- Послушай, неужели ты хочешь, чтобы она каждую неделю делала аборт? Как так можно?
- Мне плевать, что будет с ней! - в голосе Мартышки появились по-деревенски бабьи интонации. - Она шлюха! И все, что ты хотел - это просто трахнуть ее! Ты не мог дождаться, пока я выйду из ванной, и трахнуть меня! А потом отдал ей мои таблетки!
- Ну и что из этого следует? Что ты хочешь мне этим сказать? Видишь ли, Мартышка, один из талантов, которым ты обделена - это умение рассуждать логически. Ты всегда искренна, но логики в твоих рассуждениях нет никакой.
- Ну и брось меня! Ты получил все, что хотел! Уходи!
- Может быть, и уйду!
- Я для тебя всегда лишь очередная "она"! У тебя такие большие говенные идеалы, ты знаешь столько красивых слов - а я в твоих глазах лишь очередная пизда - и лесбиянка! - и шлюха!
Давайте мы перескочим через этот эпизод. Он навевает скуку и раздражает. Воскресенье: мы выходим из лифта - и кто, вы думаете, входит в эту минуту в отель? Наша Лина с сыном лет семи-восьми - толстеньким мальчуганом, который словно вылеплен из алебастра и упакован в кружева, бархат и лакированные штиблеты. Лина сегодня не расфуфырена, а темные глаза ее - она с ребенком только что из церкви - полны обычной для итальянок скорби. Очень хорошо выглядит. Очаровательная женщина (ничего не мог с собой поделать), которая пришла показать нам своего бамбино! Так это, во всяком случае, выглядит.
Лина показывает на сына и шепотом спрашивает у Мартышки:
- Мольто элеганте, но?
Потом она провожает нас до машины и, пока ребенок зачарованно разглядывает униформу швейцара, приглашает нас к себе в гости. Сегодня к ней придет приятель - я напоминаю, что общаюсь с Линой через переводчика, - и мы могли бы поразвлечься вчетвером. Этот приятель - Лина уверена - с удовольствием трахнет синьорину. Я вижу, как из-под темных очков Мартышки появляются слезы:
- Что мне ей ответить - "да" или "нет"? - спрашивает она.
- Нет, конечно. Однозначно - "нет"!
Мартышка обменивается с Линой несколькими репликами и вновь поворачивается ко мне:
- Она говорит, что это не за деньги, что она…
- Нет! Нет!
Всю дорогу до Вилла Адриана она плачет:
- Я тоже хочу ребенка! И дом! И мужа! Я не лесбиянка! Я не шлюха! - Мартышка вспоминает прошлогоднюю весну, когда я взял ее с собой в Бронкс, на одно из тех мероприятий, которые мы в конторе называем "Вечерами Равных Возможностей". - Бедные пуэрториканцы, которых обсчитывают в супермаркетах! Ты говорил по-испански и произвел на меня просто колоссальное впечатление! Расскажите мне о вашей антисанитарии, о крысах и клопах, о том как вас "защищает" полиция! Потому что дискриминация - вне закона! Карается годом тюрьмы или штрафом в пятьсот долларов! И эти бедные пуэрториканцы встают, аплодируют и кричат: "Карайте их и тем, и другим!" Ну и жулик ты, Алекс! Фальшивка! Лицемер и обманщик! Этой кучке придурков ты кажешься важной шишкой, но я-то знаю правду, Алекс! Ты заставляешь женщин спать со шлюхами!
- Я никого не заставляю делать то, что ему не нравится.
- Человеческие возможности! Человеческие! Как ты любишь это слово! Ты хоть знаешь, что оно означает, сукин ты сын! Я покажу тебе, что оно означает! Останови машину, Алекс!
- Извини, не могу.
- Можешь! Можешь! Я выхожу! Мне нужен телефон! Я хочу позвонить по междугородке и сообщить Джону Линдсею о том, что ты заставлял меня делать!
- Хрена с два ты позвонишь!
- Я разоблачу тебя, Алекс - я позвоню Джимми Бреслину!
