2
Спать не хотелось, в который раз Анастасия разглядывала стены больницы, выкрашенные масляной краской, потертые спинки железных кроватей, напоминающих пионерский лагерь, лица спящих людей. Она прислушивалась к их мерному сопению, которое совсем не гармонировало с жизнью города за окном. Она была спокойна, она уже давно догадывалась, что больна чем-то очень серьёзным, что вряд ли она сможет, как прежде теперь ходить, как ходят обычно люди. Она возможно даже не сможет делать обыденные вещи, например, убирать, стирать, свободно передвигаться по городу… а как она любила бегать… Вот так, бежишь по дорожкам парка, и смотришь, как одна сцена жизни сменяется другой. Вот счастливые дети играют в мячик, вот влюблённая пара, а вот толстячок с питбулем… А ты бежишь вдоль пруда, вдоль клумб с цветами, и твоих длинных шелковистых волосах играет ветер.
Теперь Настя может только лежать, стонать и смотреть в потолок.
Она лысая. Волосы ей срезали по её просьбе. Просто так удобно лежать на подушке, так удобно болеть, потому что мыть волосы уже невозможно. Невозможно, даже просто мыться, потому что это больно. Поэтому её просто обтирают тряпочками, переворачивая с боку на бок, и в это время она боится смотреть медсестре в глаза и на своё костлявое бледное тело.
Настя осторожно пошевелила рукой, потом попробовала подтянуться и сесть на кровати. Одновременно тысячи иголок впились в её кости, кружилась голова и тошнило. И она опять упала на кровать.
Так изо дня в день проходило время. Она каждый день пыталась встать, но опять падала.
После тихого часа соседка напротив не проснулась. Просто не проснулась и всё. Позвали врача и медсестру, и две молодые девушки (вместо мускулистых санитаров) переложили её на железную каталку, накрыли простыней тело и лицо, на котором остался удивлённо раскрытый рот, и увезли в морг. Теперь беспутный весёлый племянник, который её даже ни разу не навестил в больнице, заберёт её квартиру в Москве, на которую она зарабатывала тяжёлым, изматывающим трудом, всю жизнь. И непонятно для чего надо было так жить, во всём себе отказывая, копить, чтобы купить жильё, и в конце, даже толком не успеть в нём пожить, и просто умереть?
На глаза навернулись слёзы, ей стало жалко эту женщину. Жалко её, а не себя. Потому что она была давно никому не нужна, её жизнь была давно подписана под уничтожение, ещё там давно, в глубоком детстве, когда её родной отец, как-то выпив изрядно водки и портвейна, хотел выбросить её с балкона пятого этажа. Жизнь кончилась, так и не начавшись, и поняла она это именно тогда, когда он тянул её к открытой двери за тоненькие ручки, а она упиралась ногами и кричала. А из зияющей открытой двери балкона дышала холодом на неё сама смерть. Её спасли люди, которые находились рядом, но позже она подумала, что зря спасли. Потому что ситуация только ухудшалась и ухудшалась. Она боялась приходить из школы домой, потому что почти не было ни дня, когда она в чем-нибудь обязательно не провинилась, и её нещадно били… Их дом не посещало солнце…
На место той женщины, которая умерла, привели и положили бабушку, сомнительной внешности. От неё пахло чем-то тухлым, она лучезарно улыбалась полупустым от зубов ртом и, казалось, была на пике своего счастья.
– Чему это ты так рада? – спросила дама, которая постоянно любила жевать, и возможно от этого её тело выросло так, что живот и груди передавливались пополам тесным нижним бельём и это было сильно заметно сквозь тонкую ткань халата.
– А как же, вот в обществе очутилась. Дома-то скучно и надо самой варить. А тут и покормят и поговорить есть с кем.
– Так ты что, не больна что ли?
