Красная Казанова - Волков Сергей Юрьевич страница 8.

Глава восьмая

Впервые Прохору Филипповичу не хотелось идти на службу. Не хотелось видеть Полину и он не без удо­вольствия подумал, что её запросто могло просквозить у проклятого общежития. Но как раз не секретарша, а трое кондукторов и вагоновожатая десятой линии слегли с температурой. Дальше - больше. Всех слу­жащих, откомандированных накануне с проверкой на вышеозначенный маршрут, также неожиданно свалил инфлюэнца.

- Бездельники! Симулянты! - гремел ГПОТ. - Ещё бы подкову или образ на шею повесили!

- Не говорите, - согласилась, как никогда свежая, Полина Михайловна, вплывая с чаем в кабинет. - Ве­рят всяким бредням, как при царском режиме.

Главный по общественному транспорту оттаял, улыбнулся, погладил усы.

- Ты, Полина, вот что… Я сейчас по делам, - Прохор Филиппович указал пальцем вверх. - Вернусь и мы с тобой вместе проинспектируем эту чёртову "десятку".

Он нежно посмотрел на секретаршу, на её большие груди, в облегающей блузе, но Полина Михайловна упрямо поджала, ярко подведённые липолином, губы.

- Мерси, товарищ Куропатка. Прямо, вами пора­жаюсь. Я, кажется, не обязана за тридцать пять рублей в месяц, нагишом в трамваях выставляться! Берите, вон эту, из финансового, и ехайте с ней, сколько хочете.

"Полинка - дрянь-баба". Тут бы ГПОТу напом­нить распутнице, прошлый вечер, но он пренебрёг связываться с интеллигенткой и только хмуро распо­рядился пригласить счетовода, безымянную пожилую девушку, с нездоровым румянцем. Однако и та, услы­хав, о предполагаемой экспедиции, заморгала белёсы­ми ресницами:

- Мне в "десятый" сегодня нельзя. Никак нельзя!

- Тебе-то, хоть, сегодня можно? - главный, кисло покосился на зама.

Оказалось - Селёдкину можно. Разумеется, Прохор Филиппович больше полагался на женскую стыдливость, рассчитывая, что ни секретарша, ни де­вица из бухгалтерии не отважатся раздеться, так ска­зать - в неподобающей обстановке. Да, собственно, и Селёдкин…

"Пусть только попробует!" - решил главный по общественному транспорту и условившись встретить­ся через час на конечной остановке, отбыл. Но не "на­верх", а, сделав приличный крюк, посетил централь­ный рынок, где, потолкавшись среди бабок с мешками, грязных цыганок в пёстрых юбках, лоточников, и про­чего "разношёрстного" люда, совершенно затерялся в шумящей толпе.

* * *

Ровно в полдень Прохор Филиппович был на ме­сте, почему-то с огромным берёзовым веником, сухо хрустевшим при малейшем движении и торчавшим во все стороны из хлипкого бумажного кулька. Кивнув Селёдкину, ГПОТ с минуту рассматривал свои баш­маки, после чего, заметил (обращаясь, как бы к себе самому, но довольно громко), что хороший банный ве­ник не каждый день попадается.

- … вот вроде и не к чему, а купил, - заключил он и, отвернувшись, принялся, скуки ради, читать надпи­си, оставленные несознательными гражданами и про­сто мальчишками на цоколе углового здания.

Некоторые откровенно ругательные, иные только шкодливые, с обязательными грамматическими ошиб­ками, но сложенные смачно, что называется - от души. Как, например, выведенный вкривь и вкось панегирик некому Захару, сочетавшемуся браком с комсомолкой Маруськой и поставившему законной супруге на утро, после упомянутого торжества, по "фонарю" на оба глаза.

- "Комсомолка"… - главный мрачно усмехнулся.

Меж тем, народу вокруг собралось порядочно.

"Третий" и "Седьмой" трамваи отправились на марш­рут набитыми "под завязку", однако, в подошедшую "Десятку", желающих садиться не нашлось. Прохор Филиппович с заместителем поднялись в тамбур одни. Не узнавшая начальства, полная кондукторша провор­чала что-то вроде:

- Шутники выискались, рожи бесстыжие…

… грубо сунув каждому по билету, крикнула ваго­новожатому:

- Обожди, Тимофеевич!..

… и, рассерженная, перебежала во второй, "при­цепной" салон. Ударил звонок. Вагон тронулся. Толпа на остановке с любопытством пялилась на двух пасса­жиров, отдельные нахальные товарищи указывали на ГПОТа пальцами:

- Ишь, котяра пузатый, сейчас ему…

Но, что "сейчас"? За стёклами уже мелькали уны­лые дома; деревья; запряжённые в телеги, отгоняющие хвостами мух, лошади, с торбами из дерюги на длин­ных мордах; скучающие в обнимку с мётлами дворни­ки.

- И где это всё обычно случается? - происходя­щее само по себе было настолько неприятно, не говоря уже о возможном продолжении, что главный по обще­ственному транспорту предпочёл не конкретизиро­вать, ограничившись туманным "это всё".

- У "Институтской", Прохор Филиппович, - с го­товностью отозвался зам.