Потом, в Афинах, она грозится спрыгнуть с балкона, если я на ней не женюсь. Поэтому я ухожу.
emp
Шиксы! Зимою бациллы полиомиелита впадают в спячку, угроза помереть от страшной болезни откладывается до конца учебного года, и я получаю возможность кататься на коньках по замерзшему озеру в Ирвингтонском парке. Будними вечерами - а по выходным день напролет - я катаюсь по кругу вместе с шиксами, которые живут в Ирвингтоне - городишке, начинающемся за чертой моего доброго и безопасного еврейского квартала. Я научился распознавать квартиры, в которых живут шиксы - по занавескам; кроме того, гои вывешивают на фасадах своих домов небольшие белые полотнища со звездой - в честь самих себя и своих сыновей, находящихся в армии. Если звезда голубая - значит сын живой, а если золотая - значит, он погиб. "Мать с золотой звездой!" - торжественно представляет Ральф Эдвардс очередную участницу викторины "Правда или Выводы", которая через пару минут получит струей зельтерской в пизду и новенький холодильник впридачу… Моя тетушка Клара тоже "мать с золотой звездой" - с одной только разницей: в ее окошке вы не увидите белого полотнища со звездой, поскольку гибель сына не пробудила в ней гордости за героя. Скорее наоборот - с ней случился, как говорит мой отец, очередной "нервный срыв". На этот раз - на всю жизнь. С того дня, когда Хеши убили во время высадки десанта в Нормандии, тетушка почти не встает с постели и рыдает практически не переставая. Иногда доктору Иззи даже приходится делать ей укол, чтобы прервать приступ истерии… Но я про занавески - занавески в домах шике вышиты кружевами, или еще как-нибудь украшены - в стиле, который моя мама иронически называет "гойским вкусом". На Рождество, когда в школе каникулы, и я могу задерживаться на катке допоздна, за гойскими занавесками начинают мерцать огнями елки. Не в нашем квартале - упаси Господь! - и не на Лесли-стрит, и не на Шлей-стрит, и даже не на Фабиан-плейс. Первые елки за окнами появляются на подступах к границе Ирвингтона, а уж когда я вступаю на территорию города, то начинается настоящий ужас: здесь не только елки в каждом доме, но и сами дома украшены разноцветными лампочками, прославляющими Христианство; изо всех репродукторов льются звуки "Тихой ночи", словно - словно? - это национальный гимн, а заснеженные лужайки уставлены маленькими фигурками, изображающими сцену в хлеву, - ей-Богу, от этого стошнить может. Как они верят в это дерьмо? Не только дети, но и взрослые становятся в круг на заснеженных лужайках и умиленно улыбаются, глядя на пятнадцатисантиметровые деревянные фигурки, которые называются Мария, Иосиф и Иисус! И деревянные коровы и лошади тоже улыбаются! Господи! Круглый год - идиотизм евреев, а на Рождество - идиотизм гоев! Что за страна?! Стоит ли удивляться, что половина населения - придурки?
Но шиксы … ах, эти шиксы!.. Это что-то! В приспособленном под раздевалку жарко натопленном сарае для лодок я впадаю в экстаз от запаха опилок, мокрой шерсти и от вида их золотых прядей, выбившихся из-под платков и шапочек. Сидя среди этих румяных хихикающих девчонок, я дрожащими руками зашнуровываю ботинки, выхожу на морозный воздух, спускаюсь, ступая на цыпочках, по деревянным сходням на лед и устремляюсь вслед за щебечущей стайкой шикс - за букетом шикс, за гирляндой язычниц. Я охвачен такой неземной страстью, при которой восставший член был бы просто неуместен. Мой маленький обрезанный член аж съеживается от благоговения. А может, он просто испугался. Как им удается быть такими восхитительными, такими пышущими здоровьем, такими блондинками? Мое презрение к их вере более чем сводится на нет моим восхищением их внешним видом, их движениями, смехом и манерой говорить - я восхищаюсь той жизнью, что протекает за этими гойскими занавесками! А может, меня восхищает гордыня шикс - вернее, гордыня шкотцим? Ибо у этих девчонок есть старшие братья - воспитанные, уверенные в себе, чистые, быстрые полузащитники футбольных команд под названием "Нортистерн" и "Техас Крисчен", и "У.К.Л.А.". Их отцы - мужчины со светлыми волосами и низким голосом, а мамы - настоящие леди с добрыми улыбками и прекрасными манерами:
- Ей-Богу, Мэри, мы продали тридцать пять тортов на распродаже кондитерских изделий, - говорят они друг дружке.
- Не задерживайся, дорогая, - воркуют они вслед своим маленьким тюльпанчикам, когда те, наряженные в платья из тафты, отправляются на школьный бал танцевать с мальчиками, имена которых словно позаимствованы из школьных хрестоматий по литературе. Они не Аароны, Арнольды и Марвины, а Джонни, Биллы, Джимы и Тоды. Не Портные и не Пинхусы, а Смиты, Джонсы и Брауны! Они американцы, доктор, - как Генри Олдрич и Гомер, как Великий Гилдерслив и его племянник Лерой, как Корлисс и Вероника, как Хрипун, который поет под окном Джейн Пауэлл в "Свидании с Джуди". Именно для них Нэт "Кинг" Коул напевает каждое Рождество:
Каштаны трещат в камине,
Дед Мороз щиплет за нос…