Встреча двух бывших коллег этим красивым жестом и закончилась. Но я не могу не задать вопрос: почему Д'Ардело солгал? Этот вопрос он задал себе сам сразу же и тоже не смог на него ответить. Нет, ему не было стыдно из-за своей лжи. Просто он не мог понять, почему сделал это. Обычно лгут для того, чтобы кого-то обмануть и извлечь из этого выгоду. Но какую выгоду мог он извлечь, выдумав себе смертельную болезнь? Странно, но, размышляя о нелепости собственной лжи, он не мог удержаться от смеха. И этот смех объяснить было тоже невозможно. Почему он смеется? Его поведение казалось ему смешным? Нет. Впрочем, чувство юмора не было его сильной стороной. Просто этот выдуманный рак непонятно почему его веселил. Не переставая смеяться, он продолжал путь. Он смеялся и радовался своему хорошему настроению.
Рамон в гостях у Шарля
Через час после встречи с Д'Ардело Рамон был уже у Шарля.
- У меня для тебя подарок: заказ на коктейль, - сказал он.
- Здорово! В этом году с работой не очень, - сказал Шарль, приглашая приятеля сесть напротив него за низкий столик.
- Считай, это мой подарок тебе. И Калибану. Кстати, где он?
- Где ему быть? Дома, с женой.
- А я думал, коктейли вы обслуживаете вместе.
- Ну да. Театрам по-прежнему на него плевать.
Тут Рамон заметил на столике довольно толстую книгу. Он наклонился и не смог скрыть удивления: "Воспоминания" Никиты Хрущева.
- Это наш учитель мне дал.
- И что он там мог найти интересного?
- Он отметил для меня несколько абзацев. То, что я прочел, довольно забавно.
- Забавно?
- История о двадцати четырех куропатках.
- Что?
- История о двадцати четырех куропатках. Не слышал? А ведь с нее начались великие перемены в мире!
- Великие перемены в мире? Ни больше ни меньше?
- Ни больше ни меньше. Ну ладно, что за коктейль, у кого?
Рамон объяснил ему, и Шарль спросил:
- А кто этот Д'Ардело? Придурок, как все мои клиенты?
- Ну конечно.
- А его идиотизм какого рода?
- Какого рода его идиотизм... - задумчиво повторил Рамон. Затем спросил: -Ты Каклика знаешь?
Лекция Рамона о блестящем и незначительном
- Мой старинный приятель Каклик, - продолжал Рамон, - один из самых выдающихся бабников, каких я когда-либо встречал. Однажды меня пригласили на вечеринку, где оказались он и Д'Ардело. Друг с другом они знакомы не были. В одной гостиной встретились совершенно случайно. Наверное, Д'Ардело даже и не заметил моего приятеля. Там были очень красивые женщины, а Д'Ардело, как известно, от них без ума. Он готов на что угодно, лишь бы привлечь их внимание. В тот вечер это был просто фейерверк остроумия.
- Что-то неприличное?
- Наоборот. Шутки у него вполне приличные, благопристойные, оптимистические и в то же время такие изящные, утонченные, изысканные, они всегда привлекают внимание, хотя люди реагируют на них далеко не сразу. Это целое действо: сначала несколько секунд все молчат, и он сам начинает громко хохотать, потом еще через пару секунд до присутствующих тоже доходит, и они вежливо к нему присоединяются. И тут, когда смеяться начинают уже все - оцени, какой изящный ход! - он становится серьезным, совершенно бесстрастным, таким пресыщенным скептиком и, преисполненный тайного тщеславия, забавляется их смехом. А Каклик совершенно другой. Нет, он не молчит. Когда он в компании, то все время что-то бормочет своим слабым голоском, шелестит, а не разговаривает, и никто на его слова не обращает внимания. Шарль рассмеялся.
- Не смейся. Говорить, не привлекая внимания, не так-то просто! Присутствовать, так сказать, вербально и чтобы при этом никто тебя не слышал - это, знаешь ли, требует мастерства!
- Вот только смысл этого самого мастерства до меня не доходит.
- Молчание привлекает внимание. Оно производит впечатление. Делает тебя загадочным. Или вызывает подозрение. Этого Каклик и хочет избежать. Как на той самой вечеринке, о которой я тебе рассказываю. Была там одна очень красивая особа, Д'Ардело она очаровала. Каклик периодически обращался к ней, произносил какую-нибудь банальность, пустяк, что-то совсем неинтересное, хотя и приятное, зато его реплики не требовали вразумительного ответа, претензий на остроумие, ничего такого. Какое-то время спустя я вдруг понял, что Как-лика в комнате нет. Мне стало любопытно, я начал наблюдать за дамой. А Д'Ардело только что выдал очередную остроту, за которой последовало молчание, затем сам рассмеялся и еще через пару секунд к нему присоединились остальные. В этот самый момент, словно укрывшись за пеленой смеха, женщина направилась к выходу. Д'Ардело, довольный успехом остроты, упивается своим вербальным эксгибиционизмом. А чуть позже замечает, что красавицы-то рядом нет. И поскольку ничего не знает о присутствии здесь какого-то там Каклика, не может объяснить себе причину ее исчезновения. Он так ничего не понял и до сих пор не понимает, какая ценная вещь эта незначительность. Это тебе мой ответ на вопрос, какого рода его идиотизм.