– Да, кто ж в наши годы не болен. Все чем-нибудь больны, но вот столько сил требуется, чтобы в больницу положили, ужас. Я каждые полгода пытаюсь здесь полежать, для меня это как в санаторий съездить или в дом отдыха.
– Ишь ты, какая хитрая, – проворчала жующая дама, – ты, что одна живёшь?
– Ну да, никогошеньки, скучно очень.
– И небось квартира своя в Москве?
– Да, квартира моя.
– Так завещай, вон какой-нибудь молоденькой девушке и пусть она за тобой ухаживает и развлекает.
– Да я об этом думала. Ну вот хотя бы вот тебе, – кивнула она на Анастасию.
Люди поёжились, они слышали, что сказал девушке врач.
– Мне не надо, я могу раньше вас умереть, – спокойно проговорила Настя и прикрыла веки.
И все как-то сразу затихли.
3
Вечером пришла знакомая Насти. Ей позвонили из больницы, и предложили забрать больную к себе домой. Ольга деловито села на стул, выслушала все подробности развития Настиного заболевания и потянулась к сумке:
– Я тут тебе подарок принесла, – сказала она и, помешкав, достала пакет, не спеша его распаковала под любопытными взглядами больных. И вот на кровать упало, растеклось, развалилось, обняло Настю над одеялом что-то светло-бежевое, подобно облаку, кружевное, изысканное… Девушка вглядывалась в очертания упавшей невесомой ткани и приходила в ужас… На её кровати лежало потрясающее, красивое платье! То платье, которое было модно именно в этом сезоне. Она вспомнила, что ещё до своей болезни, увидев подобное на девушке в Крылатском, она показала его Ольге, и сказала, что мода сейчас именно такая, о которой она так мечтала в детстве, но тогда были модны пиджаки с большими плечами и плоские силуэты, а теперь такие женственные платья, с пышными и длинными юбками, и они ей так нравятся.
– Оля, я же не смогу его уже надеть, – сказала она грустно, и даже немного обиженно, осторожно перебирая в пальцах невесомую ткань.
– Сможешь. Я сейчас спешу, на следующей неделе я заеду, и мы решим, куда тебя будем селить, – сказала Ольга, встала, поправила свой костюм и пошла к выходу.
Платье, лежало на кровати, своим подолом накрывая Настю, а она смотрела на него и плакала.
На ужин все ушли, она осталась одна в палате, и немного подтянувшись сквозь боль и стоны, смогла спустить ноги на пол. Придерживаясь за изголовье кровати Настя, изо всех сил, скрипя зубами, встала осторожно на ноги и ещё немного подождала, когда стихнет острый разряд удара по опухшим суставам стопы, колен и крестца, потом пройдёт током по позвоночнику и останется в опухших посиневших пальцах. Она потянула на себя ткань и приложила к своей ночнушке это платье, пытаясь разглядеть себя в отражении окна, что находилось около её кровати. Мысли, как кони стали носиться в её голове. Она уже видела себя в ресторане, в театре, в парке, такой красивой, с длинными прядями отросших волос, с красивым молодым мужчиной за руку, который бы понял её истерзанное сердце, окутал бы её своими объятиями, поднял вверх в этом бежево-белом облаке и может быть, у неё бы появился настоящий дом и настоящая семья… Голова кружилась от нахлынувших чувств. Насте жутко захотелось надеть это платье и хоть раз куда-либо в нём выйти. В вечернем окне было ещё плохо видно всё очарование её нового образа. Она в отчаяние посмотрела на большое зеркало, которое висело в дальнем углу их палаты и сделала шаг по направлению к нему… потом сделала ещё шаг и ещё… Через несколько минут такой короткой и такой трудной дороги, она увидела своё отражение в настоящем зеркале и обомлела. Она была красива до безобразия. Похудевшая и изящная в своей худобе, с этим, приложенном к груди, платьем, она была похожа на Наташу Ростову из романа Льва Николаевича Толстого. Она обомлела и медленно сползла на пол, потеряв сознание от боли.