К вечеру белая полоска превратилась в ясно видимое ледяное поле. Капитан приказал поднять паруса и крикнул в машинное отделение, где стоял Джон, чтобы выжали всю мощность, какая только могла быть в стареньком моторе.
Трое суток шли безостановочно, удирая от неумолимо надвигающегося ледяного поля. По вечерам, когда тьма опускалась над морем и льда не было видно, сердца моряков наполнялись надеждой, что удалось уйти от гнавшейся за ними белой смерти.
Но утром, едва занимался бледный рассвет, начинал светиться светлее утреннего неба лед и стоявшие в удрученном молчании моряки слышали далекий треск и шорох льдин.
Вскоре лед догнал "Белинду" и заключил в свои объятия. Теперь корабль двигался вместе с ледяным полем, не имея ни возможности пристать к берегу, ни изменить курс.
Ни машина, ни парус теперь не были нужны. Скорость "Белинды" зависела от скорости северо-восточного ветра, который гнал ледяное крошево к Берингову проливу. Корпус судна трещал, но еще держался.
Оставалась единственная надежда, что лед вынесет судно на чистую воду Берингова моря через пролив. Эта надежда крепла с каждым днем, но когда до желанной цели осталось совсем немного, всего лишь сутки хорошего хода, лед стал на виду у мыса Энмын, и корабль прижало к припаю.
- Будем зимовать, - мрачно сказал капитан Гровер. - Не мы первые, не мы последние. Хорошо, хоть туземцы на берегу есть.
Однако отношения с туземцами завязывались туго. Дикари никак не могли поверить, что на корабле нет вещей для обмена, что все давно выменяно, что трюмы заполнены тюками с песцовыми шкурками и моржовыми бивнями.
Среди туземцев был человек, который немного говорил по-английски. Он был чем-то вроде старшины или вождя, но почему-то обитатели хижин не оказывали ему никаких видимых почестей: казалось, что уважение к этому человеку было основано на чем-то ином. Звали его Орво. В отличие от других труднопроизносимых имен местных жителей, имя Орво звучало вполне сносно, и не надо было ломать язык, как, скажем, когда Джон пытался произнести имя его дочери - Тынарахтына.
Орво посеял надежду среди мореплавателей, высказав предположение, что может еще подуть южный ветер и отжать лед от берега, открыв путь к Берингову проливу.
Намеки на перемену погоды появились позавчера. Началась легкая подвижка льда, и прямо по курсу судна появилось длинное широкое разводье, трещина от которого почти вплотную подходила к "Белинде".
После короткого совещания решено было попробовать расширить перемычку взрывчаткой.
Матросы пробили во льду шурфы.
Ранним утром, после завтрака, Джон Макленнан спустился на лед. Постояв недолго возле борта и полюбовавшись разгорающейся зарей, он медленно двинулся к ледяным шурфам, неся в руках взрывчатку со шнуром. Он вложил в шурфы большие бумажные патроны, закопал их и для верности крепко притоптал. Отвел в сторону шнуры и поджег главный. Голубой огонек, шипя, побежал к заряду.
Джон отошел к судну и уселся на ропак. Он мысленно отсчитывал секунды. Раздался один взрыв. Против ожидания он был какой-то глухой и слабый. Но лед дрогнул. Джон почувствовал ногами, как едва заметно заколебалось, казалось бы, навечно припаянное к скалистому берегу ледяное поле. Три других взрыва были погромче. После каждого грохота на Джона сыпались ледяная пудра и мелкие осколки.
Джон ждал пятого взрыва. Интересно, что сделала взрывчатка с трещиной? Стала ли трещина шире, как предполагали они с капитаном Гровером? Однако незачем было смотреть, пока не прогремит пятый взрыв.
Прошли положенные секунды, еще столько и еще раз столько.
Джон выглянул из-за своего укрытия. Ни дымка, ни огонька. Выждав еще немного и решив, что предыдущими взрывами завалило и погасило шнур, Джон медленно двинулся к трещине. Она не стала шире, и, по-видимому, взрывчатка оказалась бесполезной. Четыре заряда проделали лишь небольшую ямку во льду и даже не пробили его до воды. А трещина показалась Джону прежнею.
Пятый патрон был завален битым льдом и снегом. Снаружи торчал хвостик обгорелого шнура и слегка дымился. Не думая о том, что делает, Джон опустился на колени и принялся отгребать в сторону снег, пытаясь добраться до патрона.
И в это мгновение раздался взрыв. В первую секунду Джон увидел перед собой ослепительный свет, словно перед ним родилось полярное сияние. Потом в уши ударила воздушная волна, вдавив внутрь барабанные перепонки. Джон упал и лежал до тех пор, пока не ощутил в руках и на лице резкую боль, пронизывающую до костей. И тогда он закричал. Он кричал, не слыша самого себя, и держал перед собой окровавленные клочки меховых рукавиц, обрывки собственных пальцев и какие-то синевато-красные нитки, с которых большими каплями стекала на снег горячая яркая кровь.
