Если бы Анатолий открыл подлинную причину дуэли, это, наверное, избавило бы его от кары. Но он решил молчать, чтобы не повредить Ирине во мнении общества: на нее в свете неминуемо посмотрели бы как на авантюристку, завлекшую в свои сети Радомского. Кроме того, сказать правду значило бы повредить здоровью Елены Максимовны, и без того сильно болевшей.
Как только зажила рана Позднеева, он "по высочайшему ее императорского величества соизволению" был отправлен в сопровождении фельдъегеря в ссылку в крепость святого Димитрия Ростовского "для участия в военных действиях против кубанских ногаев".
Проездом через Москву Позднееву суждено было испытать еще один жестокий удар: он узнал, что несколько дней назад умерла от простуды его невеста Оленька, гостившая в первопрестольной у тетки…
- Итак, Ирина все же вышла замуж за Крауфорда. А впрочем, что ей оставалось делать? Ну, а что за человек этот Крауфорд? - Суворов говорил спокойно, но глаза его смотрели остро, проницательно.
Позднеев ответил, не задумываясь:
- Изряднейший лодырь и повеса, болтун несусветный, глуповат весьма.
- Так-так… - недоверчиво протянул Суворов, помешивая кочергой в печке. - А может, и совсем не так… Ну, давай уговоримся, Анатолий. Нет сомнения, что поступит к тебе от Ирины послание с приглашением навестить ее в Таганроге. Поезжай да посмотри зорко, что там делается, в этой английской фирме. Кстати, на военных верфях побывай, расскажешь мне, как там дела идут…
Вскоре через одного из офицеров Ростовского гарнизона, родственники которого жили в Таганроге, Позднеев получил любезное письмо от сэра Крауфорда с приглашением погостить хотя бы несколько дней у них в Таганроге, "если только он не склонен забыть навсегда тех людей, кои всегда питали к нему дружеские чувства".
Тонким женским почерком к этим словам было добавлено: "и глубокую симпатию".
IX. В городе на Таганьем Рогу
Изменчива и своенравна погода на Дону: минула уже середина декабря, но неожиданно потеплело. Однако в это утро промозглый туман, поднимаясь густыми облаками с низин, пронизывал насквозь. На дороге изредка показывались зыбкие, неясные очертания деревьев и проплывали, как тени, мимо всадников - Позднеева и Алексея. Они ехали, словно по призрачному царству, в полной тишине, нарушаемой только приглушенным стуком конских копыт. Но вот показались сперва бедные хаты таганрогского пригорода, потом деревянные домики и, наконец, дома, сложенные из беловато-серого камня.
Тревожное чувство владело Позднеевым. Ему хотелось, очень хотелось поскорее увидеть Ирину. Не то чтобы он там, в Петербурге, любил ее крепкой, всепоглощающей страстью, нет, этого не было. И все же прежнее его увлечение вспыхнуло с новой, неожиданной для него самого силой. Встречался он с Ириной у Радомских всего несколько раз, а все же крепко запомнились ее большие зеленовато-серые глаза с длинными ресницами, каштановые, с золотым отливом волосы.
Большое уважение питал Позднеев к тонкому уму, наблюдательности, огромному жизненному опыту Суворова, но ему казалось невероятным, чтобы недалекий, добродушный сэр Крауфорд мог быть вражеским разведчиком. С его толстых, оттопыренных губ никогда не сходила беспечная улыбка. "В жизни есть только одна хорошая сторона - возможность смеяться", - сказал он как-то Позднееву. Взгляд его выпуклых голубовато-серых глаз всегда был благожелательно-безразличным ко всему, что его окружало. Казалось, на его лице было написано: "Я доволен собой, это, право же, главное, самое важное, а все прочее едва ли стоит сколько-нибудь серьезного внимания".
Всадники остановились у серого двухэтажного дома на одной из главных улиц Таганрога - Греческой. У подъезда была укреплена большая вывеска; на синем фоне ее выведено золотыми буквами по-английски и по-русски: "Высочайше утвержденная и находящаяся под покровительством Российского правительства экспортно-импортная торговая фирма "Сидней, Джемс и компания"".
Верхний этаж дома занимали Крауфорды.
Алеша остался на улице, держа на поводу коней, а Позднеев вошел в подъезд. Крутая узкая лестница - ее едва можно было разглядеть в полутьме подъезда - вела на верхний этаж. "Интересно, много ли у них служащих и сколько из них сынов туманного Альбиона, сиречь англичан?" - подумал Позднеев и, вместо того чтобы направиться по лестнице наверх, снял свой темно-синий подбитый мехом плащ, перекинул его через руку, потом, тихо открыв двери, вошел в помещение фирмы.
