- Ох, - вздыхает дама, - ох уж этот квартал… - Потом поворачивается к мальчику, берет его за локоть. - Давай-ка в последний раз, начнешь с того места, где остановился.
- Что там случилось?
- Займись-ка лучше своей сонатиной.
Мальчик снова усаживается за пианино. Принимается играть в том же ритме, но, предвкушая близкий конец урока, придает сонатине ту умеренность и певучесть, каких от него требовали, - модерато кантабиле.
- Признаться, когда он вот такой покорный, мне даже делается как-то не по себе, - признается. Анна Дэбаред. - Вот видите, сама не знаю, чего хочу. Бедное дитя…
А малыш все играет и играет, безукоризненно, как надо.
- Да уж, мадам Дэбаред, ничего не скажешь, - почти весело замечает дама, - хорошенькое же воспитание вы ему даете.
В этот момент мальчик перестает играть.
- Почему ты остановился?
- Просто мне показалось…
И снова, как было велено, играет свою сонатину. Глухой шум толпы тем временем все нарастает и нарастает, он становится таким сильным, что даже на такой высоте заглушает звуки музыки.
- Не забывай си-бемоль в ключе, - напомнила дама, - в остальном все отлично, вот видишь…
Сонатина лилась, заполняя собою все пространство, пока снова не достигла своего последнего, завершающего аккорда. И время подошло к концу. Дама объявила, что на сегодня урок окончен.
- Помяните мое слово, мадам Дэбаред, - предрекла она, - вы еще хлебнете с ним горя, с этим ребенком.
- Ах, о чем вы говорите, вот уже и сейчас, он же поедом меня ест, просто пожирает, и все.
Анна Дэбаред опустила голову, закрыла глаза, в болезненной улыбке сквозили нескончаемые родовые муки. Где-то внизу новые крики, на сей раз вполне осмысленные, говорили о том, что там и вправду произошло что-то из ряда вон выходящее.
- Ничего, завтра мы все узнаем, - заверила дама. Мальчик подбежал к окну.
- Какие-то машины подъехали, - сообщил он.
Толпа со всех сторон забаррикадировала вход в кафе, она все прибывала и прибывала - правда, уже чуть послабее - с соседних улиц, но все же оказалась куда больше, чем можно было предположить. Город разрастался. Люди расступились, в гуще толпы образовался проход - чтобы пропустить черный фургон. Оттуда вышли трое и исчезли в кафе.
- Полиция, - пояснил кто-то.
Анна Дэбаред поинтересовалась, что там случилось.
- Кого-то убили. Какую-то женщину.
Она оставила мальчика перед парадным дома мадемуазель Жира, подошла к основной толпе, собравшейся перед входом в кафе, и, пробираясь сквозь нее, протиснулась в первый ряд - туда, где люди стояли у открытых окон и смотрели внутрь, застыв от открывшегося перед их взорами зрелища. В глубине кафе, в полумраке дальнего зала, на полу, безучастная ко всему, лежала женщина. На ней, крепко вцепившись ей в плечи, лежал мужчина и тихонько звал ее:
- Любовь моя… Любимая…
Неожиданно он обернулся к толпе, обвел ее взглядом, и все увидели его глаза. Они были лишены всякого выражения, кроме исполненного ужаса, неистребимого, отрешенного от мира желания. Вошли полицейские. Хозяйка, с достоинством возвышаясь над стойкой, явно поджидала их.
- Уже трижды пыталась до вас дозвониться.
- Бедняжка, - посочувствовал кто-то.
- Почему? За что? - спросила Анна Дэбаред. - Кто знает…
Мужчина в исступлении закрыл собой распростертое тело женщины. Инспектор взял его за плечо и поднял. Тот не сопротивлялся. Было видно, что достоинство покинуло его теперь - и навсегда. Он обвел инспектора взглядом, все так же отрешенным от внешнего мира. Инспектор отпустил его, вытащил из кармана блокнот, карандаш, попросил назвать свое имя, выждал.
- Зря вы, все равно я сейчас не отвечу, - пробормотал мужчина.
Инспектор не стал настаивать и, присоединившись к своим коллегам, которые допрашивали хозяйку, присел за последний столик дальнего зала.
Мужчина уселся подле мертвой женщины, погладил ее по голове и улыбнулся ей. В дверь кафе торопливо вбежал молодой человек с фотоаппаратом наперевес и сфотографировал его так, сидящим с улыбкой на лице. В свете магниевой вспышки можно было увидеть, что женщина еще молода, что изо рта у нее скупыми, тоненькими струйками стекает кровь и что та же кровь видна на лице мужчины, который целовал ее. Кто-то в толпе проговорил:
- Фу, какая гадость, - и ушел.
Мужчина снова прильнул к телу своей женщины, но совсем ненадолго. Потом, будто это она его отпустила, снова поднялся.
- Да уведите же его поскорей! - крикнула хозяйка.
Но мужчина поднялся лишь затем, чтобы получше, потесней, во всю длину снова прильнуть к ее телу. И так замер, явно надолго успокоившись, снова обеими руками вцепившись в нее, приникнув лицом к ее лицу, к ее окровавленному рту.
