– Да, я вас понимаю. Все это непросто... – после недолгой паузы Анна неожиданно улыбнулась. – Я вас вылечу. В Японии я узнала много различных рецептов, как сохранять молодость и как побеждать любые болезни. Я и сама, признаюсь по секрету, употребляю некоторые из них, чтобы сохранять себя в отличной форме, – она взяла в свою руку пальцы правой ноги и легко, без всякого усилия, подняла распрямленную ногу. – Я вас вылечу, не переживайте.
3
Стив не надеялся, что Анна сможет его излечить. Почти не надеялся. Он уже давно перемучился ожиданиями и не верил в свое исцеление. Когда-то он ознакомился с огромным количеством литературы по этому вопросу, истязал себя различными, самыми варварскими, методиками и, по истечении стольких лет, смирился.
С Анной же поделился не в надежде, что она поможет ему чем-то конкретным. Просто с нею ему все казалось естественным, и любые тайны выглядели бы ложью, притворством.
Но когда Анна с такой легкостью пообещала его вылечить, Стив понял, что надежда никогда не умирала в его сердце. В нем снова пробудились самые разные чувства, страхи. Он словно затаился в ожидании. Оставаться копом-весельчаком в кругу коллег ему теперь давалось с большим трудом.
Анна предлагала ему различные лекарства. Сначала небольшие, размером с орех, желтые шарики – гормоны уссурийского тигра. Потом – темную тягучую жидкость в серебряной рюмке – настойку из печени змей, омолаживающую весь организм. (Эту горчайшую настойку Анна, кстати, тоже пила.) Потом – тонкие кислые на вкус палочки – высушенный экстракт из кишок каких-то птиц. Все это она покупала в специальных магазинах Нью-Йорка, а кое-что заказывала из Японии.
Стив все принимал, как велела Анна. Преодолевая брезгливость, пил змеиные настойки и жевал тигровые гормоны. Чувствовал на себе благотворное влияние этих диковинных средств: энергия постоянно приливала, с тела ушел лишний вес, исчезла недавно появившаяся одышка. Спал он крепким сном, всего лишь по пять часов в сутки, но просыпался всегда бодрым. Незримая сила налила его мышцы крепостью. Коллеги отмечали, что у него даже голос стал звонче.
Во время ланча он по-прежнему спускался к старому озеру. Шел по заснеженным дорожкам. Порою выпавший снег таял в тот же день – нью-йоркские зимы крайне переменчивы – и парк быстро превращался в котлован, заполненный талой водой.
Анна сюда приходила уже редко: она подписала контракт с новой студией, находившейся от этого парка далеко.
Все у Стива было превосходно: работа, лебеди, пышущее здоровьем и энергией тело. Но мужской силы так и не было. Он попробовал смешивать средства, что давала ему Анна, с "Виагрой" – никакого эффекта. Все та же мертвенность.
ххх
О своей личной жизни Анна ему рассказала скупо: была замужем, но недолго, и развелась. Умоляла Стива не расспрашивать ее о "том семейном кошмаре".
Зато о балете могла говорить, не умолкая. Спохватившись, как хозяйка, наливала гостю еще зеленого чаю и спрашивала, не голоден ли он. И если Стив деликатно отвечал, мол, да, немного голоден, предлагала сухофрукты.
Балерины, как известно, соблюдают строжайшую диету. Весьма озабочены тем, чтобы на тело не наплыл ни один грамм жира, чтобы суставы и мышцы обладали гибкостью ивовых прутиков, а кожа была натянута и эластична. Поэтому из их рациона удалено все жирное, сладкое, калорийное. Короче, остается только зеленый чай, и сухофрукты, и вареный на пару рис.
– В "Лебедином озере", в том варианте балета, который мы сегодня имеем, очень мало общего с его первоначальным замыслом, с тем, как это было в оригинале у великого Чайковского, – говорила Анна. В белом трико, она сидела на полу в позе лотос, положив руки на колени. – В современном варианте как? Там – лебедь-Одетта была когда-то обычной женщиной, но ее заколдовали, и она ждет, чтобы ее полюбил мужчина. Тогда она сможет расколдоваться и опять станет женщиной. Короче, у нее почти все в порядке, только лебединые крылья ей мешают вступить в законный брак. А у Чайковского все гораздо глубже! У него Одетта – фея, фея в облике лебедя. Фея не мечтает о браке с земным мужчиной. Фея – это птица, это красота, это свобода!.. – Анна вдруг взмахнула руками и приподнялась так, словно какие-то невидимые струи подхватили ее. – Фея всегда тоскует по земной жизни. Но ее трагедия в том, что столкновение с земной жизнью для нее опасно. Человек, с его страстями, плотью, злым эгоистичным сердцем, не выдерживает связи с прекрасной феей, – Анна отвела руки далеко за спину, соединив пальцы между собой. – П-фф...
– По-моему, в "Лебедином озере", в самом конце... – промямлил Стив, не будучи уверенным, что правильно помнит финал этого балета.
