Красная Казанова - Волков Сергей Юрьевич страница 7.

И вот из-за этого-то изваяния высунул усы не­известный. Высунул, увидел женский силуэт в един­ственном освещённом окне второго этажа и юркнул обратно в тень. Подобное поведение могло бы пока­заться странным, и окажись дворник на посту, он не- приминул бы засвистеть. Но Гаврила в тот момент оглашал стены своей коморки храпом, лившимся нару­жу вместе с густым духом "рыковки". Да и неизвест­ный, при ближайшем рассмотрении, оказался вовсе не злоумышленником, а товарищем ГПОТом (просто мы его не сразу узнали, поскольку Прохор Филиппович был без калош, в рваных галифе, и вообще, вид имел весьма растерзанный, и ответственному руководителю - не свойственный). Выждав, когда супруга пройдёт вглубь комнаты, он преодолел на цыпочках несколь­ко саженей, отделявших его от подъезда, и скрылся за дверью.

Любопытный, не задумываясь, последовал бы за ним, но не будем торопиться. Лучше посмотрим, что происходило тремя часами ранее, на другом конце го­рода, у безликого одноэтажного здания, пользовавше­гося на удивление громкой, но не самой доброй славой в околотке, да и не только.

* * *

Смеркалось. Неотвратимо близился час, когда, по всем расчётам, инженеру надлежало посетить старуш­ку, но не очкарик, а некто представительный, средних лет, во френче и с газетой (передовицей он старатель­но отгораживался от редких пешеходов), показался в запущенном сквере городского семейного общежития.

Главный по общественному транспорту (а это был именно ГПОТ) неслышно прошёл от крыльца до кружевных чугунных ворот, туда и обратно, раз, другой, третий… Согласный с Маёвкиным, Прохор Филиппович, конечно, не собирался лезть на карниз, заглядывая в просветы занавесок. Опасаясь скорее не эсеров, а неженатых жильцов, он справедливо рассу­дил, что если для форточника-переростка получить по "кумполу" горшком герани, было делом обыденным (и, пожалуй, в воспитательных целях полезным), то для человека облечённого доверием партии, подоб­ный инцидент явился бы вопиющим нарушением всех мыслимых норм.

Как на грех, припозднившиеся холостяки про­должали прибывать. Многие - подвыпивши, некото­рые даже сильно, случались, правда, и трезвые, но все, неизменно крепкие, и Кулькова среди них не было. За полтора часа Прохор Филиппович насчитал пятерых. Ещё двое: скуластый, с длинной физиономией верзила и, тоже, плотный, но маленький - подкатили на дран­дулете. Коротышка поотстал и, заметив читающего не­знакомца, громко окликнул приятеля:

- Слышь, Конявый, а чё в такую пору можно в газете разобрать?

- "Чё-чё"? - передразнил дылда, останавливаясь.

- Ничё.

- Ну, и я про то… - мелкий подступил ближе, наг­ло, снизу вверх, оглядев ГПОТа. - Эй! Ты, случаем, не шпиён, товарищ? Чё-та наружность твоя, шибко подо­зрительна.

- Какой шпион! Не видишь, у меня этот улетел…

- Прохор Филиппович попытался сходу припомнить название. - Страус. Выпорхнул, сволочь, из рук. Жена в слёзы…

- А чё сразу нас не позвал? Нешто "Правдой", птиц ловят?

- С ей, тока в сортир… - объяснил длинный.

- Сейчас на ветке не то что страуса, Конявого, - коротышка указал пальцем на друга, - не углядишь. Жди теперича, пока-а запоёт.

- Да, запоёт. Может его давно кошка слопала, - снова встрял верзила. - Лучше так, вона видал, в пере­улке, зверинец, сорок копеек вход? В ём твоих стра­усов, гибель. Обделаем чин-чинарём, баба твоя и не отличит. Но вперёд уговор…

Он замолчал, соображая, сколько можно содрать за страуса и тут, с аллеи, донеслось легкое постуки­вание каблучков. Компания отступила в тень, а мимо, кутаясь в накинутую на плечи горжетку, проскольз­нула… Полина Михайловна! Да, она. Ошибка исклю­чалась, в осеннем воздухе разлился сладкий аромат "Персидской сирени" (главный лично презентовал ей флакон, по… по какому-то случаю). Секретарша шмыгнула в очерченный лампой, светлый круг у по­рога и стала ждать. Но, кого? Прохор Филиппович за­кусил ус.

- К "революционному марксисту" таскается. Того отовсюду попёрли, должно утешает, - доложил коро­тышка шёпотом. - Давай, что ли, полтора червонца…

Закончить ему не удалось. Услыхав про троцки­ста, ГПОТ загнул в сердцах такую фразу, что оба мо­лодчика, по беспартийности своей, только рты поот­крывали.

- … а дешевле нельзя.

- Суди сам, птица привозная, не щегол.

- Факт, не синица.

- Он стервец, небось, одних крошек схарчил на рубь…

Компаньоны с таким жаром нахваливали товар, что Прохор Филиппович начал всерьёз беспокоиться - не заинтересует ли выгодное предложение гражданку Зингер. Но тут длинный махнул рукой:

- А-а, богатей за наш счет!

- Наживайся! - мордастый потёр сухой глаз паль­цем. - Червонец, последнее слово!

