Тут Ястржембский мне говорит: "Было бы хорошо, если ты обратился к московским чеченцам, чтобы они пришли сюда и оказали помощь". И мы вышли к телеканалам, я выступил, сказал: "Прошу чеченцев, всех, кто может! Подъезжайте сюда, чтобы остановить это чудовищное преступление!.." И буквально через тридцать – сорок минут все известные и неизвестные чеченцы были там – Хаджиев, братья Джабраиловы, Бажаевы – ну, многие. И стояли всю ночь, их в штаб не пропускали, они говорили: мы предлагаем свои жизни. Пустите нас в заложники. Если должна пролиться кровь, то мы хотим, чтобы первой пролилась наша, чеченская кровь. Потому что иначе, мы знаем, после штурма "Норд-Оста" начнутся массовые погромы чеченцев по всей России. И в Чечне начнется настоящий геноцид, истребление нашего народа. Поэтому мы должны войти в зал в обмен на заложников…
А я все ждал звонка от Бараева. Время шло, но он все не звонил…
Из переписки Веры и Светланы
Здравствуйте, Светлана.
Почти пять месяцев прошло после тех событий, а для меня все это, как вчера. Все та же боль, тот же кошмар.
Я смотрю на людей, на весну, на счастливые лица… И когда кто-то мне улыбается, просто опускаю глаза. Потому что я не могу разделить ничью радость…
В России об этом вспоминать "не модно", не любят это руководители. Уже раздали награды – пора обо всем забыть. Теперь Путин клеймит Буша, хотя то же самое творится в Чечне.
Да, да, да. Я с ужасом новое "шоу" в Ираке и просто шокирована…
Здравствуйте, Вера.
Мне кажется, что наши судьбы несколько похожи, и не только трагичностью. Если я правильно поняла, Вы не чеченка. Во всяком случае, мне так показалось из Ваших писем. Могу я узнать, как вы с Мовсаром познакомились? И какой он был?
Здравствуйте, Света.
…Да, вы правы, я не чеченка, мои дальние родственники наполовину чеченцы, а я сама русская, хоть и знаю немного чеченский, но только благодаря Мовсару.
Мы познакомились… Вряд ли Вы мне поверите, хотя… Я ничего не теряю, рассказав Вам эту историю…
Я ехала в институт, до занятий была еще пара часов, и зашла в кафе выпить кофе. А он там сидел и что-то ел. Вполне нормального вида, а не так, как в Москве представляют всех чеченцев – заросших, в камуфляже и с автоматом. Абсолютно без автомата, не заросший, в джинсах и в обычном свитере. И мне пришлось сесть за его столик – мест не было, а он сидел один. Я сидела со своим кофе и внимания на этого парня не обращала. Ну мало ли кто там сидит…
Потом, правда поговорили – так, между прочим, и он собрался уходить, попросил телефон. Я ему номер своего сотового оставила и забыла про это. Не впечатлил он меня с первого раза, никак не впечатлил.
Месяца через два, вечером, зазвонил телефон, определился какой-то странный номер, я ничего не поняла, но трубку взяла. "Привет, это Саша". (А он мне сказал тогда, что его зовут Саша.) Ну, поговорили немного. "Хочешь, – говорит, – я приеду?"…
Часть вторая
Страх, первая ночь
"Все прекрасно понимали, что это такое, когда над тобой пистолет…"
В зале
Дарья Васильевна Стародубец:
В первую ночь они были очень уверены в себе. Это чувствовалось. Они нисколько не сомневались, что их план удастся. То и дело заявляли: "Либо умрем, либо победим!" Но были уверены именно в победе, говорили, что давно готовились к захвату, собирались эту акцию приурочить ко дню рождения Путина, но малость задержались. И все время переговаривались по сотовым телефонам…
На балконе нас постоянно охраняли десять человек. Четыре женщины и шестеро мужчин. Другие приходили и уходили. Главарь Бараев был все время внизу, в партере, и, как мне показалось, там было страшнее – там чаще стреляли. А из наших охранниц только три были в масках. Амина – самая молодая, лет 16, с открытым и каким-то очень детским лицом. В черной одежде и в черном платке, прикрывавшем лоб. Но она была и самой жестокой. Нас бандиты сами предупредили: "Она, мол, воспитана в мусульманском духе, ярая исламистка. Дадут приказ взорвать, выполнит сразу. И это будет для нее счастьем". Она, даже когда в туалет нас водила, пистолет всегда держала наготове.
Из "Книги Джихада" и других учебников террористов:
"Мы должны любить ради Аллаха и ненавидеть тоже ради Аллаха".
"Любовь к мусульманам и ненависть к кяфырам должна быть ясна для каждого".
"Ислам запретил быть похожими на кяфыров… Аллах говорит, что кяфыры хуже, чем звери".
"Аллах повелел соблюдать обряды. В том числе приказал исполнять обряд джихада – поклонение Священной войне".
"После слов "Нет Божества, кроме Аллаха, и Мухаммед – Пророк его" идет обязанность джихада…"
"Мы – террористы, и террор считается обязательным фарзом по книге Аллаха и Сунне Пророка. Пускай узнает Запад, что мы – террористы, что мы – сияющий страх".
