Но, виноват: заступаясь за бедный, оклеветанный вальс, я забыл совсем про мою не столь невинную Анну Степановну. "В субботу! - повторяла она про себя, - в субботу! А дело мое слушают еще на будущей неделе... Нет, батюшка Иван Степанович, хоть вы и родня нашему губернатору, а не прогневайтесь: своя рубашка к телу ближе. Не хотелось бы мне ссориться с ее превосходительством... ну, да делать нечего!"
В эту самую минуту обе половины дверей перед ней распахнулись, и губернаторша, в сопровождении двух дам, вошла в залу. Она сказала что-то мимоходом хозяйке и, не замечая никого, прямо подошла к Слукиной, расцеловалась, села подле нее на стуле и наговорила ей столько приятных вещей, что бедная статская советница совсем одурела, особливо, когда губернаторшины ассистентки принялись, одна перед другой, уверять ее в своей дружбе, любви и уважении. Вся твердость ее поколебалась. "Ах ты, Господи Боже мой! - думала она, когда губернаторша уселась с своим причтом за ломберный столик. - Да что же мне делать? Идти на явную ссору с ее превосходительством после таких ласк? Теперь я почти первый человек на бале... а тогда! И взглянуть-то на меня никто не захочет. Ох, да ведь они требуют приданого... непременно потребуют!.. А мое дело?.. Ахти!.. Беда, да и только!".
- Здравствуйте, матушка Анна Степановна! - сказал председатель гражданской палаты Зорин, усаживаясь подле Слукиной. - Рад сердечно, что могу с вами словечка два перемолвить. Да где же Варвара Николаевна?
- Здесь, батюшка Алексей Андреевич! Разве не видишь, танцует вот с этим гусарским офицером... как его?
- Тонским?
- Да, батюшка. Да что ж она с ним так растанцевалась!.. Не видит, что ты здесь, а то давно бы кончила, чтоб подойти к нам. Уж как она тебя уважает, Алексей Андреевич, как любит!.. Варенька, поди сюда, мой друг! Ну, вот ты все спрашивала: "Да будет ли сюда Алексей Андреевич? Да приедет ли он?.." Вот он, налицо. Ну что, успокоилась?
Бедная Варенька поглядывала с удивлением на свою мачеху, краснела, приседала и не знала, что ей отвечать.
- Как вы изволили вспотеть, Варвара Николаевна! - сказал с вежливою ужимкою Зорин, целуя у ней руку. - Словно розан раскраснелись. А что, верно, очень устать изволили?
- Нет-с! - отвечала рассеянно Варенька, поглядывая в ту сторону, где стоял прекрасный собою молодой человек в гусарском вицмундире.
- Вы, как вижу, отменно любите танцы, - продолжал Алексей Андреевич.
- Да-с.
- Угодно вам французскую кадриль? - сказал, шаркнув ногою, долговязый недоросль с огромным хохлом и накрахмаленными брыжами.
Варенька подала ему руку, а Зорин снова обратился к Анне Степановне.
- Сегодня, матушка, я целое утро занимался вами, - сказал он вполголоса.
- Мною, Алексей Андреевич?
- То есть вашей тяжбой.
- Покорнейше вас благодарю.
- Ох, Анна Степановна, надели вы мне петлю на шею!
- Как так, батюшка?
- Да ведь дело-то ваше больно плоховато.
- Что ты, мой отец? Дело чистое, святое!
- Нет, матушка Анна Степановна, пополам с грешком. Конечно, можно бы повернуть его иначе, да чтоб оглядок не было. Ведь решение уездного суда не закон, а голословные доказательства вашего права не документы, матушка Анна Степановна!
- Ну, Алексей Андреевич, не думала я, чтоб ты...
- Да что ж мне делать! - прервал председатель. - Я вам докладываю, что дело ваше очень плоховато. Конечно, один Бог без греха: что и говорить, как подчас не покривить душою для родного человека!..
- Ну вот то-то и есть, батюшка!
- Да ведь мы еще с вами не родня, Анна Степановна!
- Я тебе говорила, мой отец, возьми терпенья недельки на три.
- Так и вы уж, матушка, потерпите.
- Как потерпеть? А не ты ли мне сказал, что на будущей неделе?..
- Мало ли что говорится, сударыня! Да ведь я же вам не перед зерцалом это объявил, и мои слова в протокол не записаны.
- Ну, батюшка Алексей Андреевич, покорнейше благодарю!
- Да что, Анна Степановна, из пустого в порожнее переливать! Не угодно ли вам этак денька через три помолвку сделать, так я за ваше дело примусь порядком. А там, как свадебку сыграем, так на другой день и резолюцию подмахну.
- Что ты, что ты, мой отец? Через три дня помолвка! Да ведь это не что другое - около пальца не обведешь. Через три дня! Да в уме ли ты, батюшка?
- Как угодно, Анна Степановна! Ваш разум, ваша и воля.
- И где видано? Пристал как с ножом к горлу!
- И, матушка Анна Степановна! Да коли вы сами проволочек не жалуете, так за что же и мне их любить?.. Но извините: господин Вельский сказал мне, что вы от партии отказались, так я взял карточку, и, чай, меня дожидаются. Подумайте хорошенько, матушка. Денька через два я сам у вас побываю. Честь имею кланяться!
