На ней было длинное до пят платье из фиолетовой камки, расшитое узорами на плечах и рукавах. Голову покрывала белая накидка, скрепленная на лбу серебряным обручем. Для своих тридцати пяти лет княгиня выглядела очень молодо.
Черниговский князь, вступив в светлицу, чуть поклонился и произнес:
- Желаю здравствовать тебе, Манефа Изяславовна.
- И тебе доброго здоровья, Святослав Всеволодович, - молвила Манефа. - С чем приехал?
Святослав прошелся по светлице, оглядев быстрым взором развешанное по стенам оружие. Долго он княжил здесь, и все ему в этом тереме было знакомо, но при нем на женской половине мечи, топоры и щиты на стенах не висели. Супруга его ковры на стены вешала. Недаром говорят про Манефу, что у нее под женским обличьем мужская суть.
- В прошлую субботу помер епископ Антоний, - мрачно промолвил Святослав Всеволодович и взглянул на Манефу из-под нахмуренных бровей.
- Надо же, несчастье какое, - вздохнула княгиня, осенив себя крестным знамением. - Упокой, Господи, душу раба Твоего!
- Тебе не кажется странным, княгиня, что Антоний, еще не старый человек и никогда не хворавший, вдруг взял да и помер? - спросил Святослав Всеволодович, не сводя с Манефы подозрительного взгляда. - И помер-то Антоний сразу по возвращении из Новгорода-Северского. С чего бы это?
- Не ко мне эти вопросы, княже, - спокойно выдерживая прямой взгляд Святослава, ответила Манефа. - Все мы под Богом ходим. Вот к нему и обращайся. Да ты сядь, в ногах правды нет.
Черниговский князь подвинул стул поближе к креслу Манефы и сел, запахнув одну ногу полой плаща.
- Перед смертью Антоний пожелал со мной повидаться, - сказал Святослав. - Тебя покойный винил в своей смерти, Манефа. Признался он мне перед кончиной своей, что отравила ты его зельем смертоносным во время пира пасхального.
Манефа усмехнулась краем губ:
- За одним столом с епископом много гостей сидело, и все они живы-здоровы, хотя с одних блюд с ним ели.
- Грех на душу берешь, княгиня, - грозно промолвил Святослав Всеволодович. - По родству ты тетка мне, но по годам я тебя старше, а посему негоже тебе лгать мне в глаза. Супруга твоего покойного я почитал как отца, и к тебе у меня сердце всегда лежало, свидетель Бог. Покайся, Манефа, иначе умерший Антоний черной тенью будет стоять меж нами.
- Не рядись в одежды исповедника, княже, - сказала Манефа. - Антоний перед смертью напраслину на меня возвел, а ты ему поверил. Значит, таишь злобу против меня. Забыть не можешь, как не пускала я тебя в Чернигов.
- Бог тебе судья. - Святослав поднялся со стула. - Хочешь жить в грехе - изволь. Только помни, как бы грехи твои сынам искупать не пришлось.
- Буду помнить, княже, - отозвалась Манефа.
- Ну прощай покуда. - Святослав поклонился.
- Что же ты? Неужто в обратный путь? - удивилась Манефа. - Погостевал бы денек-другой.
- Не стану я у тебя гостевать, - отказался Святослав. - Не хочу, чтоб меня участь Антония постигла.
Святослав обжег Манефу неприязненным взглядом и вышел из светлицы. Протопали за дверью его тяжелые шаги и стихли. Вскоре черниговцы покинули Новгород-Северский.
К обеду Манефа вышла с ликующим видом.
- Слыхали? Антоний-то отдал Богу душу! - обратилась она к Олегу и Агафье. - Одним негодяем на земле стало меньше.
- Твоих рук дело? - мрачно спросил Олег, уловив торжествующие нотки в голосе мачехи.
- Это Господь покарал клятвопреступника. Не напрасны были мои молитвы.
- Из-за тебя двоюродные братья могут отвернуться от меня, - недовольно вставил Олег.
- Не забывай, Антоний ведь и тебя предал, - напомнила Олегу Манефа.
- Я не держал на него зла за это, ибо Антоний знал, что старшинство за Святославом Всеволодовичем. Все едино Чернигов должен был ему достаться.
- Сердце у тебя из теста, Олег! - презрительно бросили Манефа.
- А у тебя сердце ядом пропитано! - выкрикнул Олег и выбежал из трапезной.
В дверях он столкнулся с Игорем и Всеволодом, которые спешили отобедать, кое-как отмыв руки от грязи. Сегодня дядька Любомир с раннего утра натаскивал их в умении биться на мечах.
- Куда это Олег побежал, маменька? - спросил юный Всеволод.
- Живот у него прихватило, сынок, - невозмутимо отведала княгиня. - Садитесь к столу, дети мои.
Игорь но глазам Агафьи догадался, что у матушки с Олегом опять размолвка вышла, но вида не подал.
За обедом Манефа вдруг разговорилась про своего отца Изяслава Давыдовича. Какой это был честолюбивый и храбрый князь, не чета ее пасынку Олегу!
