5
Спецодежда литейщика Вадиму понравилась. Особенно войлочная шляпа и синие очки. Идешь по цеху - люди сразу видят, что ты человек горячей профессии. Вот только валенки… Неуклюжий от них вид, тем более, что до зимы далеко. Вадим попытался было форсить в сапогах, но ничего не вышло: цементный пол нагревался так, что жгло подошвы.
Жарко. Зноем дышит красная пасть прокалочной печи, и когда Вадим приближается к ней со своими клещами, навстречу ему устремляется такой горячий поток воздуха, что невольно хочется отпрянуть. На мгновение Вадим, действительно, отступает. "Нет, врешь", - упрямо думает он и храбро шагает к печи. Подхватив клещами ярко-алую опоку, вынимает ее и осторожно несет на заливочную площадку.
Они занимаются этим все четверо - и бригадир Зуев, и Андрей, и третий заливщик по фамилии Карасик. Зуев - такой же высокий и жилистый, как Вадим, - работает ловко и быстро, так что кажется, будто опоки в его руках раза в два легче, чем у других. Андрей не отстает от бригадира, хотя чувствуется, что это дается ему с трудом - на лице и в каждом движении юношески стройной фигуры заметно большое напряжение. Карасик медлителен и неповоротлив, он не прочь постоять и передохнуть, когда товарищи продолжают работать.
- Потребую, чтоб убрали тебя из бригады! - сердито кричит ему Зуев. Но так как Карасик слышит это не впервые, плоское лицо его с широким носом и узкими глазками остается невозмутимо спокойным.
Вадим искоса поглядывает на Карасика. Нет, в самом деле, тому хоть бы что. Если бы на него так закричал бригадир, он бы сам убежал со стыда невесть куда. Но его бригадир не ругает и не хвалит. Приглядывается.
А для Вадима работа стала уже привычной. Он устанавливал в печь опоки, вынимал их после прокаливания, загружал плавильную печь, укладывая в нее прутки и металлический лом, клеймил отливки, соскребал с цементного пола пристывшие лепешки металла…
Разливать сталь Вадиму пока не доверяли. "Присмотрись, дело это не простое, - говорил мастер. - Да и к жаре попривыкнуть маленько надо". Вадим терпеливо ждал. Он и сам понимал: ответственное дело разливка, допустишь брак - сколько труда пропадет.
Вадим побывал во всех отделениях цеха и знал теперь весь процесс создания отливок. В модельном девушки прессуют будущие детали, только не из стали, а из смеси парафина со стеарином. Нежные эти модельки, чуть подплавив, укрепляют на парафиновом стержне - получается агрегат; он похож на маленькое дерево с необычно толстыми и короткими ветвями - иногда его так и называют: елка. Обмазчицы окунают "елку" в специальный раствор, а потом посыпают сверху мелким песочком - так на агрегате образуется керамическая корочка. Ее просушивают, паром вытапливают пасту, прокаливают для прочности и заливают в нее металл. И снова получается агрегат, на этот раз - стальной. Остается только очистить его от песка и отпилить от литника готовые детали.
От напряженной и жаркой работы Вадим сильно уставал. Сначала думал - с непривычки и стыдился показать слабость, но потом приметил: и другим не легче. Чуть передышка - садятся, на что придется, - на кучу металлического лома, на какую-нибудь чурку или перевернутый прогоревший ковш для разливки металла, а то и прямо на пол, закуривают, радуясь отдыху, подставляют разгоряченные тела освежающему сквозняку.
Подходит мастер - Петр Антонович Нилов, опускается рядом с Вадимом на корточки, сочувственно спрашивает:
- Тяжело?
- Ничего, - бодро говорит Вадим. - Бывает хуже.
- Ты скажи, - убеждает Петр Антонович; - в этом позору нет. До тебя тут поступил один в литейщики. Не парень - богатырь. Ему не по одной, а по пять опок зараз впору подымать, вот какой. А к жаре не мог привыкнуть. Помаялся, помаялся, так и ушел.
- Я привыкну, - пообещал Вадим. - Мне литейное дело нравится.
У Петра Антоновича потемнело лицо, неприветливо сдвинулись брови. Вадим удивился. Обидел чем? Посмотрел на товарищей. Карасик, вяло привалившись к стенке, полудремал, Андрей сосредоточенно курил, Зуев, бросив беглый взгляд на мастера, незаметно для того подмигнул Вадиму, точно хотел сказать: "Слабинка у старика, мы-то знаем, а ты послушай".