Анна Степановна не успела еще образумиться от такого неожиданного нападения, как вдруг худощавый мужчина высокого роста, с усами и густыми черными бакенбардами, которые, сходясь под галстуком, обхватывали, как рамками, бледное лицо его, явился перед нею и молча устремил на нее свои блестящие глаза.
- Ах, князь Владимир Иванович! - вскричала Слукина. - Это вы?
- Да, сударыня, это я, - прошептал князь, продолжая смотреть на нее с той "горькой" байроновской улыбкою, о которой так много говорят новейшие французские писатели. - Это я! - повторил он тихо, но таким мрачным и глухим голосом, что у статской советницы сердце замерло от ужаса.
- Ах, батюшка, ваше сиятельство, - сказала она с беспокойством, - да что с вами сделалось?
- Ничего! Безделица, самый обыкновенный случай. Представьте себе, что мне бы вздумалось понтировать и счастье всей моей жизни поставить на одну карту.
- Эх, князь, напрасно! Что вам дался этот банк? Играли бы себе да играли в вистик...
- Да! - продолжал князь, не слушая Слукиной. - Да, все блаженство, все радости, все, что привязывает нас к земле, поставлено на одной карте, и вы думаете, что я позволю банкомету передернуть?.. Вы меня понимаете?
- Нет, батюшка, не понимаю.
- Скажите мне, Анна Степановна, знаете ли вы, что такое любовь?
- Как не знать, Владимир Иванович! Я очень любила покойника.
- Любили? То есть поплакали, когда он умер, износили черное фланелевое платье и построили деревянный голубец над его могилой?
- Да, князь, я все это выполнила, как следует.
- Как следует! Нет, Анна Степановна, я говорю вам не об этой любви.
- О какой же, батюшка?
- О той, которая наполняет мою душу; о той, которая не знает и не хочет знать никаких приличий, никаких условий света, которая... Но я вижу, что мне должно говорить с вами определительнее. Эта любовь, сударыня, походит на булатный кинжал черкеса: он гладок, светел и красив, но им играть опасно. Вы меня понимаете?
- Нет, батюшка, не понимаю!
- Послушайте. Я люблю Варвару Николаевну, и если бы кто-нибудь осмелился забавляться этой страстью, шутить счастьем всей моей жизни; если б вы, Анна Степановна...
- Ах, батюшка, ваше сиятельство, что вы, что вы?..
- Я вас спрашиваю, для чего она до сих пор не принадлежит мне? Для чего все эти отсрочки? Кажется, между нами все кончено. Мы сторговались...
- Опомнитесь, князь! Что вы говорите?
- Не прогневайтесь, Анна Степановна! Я ненавижу эту притворную вежливость, которая хочет все на свете усыпать розами. Я люблю называть вещи собственными их именами и повторяю еще раз - мы сторговались, и теперь вы не имеете никакого права продавать эту несчастную сироту с публичного торга, как продают невольниц на базарах Востока. Она моя!
- Тише, князь! Бога ради, тише! Что вы это?..
- Скажите одно слово, и я замолчу.
- Да что это с вами сделалось? Помилуйте, с чего вы взяли, что я отступлюсь от моего обещания? Но ведь надобно также подумать и о Вареньке. Дайте ей хоть немножко к вам привыкнуть.- а то долго ли до беды? Как больно круто повернем да девка-то заупрямится...
- О, об этом не беспокойтесь!
- Ну, Бог весть! Ведь она еще молода, глупа, не вдруг поймет, что жениха с четырьмя тысячами душ не встретишь на каждом перекрестке.
- Фи, что это такое? Да кто вам говорит о душах, Анна Степановна? Я вижу, мы вечно не поймем друг друга. Послушайте: быть может, вы имеете причины откладывать нашу свадьбу, но я их не имею и говорю вам решительно: или завтра же вы меня примете, как жениха Варвары Николаевны, или весь город узнает, как вы торгуете вашей падчерицей.
- Завтра? Как завтра?
- Извольте, я дам вам двое суток на размышление. Слышите ли, Анна Степановна? Двое суток! То есть, - прибавил князь, посмотрев на свои часы, - в пятницу, ровно в полночь, Варвара Николаевна назовет меня женихом своим, а вы, - как вам угодно, - вы можете меня не называть своим сыном: я об этом не хлопочу.
Сказав это, князь кивнул слегка головою Анне Степановне и пошел отыскивать хозяйку дома.
- Да что ж это такое? - прошептала статская советница. - Что они все, прости Господи, белены что ль объелись? Ну как они вздумают стакнуться, да все трое разом ко мне пристанут? Ах, Господи! Нет, нет!.. Уберусь-ка, за добра ума, поскорей домой и завтра чем свет пошлю за Николаем Ивановичем: авось он придумает что-нибудь?.. Варенька! Варенька!.. Не слышит!.. Да что у ней за шуры-муры с этим Тонским?.. Варвара Николаевна!
- Что вам угодно? - сказала Варенька, подойдя к Анне Степановне.