Знамо, никто не любит, если черный кот перейдет дорогу, так Алевтина Васильевна палку подняла и в котяру этого бросила. За палкой-то нагнулась, а выпрямиться уже не может — радикулит ее тут же разбил. Так что, пожалуй, и правда — ведьма была баба Соня, и кот у нее не простой, заговоренный, что ли…
— Пойду я. — Я поднялась с места, отодвинув стул. — Еще в дом зайти надо, поглядеть, как там и что, и кота, кстати, изловить.
— Насчет кота это правильно Софья тебе велела, — одобрила баба Катя. — Изведет Витька кота-то, хоть он и заговоренный, как есть изведет, он уж и то кричит, что ведьмин кот несчастье приносит. А откуда у него в доме счастью-то взяться, когда пьет, почитай каждый день? И кот Софьин тут ни при чем совсем…
— Я с тобой пойду, — подхватилась тетя Дуня, — нужно Софьино смертное забрать, обряжать завтра ведь…
Я отвернулась, чтобы она не видела, что я недовольна. Уж что-то слишком эта тетя Дуня суетится. В прошлый раз она явно подслушивала, когда Софья Алексеевна говорила мне свою последнюю волю. Бьюсь об заклад, что судьба кота Багратиона ее мало волнует. Неужели она заинтересовалась словами полусумасшедшей старухи о каких-то мифических алмазах? Хотя, конечно, из рассказов бабы Кати можно сделать вывод, что покойная моя прабабушка маразмом не страдала, но кто теперь проверит?
— Слушай, что скажу, — начала тетя Дуня, когда мы бодро шагали по заснеженной улице, — там у Софьи сосед Витька если пьяный, то в дом тебя ни за что не пустит. Он, понимаешь, вбил себе в голову, что, как только Софья помрет, эти полдома его будут. Дескать, родственников у нее никаких нету, ну администрация и отдаст ему ее хоромы, потому что охотников на них не найдется. Так что Витька тебя не больно ласково встретит, может даже топором погрозить.
— Вот как? — удивилась я. — И что же делать?
— К участковому зайдем, к Васильичу, он Витьку усмирить очень просто сумеет, только сначала туда надо… — И тетя Дуня указала на вывеску продовольственного магазина.
В сельмаге, совершенно правильно поняв слова тети Дуни, я купила бутылку недорогого коньяку. Вообще спиртного в этой продуктовой точке было навалом. Вспомнив о коте, я прихватила еще банку шпрот, и мы направились к участковому.
Васильич, немолодой краснорожий дядька, оказался на рабочем месте и встретил нас нелюбезным вопросом:
— Чего надо-то?
Вместо ответа я выставила на стол бутылку.
— Это что еще? — насупился участковый.
— Так Софья померла, Голубева-то, — затараторила тетя Дуня, — нынче ночью и преставилась.
— Помянуть нужно по обычаю, — вставила я.
— Это можно, — оживился участковый, потом поглядел на меня и спросил строже: — А вы кто же будете?
Снова тетя Дуня вылезла вперед и объяснила участковому, кто я такая и какое отношение имею к покойной бабушке Софье. Васильич внимательно прочел завещание, удовлетворенно кивнул и поднялся с места.
Пока мы дошли, свет померк, и небо стало темно-синим. Дом, насколько я могла заметить при беглом осмотре, был очень и очень старым, и совершенно непонятно, для чего сосед Витька так хотел получить его в полную собственность. На мой взгляд, там не было ничего примечательного, и жить в своей половине дома я, разумеется, не собиралась. Участковый зашел во двор и скрылся за углом, сказал, что проверит, как и что.
На скрип калитки залаяла собака у соседей, потом приоткрылась дверь, и выглянула женская фигура.
— Это кто ж такие будете? — пропела женщина.
— А ты будто не видишь, Зинаида, — неприязненно отозвалась тетя Дуня, — что-то ты узнавать меня перестала…
— Евдокия Кондратьевна! — преувеличенно радостно заговорила Зинаида. — А я думаю, кто это к бабе Соне на ночь глядя?
В голосе ее слышалась сладость, но не меда, а патоки.