Несмотря на распахнутые форточки, повеяло густым пряным запахом дорогих колониальных товаров: мускатных орехов, перца, ванили, гвоздики, корицы, имбиря. Мешки были сложены тут же, вдоль стен. В длинной, с низким потолком комнате, разбитой каменной аркой на две части, стояли за конторками служащие фирмы, было их с десяток, а один сидел посередине за массивным письменным столом и начальническим басом распекал своих подчиненных за нерадение и нерасторопность. На каждой конторке горел канделябр - на улице все еще стоял густой туман, хотя было уже около полудня.
"Греки, должно быть, - решил Позднеев, окинув беглым взглядом служащих, - но четверо - те, что с бакенбардами, и бритыми подбородками, - несомненно англичане".
Около двери, в которую вошел Позднеев, было темновато, поэтому появление Позднеева не сразу было замечено. Но вот краснолицый толстый начальник, важно восседавший за столом, взглянул случайно в сторону входа, увидел стоящего у двери человека в темно-зеленом мундире, в треуголке, расшитой галунами, с адъютантскими аксельбантами и орденом Георгия на груди. Красное лицо начальника конторы, окаймленное огненно-рыжими бакенбардами, заметно побледнело, губы перекосились, точно от испуга.
"Что это он, за привидение, что ли, принял меня?" - удивился Позднеев.
- Кто вы, что вам надо? - дрожащим фальцетом крикнул начальник, только что распекавший своих подчиненных рокочущим басом.
Вопрос был задан по-английски, и Анатолий, подойдя к столу начальника, учтиво поклонился и ответил по-английски:
- Я премьер-майор Позднеев, штаб-офицер для поручений при командующем Кубанским корпусом генерал-поручике Суворове. Прибыл по приглашению сэра Арчибальда Крауфорда и леди Ирен. Прошу объяснить мне, как пройти в их квартиру.
- По приглашению сэра?.. Ах, вот как!
Лицо начальника изменилось: вернулся румянец, толстые щеки раздвинула блаженно-радостная улыбка.
- Позвольте представиться, - громыхал он вновь басовито, - старший клерк фирмы, зовут меня Джек Саймондс, весь к услугам вашей милости. Я сам, сам, провожу вас, милорд!
Не переставая кланяться, он запер ящик стола.
"Видно, не доверяет своим клеркам", - мелькнуло у Позднеева.
Саймондс выбежал из-за стола и, колыхая тучным животом, побежал мелкими шажками впереди Позднеева. На лестнице, держа в руке канделябр и освещая путь гостю, Саймондс продолжал бормотать:
- Большая честь для нашей фирмы… ваше благосклонное посещение… большая честь!..
В комнате, куда слуга впустил Позднеева, ему пришлось дожидаться недолго. Не прошло и двух минут, как за дверью послышалея шорох. Стремительно вошла Ирина в белом платье с зеленым шелковым поясом. Большие глаза ее сияли влажным блеском. "Наконец-то!.." - сказала она тихо дрогнувшим голосом. Позднеев стал целовать ее руки, но она поспешно отдернула их: за дверью послышались тяжелые шаги.
Сэр Крауфорд, высокий и толстый, вошел с беспечной улыбкой, открывавшей ряд желтоватых, длинных, точно, клыки, зубов.
- Доброе утро, сэр! Вы совсем не изменились. Все тот же уверенный взгляд. Видно, прошлогодняя дуэль с графом Радомским никак не отразилась на вашем здоровье, ха-ха-ха! - отрывисто засмеялся Крауфорд. - Горяченький у вас характер, достоуважаемый сэр, горяченький! Мне все, все известно! Вы ничего от меня не скроете, правда, Ирен? - смеялся Крауфорд, шутливо грозя пальцем Позднееву.
Ирина ничего не ответила, перелистывая дрожащими пальцами ноты на клавесине.
А Крауфорд продолжал беззаботно болтать:
- Да-да, знаю и о том, что из секунд-майора вы произведены в премьер-майоры. Для молодого человека ваших лет - ведь вам только двадцать пять? - это уже большой успех! И полученный вами орден Георгия, который недавно учредила ваша императрица, - тоже немалое отличие. Все это - дорога к высшим чинам, ха-ха!
- Не гонюсь за чинами, - сухо ответил Позднеев. - Ведь вот ваш же Бернс - недавно я читал его стихи - говорит: "Чины и титулы - лишь отпечаток золотой монеты".
- Бернс? Какой же он "наш"? Да ведь это ж поэт про-сто-на-родья, вдобавок шотландец, - кисло усмехнулся Крауфорд, но сейчас же благополучно захохотал: - А впрочем, это остроумно! Но, поймите, иногда бывает и наоборот. Вот так именно случилось со мной: жизнь в Петербурге стоила мне так дорого, что я предпочел не тратить там пригоршнями золото, а бла-го-ра-зум-но получать его здесь. Остроумно сказано, не правда ли? Ирен, ты хоть головой кивни из вежливости. Не хочешь? Ну и не надо, я и сам знаю, что шутить умею!
Крауфорд взял под руку Позднеева и, отведя его немного в сторону, сказал доверительно: