Художники севера не имели античного наследства. А протест против феодальных оков назрел. И прошлое, дикое, варварское прошлое научить ничему не могло. Лишь слабые отсветы культуры классического Рима достигали "низких земель". Северянам пришлось пробивать новые пути в значительной мере самостоятельно.
Искусство Возрождения на севере проще, грубее, ближе к конкретной земле - Фландрии.
В Брюгге, в Генте сложились свои законы, свои вкусы. Города на диво богаты, столетняя война, разорившая Францию и Англию, обошла этот край стороной. Оба города входят в обширный лен графа Фландрского, но мало зависят от него. Простой горожанин хочет видеть на полотне самого себя, свое жилище, свой труд. Быт землепашца, рыбака, ремесленника, торговца не считается низким, недостойным искусства, а напротив, привлекает куда больше внимания, чем мифы далекого юга. Живется здесь лучше, чем на юге, фламандец не склонен считать земное существование лишь мучительной ступенью, ожиданием утех на небесах.
И вот художники, поэты севера с небывалой в Европе силой воспевают радости жизни, прелести родной природы.
Так сложилась школа живописи - нидерландская школа, основанная братьями ван Эйк. Она нашла последователей в Лейдене, среди голландцев, и в Турнэ - чисто французском по нравам, словом, распространилась на всех землях нынешней Бельгии и Голландии.
Впоследствии нидерландская школа распалась на две - голландскую и фламандскую.
С голландской мы уже знакомы. Мы видели, как в Голландии революция стерла всякую церковность, всякие храмовые фрески, как обыкновенная натура стала главным и даже исключительным предметом искусства.
Фландрия осталась графской, королевской, католической.
Однако она не исчерпала себя в искусстве. Она дала миру Рубенса и плеяду его учеников.
Мы встретимся с ними. Но не здесь, в Брюгге, а в более молодом центре ремесел, торговли, творчества - в Антверпене.
Моряк по имени Антверпен
Я люблю море, люблю гомон и флаги порта, поэтому в Антверпене мне многое близко.
Правда, море можно разглядеть разве что с колокольни здешней Нотр-Дам, да и то в ясную погоду. Причалы омывает река Шельда, не очень широкая. Но город пронизан морскими ветрами, то и дело несущими холод и дождь, тротуары его блестят, как палуба. Как в Роттердаме, в каменную толщу города врезаны резервуары, где суда находят убежища от изменчивой стихии приливов, вступающих в Шельду. В извилистых, узких улочках, ведущих от набережной, звенят и грохочут по вечерам матросские кабачки.
На набережной рядами, как в театре, поставлены скамейки. Впереди нет эстрады, не бывает никаких представлений - антверпенцы сидят лицом к Шельде, любуются океанскими лайнерами, проходящими мимо, гружеными лесовозами, самоходными баржами.
Шельда пересекает всю Бельгию. Река связана с сетью каналов, а через них - с Маасом, Мозелем, Рейном, Сеной, Луарой.
"Антверпен получил от бога Шельду, а все остальное от Шельды" - такую поговорку давным-давно пустили здешние гордецы.
Их легко представить себе - разодетых в бархат купцов и старшин, когда стоишь на здешней Большой площади, перед архитектурным колдовством Возрождения. Это их поэт ван ден Вондель писал, что Антверпен сияет в мире, как алмаз на перстне. Это они перехватили корабли у Брюгге, когда песок задушил Звин. Брюгге был портом европейского севера, Антверпен стал портом атлантическим.
Шестнадцатый век смотрит из окон гильдийских домов, украшенных эмблемами судоходства и торговли, век дальних морских походов и завоеваний. Америка уже открыта. Кортес вторгся в Мексику. На пристанях Антверпена громоздятся товары, которых почти не видел Брюгге: гвоздика, корица, ваниль и новинка, еще не вошедшая в обиход, - зерна какао. Гранильщик шлифует заморские алмазы. Ростовщик принимает в уплату долга диковинное фигурное золото ацтеков.
Чтобы почувствовать морскую душу Антверпена, надо побывать в замке Стеен. Он весь, как из сказки, небольшой, с точеными башенками и мостиком через ров. В его кладке - первые камни города, положенные еще в седьмом веке. Мореходы приплывали сюда в долбленых ладьях, а в замке, говорят, жил злой великан и собирал с приезжих тяжелую дань, пока его не одолел в бою витязь Брабо.
Замок служил щитом городу, он бывал и оплотом врагов. При испанцах тут была штаб-квартира инквизиции и самого герцога Альбы. Судовые пушки морских гезов посылали сюда свои ядра.
Внутри замка, в музее судоходства, кажется, и сейчас пахнут порохом и солью штормов узорчатые рули, резные клотики, бушприт с девой моря, отчаянно раскинувшей руки. Остатки кораблей, давно погибших на скалах, в бою, или источенных временем.
