- Да погоди ты, Николай. Сначала надо решить вопрос с Надькиным трупом.
- Может, разрубить её да по кусочкам в туалет спустить? - предложил любовник.
- А если труба засорится? - выдвинула веский аргумент Филина мама. - Ты мне на сантехника денег дашь?
- К-ха!.. - кашлянула вдруг Надежда Сергеевна, и ещё раз: - Кха-а!..
- Наденька! - обрадовалась Филина мама. - Господи, как ты нас напугала.
- Кха–а–а… кха–а–а… - продолжала надсадно кашлять Надежда Сергеевна.
- Филюша - так больше всех испугался, - тараторила Филина мама. - Бегает вокруг тебя, плачет–плачет: "Тёть Надь, тёть Надь, не умирайте! Я вас очень люблю!" Скажи, Филенька…
- Ага, - сказал Филя, ковыряя пальцем в носу.
Надежда Сергеевна наконец откашлялась и говорит:
- Вот, блядь, чуть не сдохла!
А любовник Коля Д. достал из сумки бутылку водки и радостно произнес:
- Всё хорошо - что хорошо кончается. Давайте, девчонки, пить чай!
С нами крестная сила!
Жил один лесничий. Звали его - Виктор Степаныч. А погода была - не приведи Господь, хорошая собака хозяина во двор не выпустит.
Дождь. Снег. Мразь.
А кругом шумит густой тёмный лес.
Вот сидит Виктор Степаныч посреди этого леса в своей сторожке. Думу думает. Вернее - печку топит.
Время - за полночь.
Вдруг дверь тихонько отворяется, и входит старик с седой бородой.
- Здравствуй, - говорит, - Витёк. Я твой батя.
- Какой ещё батя? - отвечает лесничий. - Мой батя на войне пропал. Без вести. Много лет назад.
- Да не пропал я, - морщится старик. - А просто командир меня в разведку послал. Я и пошел.
- И где же ты был столько лет?
- В разведке, где ж ещё.
- Ну, выпей тогда, батяня, водочки за возвращение, - предлагает Виктор Степаныч.
Старик не заставил себя просить дважды. Выпил водочки, огурчиком закусил, под стол упал. Да и захрапел там.
А тут дверь опять отворяется. И входит девица с длинными, длинными, длинными ногами. Пригляделся лесничий - а это его жена, Нюра. Покойница.
- Фу-у, - говорит Нюра и от снега отряхивается. - Ну и погодка.
А Виктор Степаныч ей в ответ:
- Сейчас будем чай пить. С баранками.
Сели они за стол, под которым батя дрых. Стали чай пить.
Виктор Степаныч байку рассказывает:
- Иду я, значит, по лесу…
- Витенька, - говорит Нюра, кусая баранку. - Хватит мне зубы заговаривать.
- А чё такое, Нюрушка? - Виктору Степанычу даже дураком прикидываться без надобности. Само собой выходит.
- А то самое, - отвечает Нюра. - Забыл, как ты меня ядовитыми грибочками накормил?
- Из–ви–ни, - говорит Виктор Степаныч запальчиво. - Ты сама эти грибы собирала.
Неизвестно, чем бы весь этот разговор закончился, если б снова входная дверь не отворилась и не вошёл маленький мальчик.
- Дайте, - просит жалобно, - на орехи.
Нюра увидела его да как закричит истошным голосом:
- Сынок! Сынок! Сынок!
- Чё такое? - Виктор Степаныч понять никак не может.
- Это ж сыночек наш! - плачет и смеётся Нюра. - Помнишь, я из роддома его несла, пить захотела, наклонилась над колодцем, малютка из рук и выпал. Я думала, утонул…
- Не, выплыл, - говорит сынок. - Но с тех пор бедствую.
Тут и батя–разведчик из–под стола выполз. Глаза продрал, на Нюру уставился.
- Мамочка! - ахнул. - Мамочка!
- Какая я тебе мамочка, пёс старый! - Нюра ему в ответ. - Поди опохмелись!
А старик плачет горючими слезами, мама да мама - бормочет.
Виктор Степаныч хоть и дурак был, но умный, сразу смекнул, что здесь что–то не то. Взял да и перекрестился тихонько. И вмиг всё пропало: и жена–покойница, и сынок бедствующий, и батяня–разведчик.
А на дворе уже не темень - а свет. И не зима - а лето.
Во как нечистая сила балует!
Катенька
Жили–были папа, мама и я. То есть - трое. И вот однажды пошла мама в роддом и родила там девочку. Катеньку. Стали мы жить - вчетвером.
Как–то раз взял папа Катеньку на руки и отправился с ней погулять. Через час возвращается. Весёлый–превесёлый.
- Ну что, Машка, - кричит с порога (мою маму Машей звать), - хотела в Париж съездить?!
- Хотела, - осторожно отвечает мама. - И что?..
- Завтра едем! - говорит папа и кидает на стол аж двадцать пять долларов!