– Там все заканчивается хорошо, хэппи-энд! – помогла ему Анна. – Колдун погибает, Одетта и Зигфрид целуются, она уже не лебедь и может спокойно выходить замуж. А каков был финал по Чайковскому? Там... – Анна вдруг вся как-то внутренне съежилась, ее и без того большие глаза расширились и почти перестали моргать.
Порой наступали такие минуты, когда Анна, ведя малозначительный, по мнению Стива, разговор, вдруг сжималась, внутренне напрягалась, будто бы испытывая в душе неизъяснимый ужас. В такие минуты и Стива, обладающего от природы здравомыслием, тоже охватывало темное чувство страха и ожидания чего-то гибельного...
– Он сорвал с нее корону... А когда с феи-Лебедя срывают корону, она лишается своего царства. Она тогда попадает в мир людей, в этот страшный холодный мир... – Анна неожиданно поднесла к лицу ладони и затрясла головой. – Нет, нет... это ужасно, ужасно...
Стив недоуменно смотрел на эту хрупкую странную женщину. Молча крутил часы на растяжном металлическом браслете. Между прочим, часовая стрелка приближалась к XII, пора домой. Весь вечер проболтали о балете. А он-то собирался поговорить о его ситуации. Ведь ничего ему не помогает, ни-че-го. И как долго ждать? Или, может, вообще отказаться от этой затеи? Зачем себя снова подвергать мучениям – надеяться, прислушиваться к своему телу после каждой выпитой рюмки с настойкой, после каждой съеденной пилюли, из каких бы зверей или птиц она ни была? Не лучше ли вовсе уйти от этой русской балерины, которая сейчас сидит перед ним, как безумная, обхватив свою голову, отчаянно вздрагивает и шепчет какие-то заклятия? Даже ни разу не спросила, помогают ли ему ее лекарства?
Ее волнуют полузабытые истории каких-то фей из фольклора.
Эгоистка! Ничего не видит, кроме себя, ни о ком не думает, кроме себя. Живет в мире только своих грез и своей славы!
На стенах ее квартиры – только ее портреты и фотографии: в костюмерной и на сцене, на приемах и фуршетах, с букетами роз во время вручения призов, в аэропортах, посольствах! И никого другого на этих картинах и фотографиях: ни ее родных, ни друзей – только она!..
4
Однажды Анна пригласила его в одну из самых престижных танцевальных студий Нью-Йорка, на конкурс. Она там – в жюри, к тому же и сама исполнит номер.
С этого выступления, по ее словам, начинается ее возвращение на большую сцену после творческого перерыва. Ее новый продюсер заключил контракт с Американским театром балета, а летом она отправится на гастроли в Бостон и Вашингтон. На удивленный вопрос Стива, почему на конкурсе она будет исполнять аргентинское танго, Анна, не менее удивленная, ответила, что любая профессиональная балерина танцует не только классические балетные партии, но и народные танцы.
…Вечером Стив сидел в баре той студии, пил коктейль с такими же, как и он, приглашенными.
Начался конкурс. Сменялись танцоры. Им аплодировали – то густо, то жиденько. Фотографы и телеоператоры ходили по залу, направляя на исполнителей объективы. Анна в паре с каким-то мужчиной стояла за столиком жюри, раздавала танцовщикам комплименты и делала им замечания.
Стиву было скучно. Он уже томился и жалел, что пришел.
Но когда зазвенели струны гитар, когда ударили клавиши рояля, и на сцену вбежала Анна в черном облегающем платье, из разрезов которого выныривали ее белые гладкие ноги, когда замелькала ее белоснежная спина, окаймленная вырезом платья, когда поплыла по воздуху ее тонкая шея, несущая изящную головку с подобранными кверху и стянутыми в тугой узел волосами...
Там-та-та... Она ходила по сцене в сопровождении худенького партнера, совсем еще мальчика, который служил ей только для опоры. Нет же, она не ходила и не носилась по сцене, нет! Она рассекала воздух своим молодым жгучим телом. Она звала, томилась, взрывалась страстью. То проползала черной змеей между ног юноши, оплетая его и вися вниз головой, сдавливала его горло своими змеиными ногами, то, упав на пол, через миг опять взлетала за его спиной...
Музыка стихла, и танец закончился. Но публика молчала, боясь нарушить витающее в зале очарование. И только после того, как Анна сделала книксен, зал взорвался...
Ожидая Анну, Стив зашел в уборную. Там мужчины, открывая краны над раковинами, отрывая салфетки от бумажных роликов, не умолкали. Будто пьяные, не понимая, что с ними происходит, забыв о всяких приличиях, говорили только про танец Анны. Все признавались, что были крайне возбуждены ее танцем, что в штанах у них было "железно" и что такого сильного влечения никогда не испытывали ни к своим женам, ни даже к любовницам.
Стив тоже мыл руки, рвал салфетки, поддакивал, хохотал.
Проводив Анну домой, помог ей занести в квартиру цветы и снять шубу. Наговорил ей кучу комплиментов. Вдруг признался:
– Когда вы танцевали, я почувствовал... Впервые за столько лет мне захотелось женщину...