"У "Институтской"… На площади "Всеобще­го равенства трудящихся", те же самые трудящиеся с голыми задницами! Селёдкин прав - чистейшая кон­трреволюция.. .", ГПОТ сделался туча-тучей.

- Я покемарю, что-то притомился нынче, а станем подъезжать, ты меня позови, - он устало закрыл глаза, но не задремал.

Главный по общественному транспорту размыш­лял о Захаре и Маруське-комсомолке; о комсомольцах вообще; о Лидочке и поисках изобретателя, разговор с которым, обещал быть нелёгким. И не то, чтобы ГПОТ не любил молодежь. Скорее наоборот. Он, как и все, аплодировал на майской демонстрации акробатиче­ским этюдам спортивного общества "Алый Факел", глядя как рабфаковцы складывают из своих атлетиче­ских тел всевозможные живые фигуры. Больше того, когда корпусная физкультурница, раздвинув силь­ные, схваченные на ляжках коротенькими шаровара­ми, ноги, взмывала звездой на плечах парней, Прохор Филиппович принимался пощипывать ус, повторяя в задумчивости:

- Делай, раз! Делай, два! Делай, три!

При этом, главный по общественному транспорту мечтательно улыбался чему-то постороннему, весьма далёкому от Первомая. Однако, по природе консер­вативный, он не одобрял взглядов комсомольцев на свободную любовь. Не одобрял молча (покуда сомни­тельная доктрина не касалась его лично). И вот теперь, какой-то очкастый индивид находит буржуазной идею женитьбы на его свояченице. А уж, коли начистоту, так ГПОТ, вовсе не усматривал ничего старорежимно- мещанского в желании девушки выйти замуж, иметь семью. "Перебесятся, конечно, но когда? Вот, хоть Селёдкин - человек нового поколения и тоже - дурак, коих мало, но от него не ждёшь какой-нибудь эксцен­тричной выходки…"

- Подъезжаем, Прохор Филиппович.

Тряхнуло. ГПОТ поднял голову. Трамвай уже вы­вернул на площадь, где, если не считать двух собак, лежащих в пыли мостовой у диетической столовой "Светлый путь", не было заметно ни души. Повис­нув на ремне, Селёдкин глядел в окно на "секретный" институт, а главный по общественному транспорту - на Селёдкина, совершенно не в силах отвести по­ражённого взора, поскольку щеголеватый костюмчик зама вдруг, прямо на глазах, начал испаряться. Прохор Филиппович на миг зажмурился, но видение не пропа­ло. Он хотел ущипнуть себя и не обнаружил ни галифе с френчем, ни прочего обмундирования, подобающего его полу и должности. С деланной улыбкой на абсо­лютно ошарашенном лице, ГПОТ, на всякий случай, принялся энергично похлопывать себя банным вени­ком по нагим бёдрам и под мышками, впрочем, ди­пломатичный подчинённый, поглощённый городским пейзажем, казалось, ничего необычного не замечает. А необычного - хватало. Так например, на голом теле Селёдкина, конторской штемпельной краской, от ко­лен до шеи, на манер пляжного костюма, явились ак­куратно выведенные, шириною в два пальца, горизон­тальные полосы. Прохор Филиппович подумал, что с улицы находчивого зама, действительно, можно было бы принять за купальщика, но вблизи… ГПОТ чуть не прыснул и, сделав вид, что закашлялся, до поры (пока вагон не проскочил похабную площадь и цирк не окон­чился), постарался не глядеть на сморщенную, сплошь выкрашенную чернилами, мошонку попутчика.

"Кто только ему задний фасад разрисовал, вот во­прос? Ну, Полинка! Дрянь-баба…"

Глава девятая

Такая гибкая в иных вопросах, по части суеверий и ревнивой подозрительности, Мария Семёновна вы­казывала косность и упрямство. Хотя, жаловаться на строптивость "половины" ГПОТу случалось не ча­сто. Привезя её из деревни, весёлую, ладную, Прохор Филиппович и сам удивлялся умению жены приспосо­биться к новым условиям. Лишь в двадцатом, когда он вступил в РКПБ, Мария Семёновна дрогнула и даже обмолвившись, как-то невзначай, назвала мужа по имени-отчеству. Впрочем, она легко побросала в печ­ку иконы, но, вот с чем Прохор Филиппович так и не смог справиться, это с непоколебимой верой супруги в сглаз и порчу, в заговоры… А ещё - сны, карты и тому подобный вздор.

- Так ведь, не она ж одна. А ревность, что ж… - поразмыслив на досуге он пришёл к заключению, что инженера в общежитии не было, да и быть не могло.

Ясно как дважды два, ведь после скандала на лек­ции … После "молнии" из Москвы, в которой, с пода­чи Полины, её знакомый секретарь ЦКа комсомола об­рисовал Дантона такими красками, что принимавшая депешу телеграфистка, наверно и сутки спустя, сидела за аппаратом кумачовая, очкарик обходил гражданку Зингер за сто вёрст. И туда, где она, носа бы не сунул! Значит, версия с "физкультурниками" отметалась и, вообще, сейчас на первый план выступила проблема трамваев, а уж калошу-то достать…

- Мы раздуваем пожар мировой, церкви и тюрь­мы сравняем с землёй, ведь от тайги до британских морей… - ГПОТ бодро завернул в знакомый тупичок и минуты черед две стоял под старой липой.