Он все смотрел на Славу, озадаченный этим вопросом. Охрана диктовала определенный образ жизни. Даже непьющий человек во время дежурства пил… просто потому, что не мог не воспользоваться возможностью. Ни одни взрослый мужчина не сможет целые сутки ничего не делать. Ребята из пригорода, с которыми Славе довелось работать в одной больнице, пили каждую смену, честно говоря, что на такой работе они отдыхают. Дома – огород, хозяйство, машина и прочие радости жизни. Жены, с которыми хочешь не хочешь, а приходится считаться. Да и время сейчас не то, чтобы тратить его на выпивку. Те, кто предпочел жить по старому, давно уже смотрят на земную суету из других миров. Так что крепкие подмосковные мужички выработали определенный режим, график – день похмелья, два дня надежной трезвости, и на четвертый, на работе, сам бог велел…
Слава не отставал от коллектива, и только природное здоровье помогало ему поддерживать к пересменке вертикальное положение.
Он пил не как все, а хлеще. Он пил на работе, он пил после работы, он пил перед работой. Он каждый день тянул горький желтый пенистый напиток, помня, каким дефицитом тот был в советские времена – хотя что тогда дефицитом не было? Соль?
А когда пиво не помогало избавиться от тоски, приходилось брать чекушку – сорокаградусный раствор этанола бил по мозгам не хуже деревянной кувалды, и тоска, конечно же, куда-то испарялась, чтобы с похмелья навалиться с утроенной силой.
Слава хорошо помнил свое пьяное прошлое. И не хотел его возвращения. Поэтому он опять пристально посмотрел в слезящиеся глаза напарника, который скис и потух, и даже стал казаться ниже ростом и приглушенных басом подтвердил.
– Можешь считать, что я болен, может считать, что я зашит – если это тебе доставит удовольствие и успокоит твою душу. Но пить я не буду не только с тобой, но ни с кем и никогда, и мне хочется, чтобы ты это уяснил.
– Уяснил, уяснил – пробормотал Кондрат, отворачиваясь от странного парня. Смена была потеряна, он к этой мысли постарался привыкнуть.
– А вот ты можешь выпить. – спокойно, без нажима продолжил Слава.
– Как? – поднял торчащие какими-то проволочками брови Кондрат – Я что, один буду?
– Ну почему один. Со мной. Я охотно посижу с тобой и поддержу беседу. Мне, знаешь ли, тоже приятно общаться с умными людьми.
Кондрат косился на него, гадая, где тут подвох, но Слава улыбнулся так откровенно, что кадык страдающего дяди дернулся слышим звуком.
– ТО есть ты хочешь сказать, что ты пить не будешь, а посидеть со мной посидишь? Так что ли?
– Посижу… а ты что, брезгуешь сидеть с трезвым человеком?
Кондрат смотрел на него, и видно было, как борется в нем алкоголик и трезвенник. Но уже через минуту стало ясно, кто сильнее.
– Да нет, отчего же брезгую… хороший человек он и трезвый хороший, такое тоже бывает… только вот денег у меня не очень, я, честно говоря, рассчитывал на…
Тут он потер воздух желтыми от никотина пальцами…
Слава усмехнулся и без разговоров выдал ему искомую сумму. Работа началась… да здравствует работа!!
Кондрат испарился – Слава, выйдя на крыльцо интерната, увидел его за забором, а рядом – машущую рукой вдаль потрепанную личность.
Слава усмехнулся – все шло по накатанному пути. Скоро его напарник вернется, и в его суетливости уже будет прослеживаться вполне определенная цель. Он сядет за столки возле шкафов, в которых обнаружились засаленный форменные куртки с эмблемами неведомого ЧОП.
Он поставит черную от чайного налета кружку на стол – с дрожащей рукой наполнит ее до половины. Морщась и передергиваясь, он опустошит ее и, закрыв глаза, будет прислушиваться к своим ощущениям. А вот когда веки поднимутся замедленно… это будет уже другой человек.
Пока напарник бегал за лекарством, Славик прогулялся по территории. Вдоль асфальтовых дорожек темнели стволы темных кленов, за ними среди зарослей глухого бурьяна раскидывали корявые ветви старые яблони. Заметив пожелтевшие утоптанные стебли на тропинке, Слава пошел по ней, зная, что увидит – и действительно, вокруг деревянного ящика в центре пятачка валялись пустые бутылки, окурки и шкурки перекрученных презервативов.
Возле входа сидели старики – Славику стало неловко под равнодушными, но цепкими взглядами выцветших глаз. Его никто ни о чем не спрашивал. Толкнув тяжелую стальную дверь, Слава вернулся в холл.
Да уж, охрана – ад для трудоголика. К тому же такая охрана. Надо охранять – но вот что, неясно. От кого, тоже. Будет удивительно, если за такую работу будут платить – пусть даже самые смешные деньги.
Слава еще раз прошелся по холлу, дивясь на огромные аквариумы – рыбы, которые при его приближении медлительно подплывали к стеклам, точно были пойманы не в водоемах средней полосы.