- Да, понимаю, блестящим быть бесполезно.
- Не просто бесполезно. Вредно. Когда какой-нибудь блестящий мужчина пытается соблазнить женщину, у той появляется ощущение, будто она вступает в соревнование. И тоже обязана блистать, чтобы не отдаваться без сопротивления. А незначительность ее как будто освобождает. Заставляет забыть об осторожности. Не требует ответного остроумия. Делает ее беззаботной и, следовательно, легкодоступной. Ну да ладно. Что же касается Д'Ардело, то это отнюдь не ничтожество, он Нарцисс. Причем в точном смысле этого слова: ведь Нарцисс - это не гордец. Гордец презирает других. Он их недооценивает. А Нарцисс, напротив, их переоценивает, потому что в глазах каждого видит собственное отражение и хочет его приукрасить. И старательно пестует свои образы. Вот что для вас обоих важно: он очень мил. По мне, так он, конечно, сноб. Хотя мое отношение к нему изменилось. Я узнал, что он серьезно болен. И с тех пор смотрю на него другими глазами.
Болен? Чем?
- Рак. Я даже удивился, до какой степени меня огорчило это известие. Возможно, это его последние месяцы жизни.
И потом, после паузы:
- Меня тронуло, как он мне об этом сказал... очень просто, даже застенчиво... без пафоса, безо всякого нарциссизма. И я вдруг впервые почувствовал к этому дураку искреннюю симпатию... искреннюю симпатию.
Часть вторая
КУКОЛЬНЫЙ ТЕАТР
Двадцать четыре куропатки
В конце долгого, утомительного дня Сталин любил еще какое-то время посидеть со своими соратниками и отдохнуть, рассказывая им истории из своей жизни. Вот такую, например.
Однажды он решает пойти на охоту. Натягивает старую куртку, надевает лыжи, берет ружье и бежит по снегу тринадцать верст. И вот прямо перед собой он видит дерево, а на ветках сидят куропатки. Он останавливается и пересчитывает их. Двадцать четыре. Какая досада! У него с собой только двенадцать патронов! Он стреляет, убивает двенадцать куропаток, потом разворачивается, бежит обратно тринадцать верст, и дома берет еще дюжину патронов. Снова бежит тринадцать верст и видит, что куропатки по-прежнему сидят на том же дереве. Тогда он убивает остальных...
- Ну как тебе? - спросил Шарль у Калибана, а тот рассмеялся:
- Если бы сам Сталин мне это рассказал, я бы ему поаплодировал! А ты откуда взял эту историю?
- Учитель подарил мне "Воспоминания" Хрущева, книга издана во Франции уже очень давно. Хрущев излагает эту историю с куропатками так, как Сталин рассказывал им. Но, по словам Хрущева, никто не отреагировал, как ты. Никто не смеялся. Всем, разумеется, рассказ Сталина показался абсурдным, и было противно от его вранья. Но все молчали, и только один Хрущев набрался смелости и сказал Сталину, что он об этом думает. Слушай!
Шарль открыл книгу и медленно прочел вслух: "Тут я его даже переспросил: "Как, все-все сидят?" - "Да, - отвечает, - все"".
Но история на этом не закончилась, да будет тебе известно, что в конце дня все собирались в просторной туалетной комнате. Представь себе: на стене длинный ряд писсуаров, на противоположной стене умывальники. Писсуары фаянсовые, в форме ракушек, яркие, с цветочными орнаментами. У каждого члена сталинского клана собственный писсуар, сделанный и подписанный определенным мастером. Только у Сталина не было.
- А где же тогда писал Сталин?
- В отдельном туалете, в другой части здания; а поскольку он всегда писал в одиночестве, а не со своими сотрудниками, те в своем туалете чувствовали себя божественно свободными и осмеливались наконец сказать вслух то, о чем вынуждены были молчать в присутствии Главного. Как и в тот день, когда Сталин поведал историю про двадцать четыре куропатки. Опять процитирую тебе Хрущева: "Когда уходили и, готовясь уехать, заходили в туалет, то там буквально плевались: (... ) "Ну, брешет!" У нас ни у кого не было сомнения в этом".
- А Хрущев - это кто?
- После смерти Сталина он стал главой советской империи.
Помолчав, Калибан произнес:
- Знаешь, что мне кажется невероятным во всей этой истории: никто так и не понял, что Сталин шутит.
- Ну да, - ответил Шарль и положил книгу на стол. - Ведь никто рядом с ним уже не знал, что такое шутка. И мне кажется, именно тогда новый великий период Истории известил о своем появлении.
Шарль мечтает о пьесе для кукольного театра