И ты, цвете прекрасный читательница, дчь Леля, тресветлое солнце словотцюю! Взлелеял бы тебя словесы Бояновы, пустил бы вещие персты по живым струнам и начал бы старую повесть старыми словесы; да боюся, уноест твое сердце жалобою на меня, и ты пошлешь меня черным вранам на уедие.
В продолжение сих добрых повестей моих к читателю и читательнице Олег молчал. Тысяцкий Орай продолжал:
- Дело слажено, люди отслушают заутреню, придет красивый сын Частного Старосты Яний, покажу ему невесту, не откажется!
Олег молчал.
- Повидишь жениха Свельды, похвалишь!
Олег смотрел на тесовый резной потолок и молчал.
- Видел дочь мою Свельду? а? милость!
Олег опустил взоры на полицу, потом на оконце, потом в землю и молчал.
- Суждальцю?
Олег поднял взоры на Тысяцкого и молчал.
- Чему не вечаешь? не смиляешься радованию моему?
- Господине мой, помилуюся ли повести о сетовании и скорби моей! - произнес Олег печально.
- Желаешь нелюбия? - сказал сердито Тысяцкий.
- Желаю веселия, - отвечал Олег. - Да не то замыслило сердце мое… Свельда…
- Ну! - громко произнес Орай и встал с места.
- Невеста моя!
Тысяцкий разгладил уже с досады бороду, опустил обе руки за шитый сухим златом кушак, что-то хотел говорить, но взглянул на Олега и захохотал.
Олег, протянув руку, подносил к носу Тысяцкого зеленый листок.
- Нет веры! поухай! - произнес Олег. Запах цветка коснулся обоняния Тысяцкого. Он чихнул.
- Свельда моя? - спросил Олег.
- Правда! - отвечал Орай, запинаясь и смотря с удивлением на Олега.
- Свельда моя? - повторил Олег.
- Твоя! - отвечал Орай задумчиво, как будто припоминая странный сон, в котором он видел дочь свою Свельду, сосватанную за Яна, сына Частного Новгородского Старосты.
Олег обнял будущего своего тестя. Потом будущий тесть обнял нареченного своего зятя и повел его в мовню; из мовни в свою ризницу. "Слюбное емли!" - сказал ему и дал шитый сухим златом кожух и соболью шапку с золотою ужицей.
Когда Олег кончил свой наряд, Орай любо взглянул на него, обнял еще раз и сказал:
- Заутра смильный день!
И Олег еще раз обнял будущего тестя своего и поклонился ему в землю.
VI
Рассмотрев все летописи, простые в харатейные, все древние сказания и ржавые Ядра Истории, я не нашел в них ни слова о событии, которое предаю потомству.
Это упущение особенно должно лежать на душе Новгородского летописца.
Верно, какая-нибудь личность с кем-нибудь из рода Пута-Заревых!
Но оставим изыскания. Читатель не может сомневаться в справедливости преданий и слов моих.
Покуда Олег был в мовне и наряжался, жена Тысяцкого с дочерью возвращались из церкви. По обыкновению, они чинно сели в светлице и, в ожидании пришествия хозяина и завтрака, кушали сватый хлеб.
Вдруг дверь отворилась. Вошел Тысяцкий с гостем.
Этот гость был Олег; но его узнала только Свельда; и то не глазами; сердце сказало ей, что это он.
Тысяцкий, забывчивый и всегда потерянный в обстоятельствах, которые хотя немного отступали от вседневных его обычаев, не исполнил своей обязанности представить избранного зятя жене и милой дочери.
А Олег любил порядок.
Сняв шапочку, он помолился богу, поклонился всем молча, потом, отбросив темные кудри свои назад, подошел к будущей теще, преклонил колено, поцеловал ей руку; и потом то же самое сделал и с рукою Свельды.
Когда я скажу читателю, что в Древней Руси подобные вещи мог делать только нареченный жених, то всякий легко представит себе то ужасное положение, в котором была жена на Тысяцкого, женщина полная собою, полная хозяйка дому.
- Кто ты! Кого тебе, господине? Чего правишь?..
Она не успела еще кончить всего, что собралась высказать, как вдруг челядь прибежала сказать, что едет Частный Староста с сыном.
