До того, как она встретила меня - Барнс Джулиан Патрик

"Женщина с прошлым" и муж, внешне готовый ВСЕ ПРОСТИТЬ, но в реальности МЕДЛЕННО СХОДЯЩИЙ С УМА от ревности…

Габриэле д'Аннунцио делал из этого мелодрамы.

Уильям Фолкнер - ШЕДЕВРЫ трагедии.

А под острым, насмешливым пером Джулиана Барнса это превращается в злой и озорной ЧЕРНЫЙ ЮМОР!

Ревность устарела?

Ревность отдает патологией?

Такова НОВАЯ МОРАЛЬ!

Или - НЕТ?..

Содержание:

• 1 - ТРИ КОСТЮМА И СКРИПКА 1

• 2 - IN FLAGRANTE 4

• 3 - КРЕСТНАШЕЕ 7

• 4 - САНСЕПОЛЬКРО ПОДЖИБОНСИ 10

• 5 - КОРОТЫШКИ И ОЧКАРИКИ 12

• 6 - МИСТЕР АВТОМОЙ 15

• 7 - НА НАВОЗНОЙ КУЧЕ 19

• 8 - ЖЕНОВСКИЕ ГРАНИТЫ 22

• 9 - ИНОГДА СИГАРА… 26

• 10 - СИНДРОМ СТЭНЛИ СПЕНСЕРА 29

• 11 - ЛОШАДЬ И КРОКОДИЛ 32

• Примечания 35

• Комментарии 35

Джулиан Барнс
"До того, как она встретила меня"

Посвящается Пат

Человек пребывает в сложном положении, так как, по сути, природа наградила его тремя различными видами мозга, которые, несмотря на огромные различия в структуре, должны функционировать совместно и держать связь друг с другом. Старейший из них в основе своей - мозг пресмыкающихся. Второй был унаследован нами от низших млекопитающих, а третий - результат позднейшего развития млекопитающих, и он… сделал человека именно человеком. В аллегорическом смысле эти три мозга один в другом можно представить себе так: когда психиатр приглашает пациента лечь на кушетку, он просит его вытянуться во всю длину рядом с лошадью и крокодилом.

Пол Д. Маклин. "Журнал нервных и психических заболеваний". Т. CXXXV, октябрь 1962

Il vaut mieux encore être marié qu'être mort.

Molière, "Les Fourberies de Scapin" .

1
ТРИ КОСТЮМА И СКРИПКА

Когда Грэм Хендрик в первый раз наблюдал, как его жена совершает адюльтер, он ничего против не имел. И даже поймал себя на том, что весело посмеивается. Ему и в голову не пришло прикрыть ладонью глаза дочери.

Конечно, тут не обошлось без Барбары. Барбары, его первой жены, не путать с Энн, второй женой - той, которая совершала адюльтер. Хотя, естественно, в тот момент он это адюльтером не считал. То есть реакция pas devant казалась неуместной. И в любом случае время все еще было медовое, как его называл Грэм.

Медовое время началось 22 апреля 1977 года в Рептон-Гарденс, когда Джек Лаптон познакомил его с девушкой-парашютисткой. Он уже выпил в третий раз с начала вечеринки, но алкоголь никогда не помогал ему расслабиться, и едва Джек их познакомил, что-то у него в мозгу щелкнуло и автоматически изгладило ее имя из его памяти. Вот что случалось с ним на вечеринках. За пару лет до этого Грэм эксперимента ради попробовал повторять названное ему имя вслух, пока они пожимали руки друг другу. "Привет, Рэйчел", - говорил он, и "Привет, Лайонел", и "Добрый вечер, Марион". Но выяснилось, что мужчины в этом случае принимают тебя за гомосексуалиста и держатся с опаской, а женщины вежливо спрашивают, не из Бостона ли ты, или, может быть, исповедуешь позитивное мышление? Грэму пришлось отвергнуть этот способ и вновь начать стыдиться за свой мозг.

В этот теплый апрельский вечер, прислонясь к стеллажу Джека, вдали от водоворота щебечущих курильщиков, Грэм вежливо смотрел на все еще безымянную женщину, ее белокурые аккуратно подстриженные волосы и карамельно-полосатую блузку, возможно, шелковую, откуда ему было знать?

- Должно быть, интересная жизнь.

- Да, совершенно верно.

- Вы, должно быть… много путешествуете.

- Да, много.

- Устраиваете показательные выступления, я полагаю. - Ему представилось, как она кувыркается, пронизывая воздух, и багряный дым с шипением бьет из канистры, привязанной к ее ноге.

- Ну, это не совсем по моей части.

(А по чьей же части?)

- Однако это же опасно.