На лед сбежались наблюдавшие с палубы матросы. Длинными прыжками их опередил капитан Гровер.
- Что ты наделал, мальчик! - кричал он, осторожно приподнимая Джона. - Помогите мне! Поддержите его!
Матросы нерешительно подошли к Джону, опасливо косясь на остатки шнура и клочки картонного патрона от взрывчатки.
- Не бойтесь, - прохрипел Джон, - все заряды взорвались.
Пока его несли на корабль, он отчетливо чувствовал, как вместе с потоком крови из него истекала жизнь. Это было удивительное ощущение, переходящее в ужас. И когда его клали на диван в крошечной кают-компании, он застонал и попросил:
- Остановите же кровь!
Кто-то из матросов оказался догадливым и перетянул ему руки жгутом. Кровь перестала хлестать, и Джон теперь чувствовал, как все его тело наливается огнем, и горячий поток пульсирует в запястьях, в кончиках пальцев ног, и рот наполняется слюной с противным железным привкусом.
- Я умру? - спросил он Хью, который стоял в изголовье и нервно теребил бакенбарду.
- Не умрешь, Джон, - ответил Хью, - я все сделаю, чтобы тебя спасти. Тебя отвезут в больницу. В Анадырь. Там есть доктор.
- Вы меня подождете здесь? - умоляюще спросил Джон.
- Как ты можешь задавать такой вопрос другу? - возмутился Хью. - Мы так крепко приросли к этому берегу, что, если бы даже захотели, не смогли бы двинуться отсюда ни на дюйм.
- Спасибо, Хью, - вздохнул Джон. - Я всегда считал тебя настоящим другом.
- Эх, была бы чистая вода до Номы, через три дня ты бы уже лежал в госпитале! - сокрушенно заметил Хью. - Даю тебе слово честного человека - мы тебя подождем.
Джон смотрел на мужественное лицо капитана, и от его дружеского участия, от внимательного, заботливого взгляда уменьшались боль и жар, пылающий во всем теле.
- Поедешь на собаках до Анадыря. Я устрою так, что чукчи будут относиться к тебе хорошо, - пообещал Хью.
- А они ничего не сделают со мной? - спросил Джон.
- Кто? - не понял Хью.
- Да дикари эти, чукчи, - ответил Джон. - Их лица не внушают мне доверия. Очень уж несимпатичный народец. Грязный и невежественный.
- Они люди верные, - успокоил друга Хью, - особенно если им хорошо заплатить.
- Ты уж ничего не пожалей для них, Хью, - с мольбой в голосе сказал Джон. - Отдай все, что ни попросят… Сочтемся потом, в Порт-Хоупе.
- Какой может быть разговор! - возмутился Хью. - Что за счеты между друзьями?
Когда на пороге каюты появился Токо и капитан грубым окриком выставил его на палубу, Джон заметил:
- Не надо так с ними, Хью. Будь поласковей.
- Извини, Джон. Ты, пожалуй, прав, - смущенно пробормотал Хью и велел позвать Орво.
Джон почти не слушал, о чем говорили капитан и Орво. Чукча изъяснялся на таком чудовищном английском, что без напряжения его невозможно было понять.
Джон закрыл глаза и с отвращением почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Он едва дождался, пока Орво ушел, стесняясь почему-то при нем показать свою слабость.
Капитан приказал перенести Джона в другую каюту и прибрать в кают-компании.
Матросы перенесли раненого и притащили теплую одежду для дальней дороги. Осторожно сняли с Джона старую и стали облачать раненого в чистое белье. Поверх надели шерстяную рубашку, толстые суконные брюки и двойные вязаные носки, а потом облачили его в недавно купленную у чукчей зимнюю меховую одежду. Хью притащил сундучок Джона и огромный мешок со съестным.
- Тут кофе, галеты, сахар, консервы, сгущенное молоко и фляга с водкой, - деловито перечислил Хью. - А в сундучок я положил еще пару белья, твои документы, письма и фотографии родных.
- Спасибо, Хью, - через силу улыбнувшись, поблагодарил Джон. - Только напрасно ты принес сундучок. Надо думать, я пробуду в Анадыре недолго.
- Бумаги и деньги тебе понадобятся, - решительно заявил Хью. - Тебе же надо будет заплатить за лечение.
- Ты прав, Хью, - ответил Джон. - Как хорошо, что ты оказался рядом со мной в такую трудную минуту. Я никогда не забуду твоей доброты. Ты мне стал в это утро роднее брата, роднее отца с матерью. Спасибо тебе, Хью…
Капитан Гровер, человек далеко не чувствительный, вынул из кармана платок и вытер уголки глаз: он был искренне растроган. Этот мальчик определенно ему нравился. Он обратил на него внимание еще там, в Номе, в портовом баре, и подумал, что Джон будет ему хорошим компаньоном в далеком плавании по арктическим морям и скрасит ему одиночество среди этих грубиянов и отъявленных разбойников, из которых состояла его команда.