"Террор является фарзом в религии Аллаха. Пугать – тоже фарз".
"Каждый мусульманин – террорист. Если он не устрашает врага, то он не находится на верном пути".
"Мы грубые, мы дикие. Чем больше будем дичать, тем ближе будем к правильному пути".
"Воевать против христиан и иудеев – обязательно в религии Аллаха".
"Верующие, воюйте с теми из неверных, кто близки к вам, чтобы они знали вас, вашу жестокость".
Дарья Васильевна Стародубец (продолжение):
Старший в этой группе был Аслан. Он тоже ходил без маски. Мы его спрашивали: "Откуда ты?" Он отвечал: из Грозного. Еще я запомнила, что одну женщину звали Айшат, вторую – Сальва или Сельва. Среди мужчин был некто Рашид. Остальных по именам не запомнила. Все террористы молодые – лет по 20, и все из Чечни. Только один был постарше, лет за 30. На нем были очки, похожие на те, в которых в бассейнах плавают. А сверху надета маска. У кого-то закрыто все лицо, у кого-то только нос и подбородок. Когда нас всех поделили – женщин посадили справа, а мужчин слева, они принесли по плитке шоколада на ряд. Мы по кусочку и делили. Сок тоже по литру на ряд. Глоточек за глоточком пили. Детям боевики раздавали мороженое. Причем и шоколад, и воду раздавали только мужчины. А у женщин руки все время были заняты: в левой – граната, в правой – пистолет. И палец постоянно на спусковом крючке. Даже когда они спать ложились – а они по очереди укладывались спать на полу, – палец так на курке и оставался.
Виталий Парамзин и Аня Колецкова:
Шахидки спят – в одной руке у них пистолет или граната, а в другой руке эти проводочки с выключателем. Она спит, и мы видим на выключателе палец. Думаем – сейчас уснет и…
Одна из чеченок вдруг чихнула, и те из нас, кто сидел впереди нее, все быстренько упали на пол. Одна чеченка говорит другой: "Как вы, девки, народ запугали! Чихнула – все сразу попадали!"…
Катя Стародубец:
Я разговаривала с женщинами-камикадзе. Одна из них контролировала наш ряд. "Я не хочу умирать, но готова это сделать ради идеи", – сказала она.
Илья Лысак:
Женщины-камикадзе говорили: "Нам без разницы, где умирать. Нас или там убьют, или здесь". У них и плакат такой висел: "Две дороги: либо смерть, либо свобода!" Они это плакат развернули еще до того, как нас из оркестровой ямы вытащили. Для кого был этот плакат, не знаю – он был написан не по-русски и не по-чеченски, а по-арабски. То есть не для нас и не для них. Может, для арабского телевидения? Или среди них были арабы? Но они нам перевели: смерть или свобода! Я стал смотреть, кто есть кто: вот этот – буйный, может пристрелить сразу, а тот – помягче, можно поговорить. Одна террористка сказала, что у нее дома годовалый ребенок и что она сюда "не умирать приехала, а добиться свободы своей земли". Потом посмотрела на зал, на нарядных людей, на сцену и сказала: "Вот вы тут веселитесь, а мы уже восемь лет ничего подобного не видим".
Рядом со мной сидел парень из нашей технической службы, он все трое суток спал – не то нервная система такая, не то успокоился после того, как чеченцы ему тысячу долларов вернули. Сначала они у него забрали телефон и деньги, а потом пришли и вернули. Сказали: "Вот твоя тысяча долларов".
Наталья Н.:
Эти исламские женщины стали нам объяснять, почему они здесь. Мол, русские убивают там наших детей, мужей. Им ничего не остается, как поступить с нами так же. И они готовы на смерть. Они пришли сюда умирать, поэтому никакой пощады не ждите. Если ваше правительство не пойдет на уступки и начнется штурм, то они нажмут кнопочки и все взорвут. Можете лезть под кресло, накрываться сиденьями – это не спасет. Они настроены очень решительно.
Телефоны заставили бросить в проход между рядами. Я никак не могла понять, с какой радости я должна расстаться со своим телефоном, швырнуть его на пол. А Гоша оценил обстановку, швырнул свой телефон и мне говорит: "Бросай!" Я говорю: "Не буду я бросать! Мне должны позвонить". – "Бросай быстрей!" Тут они объявили: если мы не будем подчиняться, будут расстреливать. Бросила я свой телефон, они говорят: сумки тоже! Побросали сумки. Они заявляют: будем проверять паспорта. Тогда надо было бы возвращать эти сумки, ведь женщины все документы носят в сумках. Но тут у них другая идея возникла: срочно отделить мужчин от женщин. Скомандовали: женщинам сесть в левой стороне балкона, мужчинам – в правой. Зачем они это сделали, я не знаю, ведь мужчины, если собираются все вмеcте, то это, я считаю, дает им возможность принять какие-то мужские решения. А когда женщина рядом с мужчиной, то она может остановить его от необдуманных поступков.
Поэтому, когда я уходила от Гоши, я просила его ничего не предпринимать.