Мимо энергичным и широким шагом пронеслась женщина лет тридцати, с грубоватым лицом под шапкой соломенных коротких волос. Она была в ярко-синем спортивном костюме, овчинной безрукавке и тапочках на босу ногу. Покосившись на Славу снизу, она потешно сморщила короткий нос, фыркнула и продолжила движение, начав заметно крутить бедрами.
Звонкие шлепки ее тапок почти добрались да лестницы на верхние этажи, как вдруг затихли, и по холлу раскатилось это визгливого голоса.
– Ах ты потаскуха, блядь проклятая, что ты там опять сидишь? Ты е…. хочешь, гадина? Ты опять к охране стала таскаться? Проститутка, проститутка, проститутка… Шлюха!!
Слава скроил удивленную мину – тетка в душегрейке стояла совершенно одна в пустом коридоре, уперев руки в бока, смотрела налево и орала так, что брызгала слюна… но ей никто не отвечал, и дама затихла. Посмотрела только на Славу с непередаваемым выражением возмущения и кокетства, дернула плечами и пошла, совсем уже гротескно раскручивая зад.
Слава с ухмылкой поскреб затылок – да уж, всюду жизнь. Последний раз окинув взглядом подсвеченные округлые емкости, которые придавали затрапезному холлу какой-то космический вид, новоиспеченный охранник двинулся к гардеробу, где старший смены отвел им место дневной дисклокации.
Кондрат, как и Славик и рассчитывал, не терял времени даром. На столе гордо темнела остывшей заваркой литровая банка, стояли разномастные кружки с отбитыми ручками и сладости к чаю – наполовину обломанный круг подкопченной колбасы, банка маринованный огурчиков и неряшливо нарезанные куски черного хлеба. Из кружек несло таким суррогатом, что Слава не удержался от гримасы.
– Ну и что ты рожу корчишь? Непьющий, тоже мне, фон барон. Вот обязательно надо хорошим людям настроение испортить…
– Да ладно тебе – Слава бы настроен миролюбиво – Ты под градусом, жизнь налаживается, что бухтишь? Настроение я людям порчу… и давно ли ты стал о себе во множественном числе говорить?
И вот тут Слава осекся, потому что, действительно, Кондрат был не один. За столом возле окна примостилась глазастая черноволосая девушка. Опешивший от неожиданности Славик заметил только блестевшие смехом черные глаза и рассыпанные по плечам отливающие вороным блеском волосы.
– Вот так, Света, ты посмотри на элиту охранной деятельности – к нам нимфа, можно сказать, с небес спустилась, а он не только ничего вокруг не замечает, он еще и ее не замечает… куда охрана катиться? А между прочим, ты именно ее должен беречь, как зеницу твоего позорного трезвого ока.
– Вы Света? – взял меленькую теплую кисть сраженный наповал Слава и прикоснулся к ней губами. Девушка порозовела от удовольствия и быстро ответила.
– Да, Света, очень приятно, а вас как зовут?
– Вячеслав… да просто – Славик. А каким счастливым ветром…
– Меня сюда родные сдали.
Слава, не зная что ответить и как реагировать, сел на расшатанный стул и брякнул.
– Очень приятно…то есть, очень приятно познакомится, а не то, что вас сюда… как это понять – сдали?
– Я – калека.
– В смысле?
– Как это – в смысле? Я калека в смысле калека. Вот – она указала за спину и Слава, немея от неловкости, увидел коричневые, с облупившейся краской костыли. – Детский церебральный паралич…ну, не очень сильный. Я хожу на костылях. Я даже бегала. Одно время занималась бегом.
– С костылями?
– Нет – просто улыбнулась девушка – бегала без костылей. Так же, как вы бегаете, но медленно.
– Ну ты даешь… – Выдавил Слава и впервые за много лет пожалел, что не может выпить. – ну, молодчина. Вы давайте… если хотите, выпейте.
– А вы? – спросила Света и Славик заметил, что глаза у нее уже затуманились этаким медлительным блаженством.
– Ты.
– Хорошо… ты выпьешь с нами?
– Свет, честное слово, знаешь, как надоело объяснять всем, почему я не пью?
– Нет, не знаю…
– И не узнаешь никогда – усмехнулся Слава – потому что тебе я это тоже объяснять не буду. Прими как данность – я просто не пью. Слепой Пью, я не пью…
– Ни в праздники, ни когда плохо?
– Да, и в праздники хожу трезвый и веселый, и когда плохо, вою, как собака, но не пью.
Света только пожала плечами на такое странное поведение взрослого здорового человека.
Кондрат уже свернул крышку выуженной из – под стола бутылке и щедро лил в кружки.
Они стукнулись со Светой кружками и Слава тоже – кулаком.
Вдруг Кондрат прекратил сотрясать воздух угрозами, а Света, покосившись в сторону входа, уже привычно фыркнула в кулачок. Возле широкой доски, на которую некогда гардеробщицы клали выдаваемые вещи, стоял высоченный старик. Белоснежные волосы были зачесаны назад, открывая морщины на высоком лбу, брови же, похожие на клочья ваты, почти скрывали выцветшие глаза. Кожа висела складками под мощным подбородком, висели плечи вытертого пиджака, который когда-то был по размеру.