подмигнул Лушке.
Часа в четыре дня неожиданно подошли еще две подводы. Одной из них правил дед Анисим. Оказывается, Павел Кириллович снял эти подводы из бригады Марии Тихоновны и занарядил комсомольцам. Наконец-то, видно, и его сердце тронул этот участок. Вот, наверное, скандалила Мария Тихоновна!..
Теперь, с пятью лошадьми, работа пошла быстрей. Бывали случаи, когда сразу же после разгрузки первой подводы подъезжала вторая, а один раз, когда после второй сразу же появилась третья, вспотевший и вымазанный пылью Гришка закричал "ура".
Лена обдала его с головы до ног таким взглядом, что он остановился.
- И чего ты горло дерешь? - укоризненно сказала она, и Гришка увидел, что глаза ее были такими же грустными, как и утром. - Орешь, словно резаный. Нам не пять, а пятнадцать подвод надо, чтобы "ура" кричать. - И Лена тихо пошла к сеялке.
Снова подошел Павел Кириллович и хотел, видно, что-то посоветовать тете Даше, но вдали, на дороге, показалась чужая телега, и он стал из-под руки разглядывать, кто идет.
Подвода подъехала ближе, и Павел Кириллович узнал председателя колхоза "Красный пахарь".
- Здравия желаю! - закричал Павел Кириллович. - Что нового в районе?
Лошадь остановилась. В телеге, свесив кривые ноги, сидел сухонький, остробородый мужичок в старом путейском картузе. У мужичка были умные, хитро прищуренные глаза.
- А сколько новостей - и не пересказать, - ответил мужичок неожиданно молодым, почти мальчишеским голосом. - Гляди, какие у тебя орлы. Никифор ваш в кузне?
- В кузне.
- Заеду чеку справлю, измучился я с этой чекой, а еще тридцать верст пути-то. На прошлой неделе сделали - и поломалась. Вот как у нас!
- Заезжай. Никифор справит.
Мужичок в путейском картузе цокнул языком. Лошадь нехотя двинулась.
- Так чего нового? - снова крикнул председатель.
- Да кино сделали, знаешь на базаре-то. Людям жить негде, а мы кино делаем. Вот как у нас! Да еще Дементьева сняли…
- Как - сняли? - крикнула Лена, и на носу ее выступили веснушки. - За что?
- Да кто их знает, за что… Чего-то, говорят, не то в вашем колхозе накомандовал, Снимать не снимают, а в контору садят. Бумажки писать. Вот работал, сильно умен человек, а его в контору. Вот как у нас!
Лена не заметила, как уехал председатель "Красного пахаря", не заметила, когда ушел Павел Кириллович. Одна за другой появлялись лошади: Валет, Кралька, Цыган, Игла, что-то кричал Гриша, лязгал гусеницами трактор, но все это, казалось, было далеко-далеко.
"Как же это так? - думала Лена, машинально разравнивая зерно в бункере. - Петра Михайловича сняли за то, что он посоветовал Павлу Кирилловичу дать мне семян. Из-за меня, значит, сняли Петра Михайловича. Неужели мы так глупо надумали, что за это с работы снимать надо?.. А мы вот докажем! Докажем, что правильно делает Петр Михайлович. - Глаза у Лены засверкали. - А потом поглядим, кому смеяться. Сейчас они над ним смеются, а по осени он над ними посмеется. И над этим "шшшш" тоже посмеется!" - Она оглянулась вокруг. Трактор стоял. Подвод не было. Солнце скрылось за облаком, и на пашне лежала тень.
"Ах, как у нас медленно вое это. Только и шуму, что от Гришкиного крика. Было бы больше коней - сегодня бы все кончили. Машиной бы возить, да машине не проехать по этакой грязи".
На дороге показался Анисим. Он шел рядом с подводой, бросив вожжи на спину лошади. Усталая лошадь тянула воз, тяжело кивая головой. В это время выглянуло солнце, по земле разлился ровный свет, и Лена вдруг придумала.
- Слушай, танкист, - закричала она, забегая вперед, - Вот как мы сделаем. Ночью запряжем в твой трактор десять телег зараз и перевезем к утру все зерно на дорогу. А с дороги сюда - нам и двух подвод хватит. Работаем в ночь, ребята!
- Это ты одна думала? - насмешливо спросил тракторист. - Кто тебе позволит трактором телегу возить?
- А не хочешь, и спрашивать не будем. Гришка, ты можешь на тракторе ездить?
- Ясно, могу.
- Так вечером гони трактор в деревню. А этого танкиста ссадим и запрем в кузню, чтобы не шумел.
- Ну, ну, ну, - сказал ошеломленный тракторист и с опаской взглянул на крутоплечего Гришу.
16
И ночью началась погрузка. Тракториста не пришлось сажать в кузню. Он сам привел трактор в деревню, сам сцепил телеги тросом и даже помогал таскать мешки. Было темно. Лена сбегала в эмтээсовский вагончик, разбудила шофера и заставила его подогнать к амбарам ЗИС и светить фарами. Вся бригада, кроме тети Даши, грузила зерно. Резкие большие тени людей метались по стенам сараев. И наконец поезд из семи подвод потянулся из деревни на пашню, и разбуженные шумом колхозники, ничего не понимая, глазели в окна. Лена бежала сбоку возле трактора, и платок сбился с ее головы и висел на спине мешочком.
17
Теплыми летними вечерами, ближе к ночи, когда в избах тушат огни и сердитые отцы и матери ложатся спать, сходятся в деревнях в какое-нибудь заветное место на посиделки парни и девушки.
В Шомушке возле избы Марии Тихоновны лежало насквозь просушенное солнышком бревно. Много лет лежало оно, серебристо-блестящее, шишковатое от сучков, все в ровных, словно пробитых по шнуру трещинах. Почти на четверть вросло оно в землю. Небольшая круглая площадка между бревном и избой Марии Тихоновны была вытоптана сапогами и туфлями, выбивавшими "сербиянку" до чугунного звона, и ни травинки не могло вырасти на этой площадке. Лишь чумазые от пыли листочки гусиной травки пугливо забивались под бревно да под скамью, вкопанную у завалинки. Четыре толстые березы с лишаями на стволах, чудом уцелевшие от фашистов, стояли вокруг этого места.
Поздно вечером двадцать второго мая здесь собрались деревенские ребята. Было свежо. Иногда налетал ветер и ворошил невидимые в темноте листья березы. Ветер проносился дальше, и было слышно, как он хозяйничает в саду.
Внезапно кто-нибудь чиркал спичку, в темноте появлялась наполненная светом пригоршня, и Лушка, как ошпаренная, откидывалась от Гришки, поправляя платок, а к огоньку тянулись странно непохожие лица с цигарками и красными глазами.
- Ведь притомились… - раздался Гришин голос.
- Вот что! Двадцать ден прошло - и притомились. Нет, так дальше нельзя, - говорила Лена. - Тетя Даша как учила? Сейчас главное - полоть. А в Лушкиной клетке столько овсюга насыпало, ровно она не хлеб, а овсюг сеяла. Не, я предлагаю забрать у Лушки клетку…
- А я не дам!
- Вон что! Не дашь! Надо полоть вовремя. Выйдет пшеница в трубку через два-три дня, тогда топтать не позволю.
- Так его же руками не выдергаешь. Мал.
- Зубами дергай. Чем хочешь! А не можешь - не надо. Вон, гляди, в Гришкиной клетке хоть шаром покати. Ни осота, ни молочая. И не совестно тебе, Лушка? Он-то парень, а ты-то ведь девка.
- Ничего, - пробубнил Гриша. - Я ее возьму на буксир.
- Я тебе возьму, - вскрикнула Лушка. - Прими руки!
Над головой Лены открылось окно, и из избы высунулась лохматая голова Павла Кирилловича.
- Вы отдыхать дадите или нет, черти? - проговорил он хрипловатым от она голосом.
- У нас тут комсомольское собрание, - оказала Лена. - Не мешайте.
- Вот подыму завтра всех в пять часов - будет вам собрание.
- Вон что! А мы сами в четыре встанем.
Павел Кириллович подумал, что бы такое ответить, но спросонья ничего не приходило в голову. Он зевнул и захлопнул окно.
- Ишь ты какой серьезный, - сказала Лена. - Так вот мое предложение - у Лушки клетку отобрать.
- Да как же отобрать! - плаксиво заговорила Лушка. - Ведь сами знаете, у меня самое худое место. Там всегда овсюг. Хоть кого спросите… Настькина клетка рядом - и у ней сорняк…
- Про Настьку особый разговор. А насчет Лушки - отобрать у ней клетку. Зря ей дали.
- Не отберешь!
- Голоснем, может? - раздался из темноты голос Гриши.
Двое засмеялись. Окно снова отворилось.
- Если вы сейчас не уйдете, - оказал Павел Кириллович, - возьму ведро воды и залью все ваше собрание. - И в избе явственно звякнуло железо.
Ребята замолчали. Лена на цыпочках перешла со скамьи на бревно. Павел Кириллович постоял немного у окна, но ничего не было слышно. Он снова зевнул и пошел в свой угол.
- Давайте тише, - прошептала Лена, - и Гришку предупреждаю - без смеха. Никакого тут смеха нет.
- А что я - смеюсь? Я сказал - надо бы проголосовать.
- Вы что это, ребята, - начала Лена, - хотите, чтобы после стольких трудов, после этакой…
Поблизости послышались шаги.