- Литейное тебе нравится, - хмуро повторил мастер. - Ты бы вот в мартеновском побывал… Не приходилось?
- Нет.
- Плавка, - презрительно сказал мастер. - Полтораста килограммов металла плавкой называем. А в мартеновском, бывало, как откроешь летку, как пойдет она, сталь-то, так зарево по всему цеху и разольется. А цех не с эту коробочку. Плывет это ковш под потолком, а крановщица тихонько позванивает - сторонись, берегись, не шути с огнем!
- А что ж вы из мартеновского ушли, Петр Антонович? - неосторожно спросил Вадим.
Мастер долго молчал, Вадиму уже казалось, что он не ответит. Но Нилов вдруг тихо сказал:
- Учиться мне, парень, не довелось. До мастера самоучкой дошел. Пока инженеров нехватка была, вроде на месте считался, а тут прислали с дипломом, а меня, значит, в помощники к нему. Не захотел, погорячился, вот и ушел. - И тут же, видимо, желая переменить разговор, он обратился к Зуеву: - И чего ты, Михаил Степанович, все к печке жмешься, ровно к жене? Сел бы подальше.
- И тут хорошо! Даже приятно подогревает. Вроде где-нибудь на Кавказе солнышко тебя печет.
- Последнее сало растопится, - лениво пошутил всегда мрачный и безмолвный Карасик.
- Это тебе страшно - растаешь когда-нибудь, как свечка на горячей плите. А у меня сала нет. - Зуев вытер свое худое, с немного запавшими щеками и острым носом лицо и без всякой связи с предыдущим сказал: - В воскресенье пойду костюм покупать. Весь город, видать, придется обегать: трудно на мою фигуру подобрать.
Зуев очень любит покупать вещи. Это - его страсть. Он жалеет деньги на еду и неизменно приносит с собой на обед краюху черного хлеба и бутылку молока. Дни получки для Зуева - самые значительные в жизни.
- Это уже четвертый у меня будет. Синий есть, коричневых два, а теперь черный думаю поискать.
- Да куда тебе столько? - удивился Карасик. - Ты ведь и не надеваешь их никогда, все в старье ходишь.
- Пускай, место не пролежат. В праздник когда и надену.
- Жадный ты, Михаил, - говорит Андрей. - Не люблю жадных.
Тон у Андрея вызывающий, так недалеко и до ссоры, Петр Антонович спешит переменить разговор.
- Радио сегодня слушал кто? Я проспал немного.
- Я слушал, - отозвался Вадим. - Опять бельгийцы в Конго лезут.
- Сволочи! - тотчас вмешивается Андрей. - В Конго и в Лаосе сразу кашу заварили, на Кубу зарятся.
Зуев тушит о пол крохотный окурок.
- Заваруха крепкая идет. Гибнет народу немало.
- Ничего они не добьются, - горячо продолжает Андрей. - Не выйдет!
- Не наше это дело, заморские дела решать, - надумал высказаться Карасик. - Нас не спросят, что да как.
На красивом смуглом лице Андрея возмущенно блестят глаза.
- Карасик ты и есть, самая у тебя душа карасячья.
Зуев обрывает спор:
- Плавку пора разливать.
Передышка кончилась. Все вернулись к печи.
Перед разливкой на участок забежал Минаев, сам проверил температуру металла, посмотрел, как Зуев вводит присадки.
- Скоро министр приедет, - оживленно сообщил он. - Будет решать вопрос о строительстве нового цеха точного литья.
- Давно уж он едет, министр-то, а мы все тут как в печке, - проворчал Зуев.
Разливку кончили за полчаса до конца смены, но новой плавки не начинали - не успеешь ни расплавить, ни разлить металл.
Вадим, прежде чем отправиться в душ, идет к Соне - он всегда навещает ее, если раньше кончает смену. Не то чтобы весь день он думал о Соне - не до того за делом, но приятно иной раз вспомнить, что она здесь, близко, в нескольких десятках метров от него. "Наш цех", - говорят они с Соней, если случается в разговоре вспомнить о работе, и в этом "наш" звучит для Вадима что-то роднящее, объединяющее их.
Соня работает на формовке, в самом темном и грязном углу цеха. Вместе с немолодой поблекшей женщиной она просеивает ручным ситом песок, и облачко серой пыли поднимается над ними. Вадим некоторое время стоит в стороне, чтобы не мешать. Но вот они кончили просеивать песок, и Устинья Петровна отошла куда-то, а Соня занялась формовкой. Теперь Вадим стоит рядом с Соней.