ГПОТ оглянулся. Полина на крыльце не двигалась с места. Рядом, сопя переминались двое фартовых и если секретарша встретит его ночью у общежития, да ещё с такой артелью… Минутная вспышка прошла, не оставив следа. Он сдался, вытащил десятку:

- Только без шума.

- Не ссы, товарищ. Сами с понятием…

Ампирная решётка старого городского зоосада,

в виде копий с золочёными, когда-то, наконечника­ми, начиналась сразу за углом. Коротышка тыркнулся было напрямик, насилу выдрав застрявшую ногу об­ратно, и Прохор Филиппович облегчённо вздохнул. Но, верзила, молча отодвинув приятеля лапой, взялся за кованые прутья, состроил жуткую гримасу и… вмиг расширив отверстие, так же - не говоря ни слова, про­тиснулся в образовавшуюся щель.

- Ты, на стрёме, - строго приказал мелкий, повер­нул кепку козырьком набок, и последовал за Конявым.

"На стрёме", ГПОТ невесело глядел вдогонку бойкой парочке. Посвежело. Луна совсем зарылась в тучи. Из-за деревьев тянуло зверьём.

Допустим, он уйдёт… Собственно, ничего друго­го и не оставалось. Не ждать же, в самом деле, пока двое ненормальных приволокут казённого страуса. Но (вечно это "но"), такого фортеля ему не простят, и уйти, означало навсегда забыть дорогу к общежитию. А Кульков?

Остаться… Нет, дудки! Прохор Филиппович уже сидел утром на трубе и встречать следующее в кутузке не собирался. Шабаш, домой!

К сожалению столь благоразумное решение запо­здало. Тишину нарушила какая-то возня, истерично- сдавленное кудахтанье, приглушенная ругань, затем, грозное, низкое:

- А-ну полож павлина, гад…

В ответ - оплеуха. Незнакомый голос пресёкся. Опять возня, треск кустов, приближающийся топот. И вот, в ночной сумрак врезался свист, ему ответил дру­гой откуда-то справа и ГПОТ побежал.

Он бежал мимо семейного общежития "Физкультурник". Бежал по бульвару "Первого Мая". По "Красноармейской". По улице "Имени Марата", почти до самой биржи, где (как всякий знал), ещё с ночи собирается народ, поэтому главный по обще­ственному транспорту свернул в какой-то переулок, вовсе без названия. А там к нему из подворотни, зали­ваясь лаем, выкатилась клокастая шавка, вроде тех, что кличут "Найдами" и больно цапнула повыше икры.

- Ну-у Полинка, дрянь-баба!

* * *

Естественно, добравшись до дома позднее обыч­ного, да ещё (как уже сообщалось выше) имея некото­рый беспорядок в одежде, главный испытывал опре­делённую робость. Однако не взирая на то, что вина за случившееся ложилась исключительно на Полину, сообщать о ней жене, Прохору Филипповичу как-то не хотелось (совсем некстати, в памяти всплыл, почти забытый за давностью, эпизод, когда главный по об­щественному транспорту, также заполночь, засиделся с секретаршей на работе). Но, что-то говорить было надо. И пока он тщательно вытирал в прихожей ботин­ки, обдумывая, с чего начать, "половина" сама и нача­ла, и продолжила.

- Явился?!

- Явился! Я искал… - пробурчал ГПОТ, но как-то не вполне уверенно и, на всякий случай, заслонившись локтем.

- Искал он…

Объяснила Мария Семёновна кошке-копилке на дубовом гардеробе и переложила рушник в правую руку. Муж попятился.

- …машинку швейную! И ведь, на-шёл! На-шёл! На-шёл… - запыхавшись, женщина опустила, нако­нец, полотенце. - Людей бы постыдился, позорник. Седина в бороду…

То, что "половина" уже проинформирована о встрече у общежития, не особо удивило Прохора Филипповича. Так его покойный дед, зарабатывавший извозом, возвращаясь в удачный день домой на чет­вереньках, притворялся трезвым. И хотя заваливался в кровать не снимая правый сапог (где имел обычай прятать от старухи, случалось, и "синенькую") - про­сыпался неизменно "босый", без заначки, кряхтя, пил рассол и шепнув внуку: "У баб нюх!" - безропотно от­правлялся запрягать свою печальную Буланку.

Огорчало, что сведения со стороны слепо при­нимались супругой на веру, а доводы ГПОТа, что он и близко не подходил к секретарше, натыкались на враждебное:

- А калоши где оставил? На улице разувался?!

- Обронил я их, Мань. Такое, значит, дело.

- Знаю все твои дела, кобель старый! - не унима­лась спутница жизни. - Обои калоши враз не теряют.

И это правда, потерять их одновременно, чело­веку не пьяному, не в горячке, сложно, да куда там, почти невозможно. Понимая щекотливость момента, главный по общественному транспорту клятвенно обещал предоставить, в доказательство супружеской верности, вторую, выброшенную за ненадобностью, калошу. А что оставалось делать? Кто из мужчин, скажите, не влипал в истории? И хорошо ещё, оскор­блённая женщина ограничилась, по-скромности, такой ерундой. Надежда Константиновна, говорят, в анало­гичной ситуации, потребовала прижизненное издание "Капитала".