Затем вы долго будете бродить среди парусников. Есть модели, сделанные сотни лет назад и верно висевшие в часовнях, как жертвы святым патронам. Свет из готических окон играет на медных пушечках, на креплениях, на флаге, расшитом золотыми и серебряными нитями.
Лежат под стеклом немые участники походов - компасы и подзорные трубы времен Магеллана; лоция, напечатанная в 1686 году, с поэтичным заглавием - "Маленький морской светильник".
А вот разрисованная, филигранная лодка, даже на лопастях весел плещутся и скалят зубы фантастические водяные твари. В такой лодке возили Наполеона. Он весьма интересовался Антверпеном, хотел использовать его как "пистолет, направленный в сердце Англии".
По приказу Наполеона вырыли первые искусственные бассейны. Появились большие суда, и для них Антверпен был доступен только в часы прилива. В бассейнах эти суда спокойно стояли, запертые шлюзами, и по высокой воде уходили.
Теперь в порту много бассейнов. И к тому же есть шлюзы, регулирующие уровень самой Шельды.
Музей не чужд современности. Он показывает модели новейших судов, дает понятие о планах развития порта.
Кроме новых бассейнов, в плане новый шлюз, надо еще поднять уровень Шельды, чтобы дать дорогу огромным супертанкерам. На очереди - углубление бельгийских каналов для приема новых большегрузных самоходных барж.
Кстати сказать, работы подвигаются медленно. Притесняет их другая статья расхода в бюджете Бельгии, как мы знаем, очень крупная - на вооружение…
Хочется смотреть и из окон музея. Там - живое продолжение экспозиции. Холодная, встревоженная ветром Шельда, скаты пакгаузов, вереница судов, словно примерзшая к бетонной окантовке берега. А иногда мимо замка, совсем близко проплывает морской теплоход - огромный в речных берегах - и заглядывает в залы музея, в чашу карликовых труб и мачт, будто ищет товарища…
Теперь в порт, к кораблям настоящим…
Они такие же, как везде, во всем мире - эти громадные, тяжелые сараи - пакгаузы, набитые мешками, тюками, ящиками, эти набережные, вымощенные бетонными плитами, транспортеры, краны. И вбитые в сушу кольца, рогатые кнехты, для швартовки, чтобы удержать в плену у берега морские суда, которые словно томятся в неволе, рвутся в свою стихию. И потоки грузовиков с товарами, вынутыми из трюмов, и порожних, спешащих получить кладь.
Тут нет светофоров, которые следят за вами в городе, вежливо просят остановиться, вежливо разрешают перейти улицу. Шоссе полностью во власти машин.
Я топтался на обочине, ежился на холодном ветру. Да прервется ли когда-нибудь бешеное мелькание бочек, закутанных в брезент станков, корзин с южными фруктами, рулонов бумаги? Смогу ли я перейти дорогу?
Наконец застонали, заскрипели на разные лады тормоза - поднялся, распахнув стальные створки, мост, перекинутый через канал. И тут я увидел то, что отличает Антверпенский порт от прочих.
Моторы ворчат, злятся на задержку, а наперерез им, по воде, словно сплав, прорвавший преграду, хлынули самоходные баржи.
Они пришли по каналу Альберта, с юга, и сгрудились здесь, у моста, чтобы войти в Шельду, отдать причалам груз или проплыть дальше, в Голландию. Похоже, они долго ждали и истомились ожиданием. Проход здесь суживается, баржи торопят друг друга. Шкиперам помогают жены, сыновья, дочери - они стоят на палубах, языком жестов дают знать, как надо увернуться от чужого борта, смягчить удар, ускорить или замедлить ход. Я вижу, как баржи с необыкновенной ловкостью проскальзывают в узкое горлышко, не теряя ни секунды времени, ни полсекунды… Ни крика, ни возгласа, ни единого слова - только отдышка дизелей, шлепок мелкой волны по бетонной стенке.
Канал Альберта ведет из глубины Бельгии. И флагов бельгийских на баржах, пожалуй, больше всего. Немало и голландских. А вот швейцарский белый крест на красном поле - самоходка пришла по Рейну из Базеля. Баржи западногерманские, из угольного Рурского бассейна, где текут рейнские притоки. Баржи из Парижа, проделавшие путь по Сене, по Уазе и по каналам - с грузом французского сахара, французских духов, синтетики. Баржа из Великого Герцогства Люксембург - на речных пристанях Мозеля она принимала тамошнее полусладкое вино.
Вот в этом и состоит особая роль порта Антверпен - тут важнейший в Европе фокус, устье множества каналов и рек. Здесь они соединяют многие страны, города с Шельдой и морем.