Большой поезд вершников проскакал мимо окон, по улице и остановился у крыльца. Тысяцкий и жена его бросились принимать гостей. Двери растворились настежь. Вошли. Сотворили молитву, поздоровались.
- Всеволод Всеволодович! Яний Всеволодович! - произнесла хозяйка, заходив около гостей с поклонами и указывая им на первые места под образами, близ стола, на котором уже стоял круглый, огромный пирог.
Всеволод Всеволодович не долго заставил просить себя; а Яний Всеволодович обратил свое внимание на незнакомого ему Олега, который не сводил глаз с Свельды, опустившей голубые свои очи в землю.
Вскоре и Частный Староста, отклонив свой слух от многоречивой хозяйки, посмотрел косо на гостя, роскошно одетого, который не только не отдал ему должного поклона в пояс, но даже не слушал речей его о порядке, им устроенном в Гончарском конце.
Он осмотрел Олега с ног до головы и обратно; сердито погладил бороду и обратился к Тысяцкому, который, по обыкновению, сложив руки знаком дружбы, сидел, молчал и всегда более думал, нежели слушал и говорил.
- Семьянин? Господине Тысяцкий! - спросил его Всеволод Всеволодович, показывая глазами на Олега. Тысяцкий смутился.
Олег понял вопрос и заметил, что тесть его молчал, не зная, как и что отвечать Частному Старосте.
- Семьянин! - отвечал он громко Всеволоду Всеволодовичу.
- Царь царем! - вскричала жена Тысяцкого, прикрыв пухлую щеку свою ладонью.
- Какого колена и племени? - продолжал Частный Староста, вставая. - Али родной брат Свельды, что вперил в нее очи?
- Нареченный, господине! - отвечал Олег.
- Как! - раздалось со всех сторон.
- Как! - повторил Частный Староста, приступив к Коле-Ораю.
- Как! - повторил Яний Всеволодович, приступив Олегу Путе.
- Спокойтесь, родные мои! Это полуумный! Кто, кроме Яния Всеволодовича, суженный Свельде! - возопила жена Тысяцкого, отвлекая то Частного Старосту, то сына его от мужа и от Олега. Ничто не помогало.
- Не колокольным языком мотают мою!..
- Нет, голова, здесь на твои плеча!.. - твердили отец и сын.
Тысяцкий не отвечал бы на слова Частного Старосты, если б у него был ум целого Веча. Ему казалось чудным, что Всеволод Всеволодович и Яний Всеволодович не верят словам Олега, что он суженый его дочери. Исполненный сими мыслями, Орай отступил от наступающего на него Частного Старосты, и между тем как он уже был приперт к стене, Олег, на слова Яния: "Не весть кто и отколе! Не выгонец ли какой земли!" - отвечал словом "Поухай!" и толчком в нос.
Зашипел Яний как разъяренный кречет.
Чихнул. И как будто пораженный светлою мыслью, он вдруг приложил палец к челу и громко вскрикнул:
- Правда! ты суженый Свельды!
- Как! - вскричал снова Частный Староста, обратившись к Олегу.
- Поухай, поверишь! - отвечал Суздалец, приблизив Эмшан к носу Всеволода Всеволодовича.
- Правда! - сказал и он, чихнув и обратись ко всем, как будто ожидая только привета. - Во здравие!
Между тем хозяйка дома успела уже выйти из себя:
- Вон, нечистая, демонская сила! - произнесла она грозно на Олега. - Выживу! - С этими словами схватила она из божницы Образ и бросилась на бедного Суздальца.
- Родная моя! - вскричала Свельда и очутилась между матерью и Олегом.
- И дочь за Бесермена! - возопила жена Тысяцкого.
Если б знал Олег, что дойдет до такого горя с будущей его тещей, ей бы первой дал он понюхать Эмшану. Как гибельна поздняя обдуманность!
Уже жена Тысяцкого оттолкнула дочь, занесла обе руки, вооруженная против нечистой силы, и двинулась на Олега, что было ему делать? Прикрыв левою ладонью, ненадежным щитом, широкий, белый лоб свой, на который падала уже сила исступленной женщины, он вытянул правую донельзя и - прикоснулся Эмшаном к носу будущей доброй тещи своей.
Какая торжественная минута для всего потомства Олега Путы!
Чудная трава действует!