- Ура-а! - обрадовался я. - Завтра едем в Париж!!
Мама, конечно, тоже обрадовалась. Стали мы обсуждать, куда нам в Париже сходить да что посмотреть… А мама вдруг спрашивает:
- Алексей (моего папу Лёшей звать), а где Катенька?
Тут и я обратил внимание на то, что папа домой без Катеньки пришёл. А папа этак лукаво отвечает:
- А ты думаешь, денежки на Париж откуда?
- Откуда? - побледнела мама.
- От верблюда… Стою я, значит, на улице, - начал рассказывать папа. - Подходит ко мне толстая тётка и на Катеньку пальцем показывает - "Продаёшь, что ли?" "А вы хотите купить?" - удивился я. А она выкладывает двадцать пять баксов! Представляешь, какая дура - за трёхмесячного ребёнка целый четвертной отвалила!
- Так ты что - Катеньку продал?! - шепчет мама в ужасе.
- Ну да, - говорит папа. - У нас же ещё Петька есть (Петька - это я). Что нам их - солить?
- Правильно! - поддержал я папу. - Надо не за количеством гнаться, а за качеством. Вы лучше меня как следует воспитайте.
Но наша мама, как видно, не с той ноги утром встала.
- Забирай свои доллары! - кричит на папу. - И без Катеньки не возвращайся!!
Забрал папа доллары и ушёл. Ну, думаю, всё, теперь мы нашего папу больше никогда не увидим. Разве что во сне или на фотографии… Ничего подобного! И часу не прошло - возвращается. Весёлый–превесёлый. И с ребёнком.
- Держи, - протягивает ребёнка маме, - купил всего за двадцать баксов. Так что на Париж денег уже не хватит, а вот в Рязань вполне можем прокатиться.
Посмотрела мама на ребёнка и говорит:
- Так это ж не Катенька.
Папа даже слегка обалдел.
- Ну ты, Марья, даёшь. Что тебе не нравится?! Девочке три месяца. Руки–ноги на месте. Сама не знаешь, чего хочешь.
Посмотрел и я на ребёнка. Ребёнок как ребёнок. Правда не белый, а чёрный. Так это ещё и лучше - грязь незаметнее будет.
А мама ни в какую, словно её кипятком ошпарили.
- Уходи! - кричит на папу. - И без Катеньки не приходи!
Снова пошёл папа и на сей раз купил девочку за пять долларов. Так маме опять не понравилась. Видите ли, глаза у ребёнка узкие. А поди–ка сама за пять долларов с широкими купи…
Короче, семь раз уходил папа на улицу покупать детей. Из–за маминых капризов нам пришлось продать всю мебель, а вместо неё купить дешёвенькие лавки. Разместили мы семерых детей по лавкам и… и стали жить.
Прошло тридцать три года.
Все девчонки выросли и разъехались кто куда. Негритянка уехала в Африку, японка в Японию, еврейка в Израиль, американка в Америку… ну и так далее. Один я никуда не уехал. Дело в том, что я за тридцать три года ни капельки не вырос. Как был семилетним, так семилетним и остался.
А мама все эти годы у окошка просидела, высматривая, не идёт ли её драгоценная Катенька.
И вот как–то раз - звонок в дверь. Открываем, а на пороге стоит… Катенька! Ну, конечно, не трёхмесячная, а тридцатитрёхлетняя.
- Доченька! - радостно воскликнула мама - Это ты?!
- Мамочка! - радостно воскликнула Катенька. - Это я!!
Обнялись они, расцеловались. Сели мы все за стол. Обедать. Я быстренько суп смешал со вторым, туда же компот вылил. Ну а чего? Всё равно всё в желудке перемешается. А так чистая экономия времени и посуды. А папа с мамой и Катенькой едят–едят, едят–едят, едят–едят: первое, второе, третье, четвёртое, пятое, шестое… Наконец, Катенька откинулась на спинку стула и закурила.
- Ты куришь, доченька?! - ахнула мама.
- Я ещё и пью, - отвечает Катенька.
- Вот видишь, - укоризненно сказала мама папе, - что значит продать ребёнка.
- Продать? - удивилась Катенька. - Меня никто не продавал, а просто на помойку выкинули.
- Так вы… не Катенька, - опешила мама.
- Не-а, - отвечает Катенька, - я не Катенька. Я Рита Пончикова.
Мама так со стула и упала.
- Охо–хо, - вздыхает папа, - ну сейчас–то чего тебе не хватает? Кожа белая, глаза большие, волосы русые… Да ты и сама думала, что это Катенька.
- Ну, в общем, да, - согласилась мама, снова садясь на стул. - Вроде ничего девочка. Петенька вырастет - будет ему готовая невеста.
Вот так Рита Пончикова и осталась жить вместе с нами. Дожидаться, когда я вырасту. А мне что, жалко? Пускай ждёт. Может, дождётся.