- Дед ваш Изяслав Давыдович все споры с дядьками и двоюродными братьями мечом решал, - рассказывала княгиня. - Ни в чьей воле не ходил и под чужую дуду не плясал. Нрава он был дерзкого и недругов своих изничтожал, не считаясь со средствами. Я знаю, его не любили за это, попрекали коварством и излишней гордыней. Но отцу моему до суждений этих не было никакого дела, ибо он стремился к первенству не по родовому укладу, а по доблести своей. Не ждал милостей от старших князей, всегда действовал сам, исходя из своей выгоды. Потому-то и княжил мой отец сначала в Чернигове, оттеснив родню моего мужа, а потом - в Киеве, изгнав оттуда Мономашичей.
- Почему мой дед Изяслав враждовал с родней моего отца, ведь и он был Ольгович? - спросил Игорь, внимательно слушавший мать.
- Мой дед Давыд Святославич и твой прадед Олег Святославич были родные братья, - ответила сыну Манефа. - Чернигов достался сначала Олегу, а когда он умер, в Чернигове сел Давыд. По "Русской Правде" стол княжеский передается не от отца к сыну, а от старшего брата младшему, дабы правил род, а не отдельная семья. По смерти Давыда Святославича, все по тому же закону, Чернигов должен был достаться Ярославу Святославичу, последнему из братьев.
Но к тому времени возмужали сыновья Олега Святославича, и старший из них, Всеволод Ольгович, изгнал дядю своего Ярослава в Муром. Тем самым Всеволод Ольгович нарушил старинное уложение, составленное еще пращуром нашим Ярославом Мудрым. Ярослав Святославич обратился за помощью к киевскому князю Мстиславу Великому, сыну Владимира Мономаха.
Мстислав пошел было войной на Всеволода Ольговича, чтобы восстановить порушенный им уклад и вернуть в Чернигов Ярослава Святославича. Но Всеволод Ольгович, отличавшийся изворотливостью, затеял переговоры с воеводами киевского князя: коих подкупил, коих в заблуждение ввел, сказав, что дядя его Ярослав незаконнорожденный. А тут еще митрополит вмешался и убедил Мстислава спор этот миром решить. Всеволоду Ольговичу тем легче было действовать себе на пользу, так как он был женат на дочери Мстислава. И тот в конце концов не обнажил меч против зятя своего.
Пришлось несчастному Ярославу Святославичу ехать обратно в Муром, потомки его и поныне княжат там.
Всеволод Ольгович, получив поблажку, осмелел. И когда умер его могучий тесть, ворвался в Киев с дружиной и прогнал Вячеслава, Мстиславова брата. Вячеслав мог бы отстоять стол киевский, ведь киевляне были за него, но не захотел проливать кровь христианскую, потому и уступил Ольговичу. Что называется, пустил козла в огород! - Манефа сердито усмехнулась.
Игорь внимал матери, забыв про еду.
- Вот тогда-то Давыдовичи впервые столкнулись с Ольговичами, - продолжила княгиня. - Они сказали, раз вы взяли себе Киев, отдайте нам Чернигов. Однако Ольговичи были неуверены, что долго удержат Киев, да и жадны они были до черниговских волостей, поэтому не пожелали делиться. Давыдовичи двинулись на Ольговичей войной и отняли Черниговское княжение.
Всеволод Ольгович много зла сделал киевлянам за то, что они всегда стояли за Мономашичей и не поддерживали его, когда он воевал с Мономашичами, стараясь отнять у них Переяславль и Смоленск.
Когда умер Всеволод Ольгович, киевляне убили его брата Игоря, а другого брата - Святослава - прогнали. Святослава бежал в Чернигов к моему отцу Изяславу Давыдовичу. Тот сжалился над ним, дал ему Новгород-Северский и вдобавок еще зятем своим сделал.
Умирая, отец завещал Чернигов моему мужу, поскольку братья отцовы умерли еще раньше, а сыновей у него не было, были только дочери. Из них я была самая любимая. - Манефа печально вздохнула. - По сути, отец мне Чернигов завещал, и супруг мой покойный держал стол черниговский крепко. И я бы удержала, кабы не слабоволие Олега!
- Матушка, а когда же дед мой Изяслав в Киеве княжил? - спросил Игорь.
- После смерти Всеволода Ольговича в Киеве сел сын Мстислава Великого, тоже Изяслав, - сказала Манефа. - Этот Изяслав долго воевал с дядей своим Юрием Долгоруким из-за Киева. Изяслав Мстиславич постоянно одолевал Юрия, но внезапно разболелся и умер. Стол киевский занял брат его, Ростислав Мстиславич.
- Это тятенька мой, - вставила Агафья, внимательно слушавшая Манефу.
Игорь взглянул на Агафью, затем перевел взгляд на мать, которая продолжала рассказывать:
- Этого-то Ростислава, отца Агафьи, и прогнал из Киева мой отец, вокняжившись там первый раз. Однако он недолго просидел на столе киевском. Из Залесской Руси пришел Юрий Долгорукий с сильными полками, и мой отец был вынужден уступить Киев ему. Но и Юрий пробыл великим князем меньше года. После его смерти мой отец вторично сел в Киеве.
Ростислав Мстиславич, соединившись с племянниками, затеял рать с моим отцом и отнял у него киевский стол. Отец призвал на подмогу половцев и наверняка утвердился бы в Киеве надолго, если бы не пал в сражении.
Манефа замолчала.
- Зачем же дед мой поганых-то призвал? - недовольно заметил Игорь. - Разве это гоже?
Манефа посмотрела на сына серьезными глазами.