- Что… вы о полетах? - Поразительно, подумала Энн, как часто мужчины боятся самолетов. Ей они никаких опасений не внушали.

- Нет, не сам полет, а дальнейшее… прыжок.

Энн вопросительно наклонила голову набок.

- Прыжки. - Грэм поставил стопку на полку и замахал руками вверх-вниз. Энн еще больше наклонила голову набок. Он схватил среднюю пуговицу своего пиджака и резко по-военному дернул вниз.

- А! - сказал он наконец. - Я думал, вы парашютистка.

Нижняя часть лица Энн сложилась в улыбку, затем скептическая жалость в ее глазах медленно сменилась веселыми смешинками.

- Но Джек сказал, что вы парашютистка, - повторил он, будто повторение со ссылкой на авторитет гарантировали возможность, что это все-таки правда. Без сомнения, еще один пример того, что Джек называл "поддать вечеринке жару, старый ты хрен".

- Следовательно, - подхватила она, - вы не историк и не преподаете в Лондонском университете.

- Господи, конечно, нет, - сказал Грэм. - Неужели я выгляжу как профессор?

- Я не знаю, как они выглядят. Разве не как все прочие?

- Нет, - свирепо сказал Грэм. - Они носят очки и коричневые твидовые пиджаки, и плечи у них сутулые, а характеры подлые и завистливые, и все они пользуются "Олд спайс".

Энн смерила его взглядом. Он был в очках и в коричневом вельветовом пиджаке.

- Я специалист по мозговым операциям, - сказал он. - То есть не совсем. Но я пролагаю путь наверх. Сначала надо напрактиковаться во всяком прочем, это понятно. Сейчас я на плечах и шеях.

- Наверное, интересно, - сказала Энн, не решив, до какой степени ему не следует верить. - И должно быть, трудно, - добавила она.

- Да, трудновато. - Он поправил очки на носу, сдвинув их вбок, а затем водворил точно на прежнее место. Он был высоким, с удлиненно-квадратным лицом и темными каштановыми волосами, прихотливо тронутыми сединой, словно кто-то вытряс ее из засорившейся перечницы. - И к тому же опасно.

- Ну еще бы!

(Неудивительно, что у него такие волосы.)

- Самая опасная часть, - объяснил он, - это полеты.

Она улыбнулась. Он улыбнулся. Она была не только хорошенькой, но и симпатичной.

- Я покупатель, - сказала она. - Покупаю готовую одежду.

- Я преподаватель, - сказал он. - Преподаю историю в Лондонском университете.

- Я маг, - сказал Джек Лаптон, подрейфовав на периферии их разговора, а теперь вставляя бутылку в его середину. - Я преподаю магию в Университете Жизни. Вина или вина?

Оглядываясь на прошлое, Грэм с пронзительной ясностью видел, насколько обмелела его тогдашняя жизнь. Разве что пронзительная ясность всегда составляла обманчивую функцию оглядывания на прошлое. Ему тогда было тридцать восемь - пятнадцать лет брака, десять лет занятия одной и той же работой, наполовину выплаченная эластичная закладная. И половина жизненного пути, полагал он, уже ощущая, как начинает спускаться под уклон.

Не то чтобы Барбара видела это именно так. Да и он не объяснил бы ей именно так. Возможно, в этом заключалась половина беды.

В то время он еще питал к Барбаре теплое чувство, хотя никогда по-настоящему ее не любил, и по меньшей мере уже пять лет их отношения не вызывали у него ни гордости, ни даже интереса. Он питал теплое чувство к своей дочери Элис, хотя, к его удивлению, более сильных эмоций она никогда у него не вызывала. Он был рад, что она хорошо учится, но сомневался, действительно ли эта радость чем-то отличается от облегчения, что она не учится плохо. Как определить? Теплое чувство от обратного вызывала у него и его работа, хотя с каждым годом оно становилось чуть прохладнее по мере того, как его студенты становились все более мелкотравчатыми, все более-бесстыже, ленивыми и все более вежливо-неприступными.

На протяжении всех пятнадцати лет его брака он ни разу не изменил Барбаре, так как считал супружескую неверность непорядочностью, а к тому же - представлялось ему - и из-за отсутствия соблазна (если раскрепощенные студентки закидывали перед ним ногу на ногу, он предлагал им более сложные темы для эссе, и они распространили слух, что он - рыба замороженная). И точно так же он никогда не думал о том, что может сменить работу, и сомневался, что найдет другую, с какой сможет справляться так же легко. Он много читал, он работал в саду, он решал кроссворды, он оберегал свою собственность. В тридцать восемь это уже ощущалось как почти уход на пенсию.