Однако полицейские уже закончили писать под диктовку хозяйки и неспешными шагами, все трое сразу, с одинаковым выражением нескрываемой скуки вплотную подошли к нему.
Мальчик, благоразумно усевшись на ступеньки парадного мадемуазель Жиро, немного забылся. Он вполголоса напевал сонатину Диабелли.
- Ничего страшного, - проговорила Анна Дэбаред. - А теперь пора домой.
Малыш послушно последовал за ней. Прибыли новые наряды полицейских - слишком поздно, без всякой причины. Когда они проходили мимо кафе, оттуда в окружении полицейских вышел мужчина. Люди в молчании расступались, давая ему дорогу.
- Это не он кричал, - проговорил мальчик. - Он - нет, он совсем не кричал.
- Нет-нет, это не он. Не смотри туда.
- Почему, скажи.
- Не знаю.
Мужчина послушно дошагал до фургона. Однако, едва оказавшись там, молча вырвался, высвободившись из рук полицейских, и изо всех сил кинулся назад, в сторону кафе. Он уже почти достиг цели, но тут свет в кафе погас. Тогда он резко остановился, прямо на бегу, снова покорно последовал за полицейскими вплоть до самого фургона и послушно влез в него. Кто знает, может, в тот момент он и заплакал, но сгустившиеся сумерки высветили лишь искаженное, дрожащее, запачканное кровью лицо, не позволив разглядеть, текли ли по нему слезы.
- И все-таки, - заметила Анна Дэбаред, когда они уже дошли до Морского бульвара, - тебе бы следовало запомнить раз и навсегда: модерато - это значит умеренно, а кантабиле - певуче, это ведь так просто, разве нет?
II
На другой день заводы на противоположном конце города все еще дружно дымили, но час, когда они по пятницам обычно уже шли в сторону того квартала, миновал.
- Ну что, пойдем? - позвала сына Анна Дэбаред.
И они зашагали по Морскому бульвару. Там уже гуляли фланеры, так, слонялись без дела. И нашлись даже несколько купальщиков.
Мальчик привык гулять по городу каждый день в сопровождении матери - настолько, что она могла вести его куда угодно. И все же, когда они миновали первый мол и дошли до второго причала для буксиров, над которым жила мадемуазель Жиро, он не на шутку перепугался:
- Почему именно сюда?
- А почему бы и нет? - возразила Анна Дэбаред. - Ведь сегодня мы с тобой просто гуляем. Ну, пошли же. Какая разница, сюда или куда-нибудь еще?
Мальчик подчинился, последовал за ней до самого конца.
Она направилась прямо к стойке. Там был только один посетитель, он читал газету.
- Бокал вина, пожалуйста, - заказала она. Голос ее дрожал. Хозяйка поначалу удивилась, потом взяла себя в руки.
- А для малыша?
- Ничего.
- Это ведь здесь тогда кричали, я же помню, - заметил мальчик.
И, устремившись к солнцу, что лилось из дверей кафе, спустился со ступенек и исчез на тротуаре.
- Прекрасная погода, - заметила хозяйка.
Она видела, что женщину бьет дрожь, и старалась не смотреть в ее сторону.
- Мне так захотелось пить, - пояснила Анна Дэбаред.
- Само собой, первые теплые дни, всегда так бывает.
- Я даже попросила бы вас налить мне еще бокал вина.
По не прекращавшейся дрожи в руках, сжимавших бокал, хозяйка догадалась, что не сразу, не вдруг дождется желанных объяснений - она сама все скажет, просто надо дать ей время прийти в себя, оправиться от смущения.
Это случилось даже скорей, чем хозяйка могла рассчитывать. Анна Дэбаред залпом осушила второй бокал.
- Просто проходила мимо, вот и зашла, - пояснила она.
- Самая погода для прогулок, - одобрила хозяйка.
Мужчина перестал читать свою газету.
- Понимаете, вчера в это самое время я как раз была у мадемуазель Жиро.
Дрожь в руках уменьшилась. Лицо приняло почти благопристойное выражение.
- Я вас сразу узнала.
- Это было убийство, - сказал мужчина.
- Ах вот как, подумать только… - слукавила Анна Дэбаред. - Мне просто захотелось узнать, только и всего.
- Ничего удивительного.
- Это уж точно, - подтвердила хозяйка, - Нынче утром здесь столько народу перебывало, прямо один за другим…
Мимо дверей кафе на одной ножке проскакал малыш.
- Дело в том, что мадемуазель Жиро дает уроки музыки моему сынишке.
Судя по всему, вино сделало свое дело, голос ее тоже перестал дрожать. В глазах заиграла улыбка облегчения, словно у роженицы, только что благополучно разрешившейся от бремени.
- Он так на вас похож, - заметила хозяйка.
- Да, говорят, и вправду похож. - Улыбка проступила еще явственней.
- Особенно глаза.
- Сама не знаю, - продолжила Анна Дэбаред. - Понимаете… просто гуляла, и вдруг мне пришло в голову, а почему бы не заглянуть сюда. Вот и все…
- Да, это и вправду было убийство.
- Ах, да что вы, не может быть! - снова слукавила Анна Дэбаред. - Мне такое и в голову не приходило…