А Оливеру только дай за кого-нибудь похвататься. Он - из тех людей, которые будут хватать тебя за руку при малейшей возможности. При встрече он всегда норовит расцеловать тебя в обе щеки, и у него есть одна, на мой взгляд, отвратительная привычка - здороваясь с женщиной, он берет ее руками за щеки и буквально облизывает ей все лицо. Все это - исключительно представления ради: чтобы показать, какой он весь из себя компанейский и непринужденный.
Поэтому я вовсе не удивился тому, что он сделал, когда мы с ним встретились снова после десятилетнего перерыва. Я поднялся из-за стола и протянул ему руку, и он пожал мою руку, но потом не отпустил ее, а задержал в своей, а левой рукой провел вверх мне по руке, легонько сжал локоть, потом сжал мне плечо - уже чуть сильнее, - потом потрепал меня по шее и, наконец, взъерошил волосы у меня на затылке, словно хотел лишний раз подчеркнуть, что я весь седой. Если вы видели такой способ приветствия в фильмах, вы могли бы заподозрить, что Оливер - какой-нибудь мафиози, который хочет уверить меня, что все отлично, в то время как сзади ко мне подкрадывается убийца с гароттой.
- Чего тебе взять? - спросил он.
- Пинту "Трепанации черепа".
- Я не уверен, что у них она есть. Пиво тут только "Бельхавен Ви Хэви" и "Пелфорт Амберли".
- Стюарт. Стю-арт. Это шутка. "Трепанации черепа". Шутка.
- Ага, - сказал я.
Он спросил у бармена, какое тут подают разливное вино, кивнул пару раз и заказал водку с тоником.
- А ты ни капельки не изменился, старик, - сказал мне Оливер. Да, я ни капельки не изменился: на десять лет постарел, стал весь седой, очки давно не ношу, похудел на полтора стоуна благодаря индивидуальной программе физических упражнений и одет во все американское. Да-да. Все тот же старина Оливер. Хотя, конечно, он мог иметь в виду - внутренне, но с его стороны это было бы опрометчиво.
- Ты тоже.
- Non illegitimi carborundum, - ответил он, но у меня почему-то возникло стойкое ощущение, что мерзавцы его изрядно пообломали. Он носил ту же прическу, и волосы у него были такие же черные, но на лице появились морщины, а его льняной костюм - который был очень похож на тот, в котором Оливер ходил десять лет назад, - был весь в пятнах. В прежние времена это смотрелось бы по-богемному, но теперь это смотрелось попросту неряшливо. Его туфли были потерты - впрочем, он никогда особенно не следил за обувью. Словом, он выглядел в точности как Оливер, только немного пообтрепавшийся. Но с другой стороны, может быть, это я изменился. А он остался таким же, как был; просто теперь я смотрю на него по-другому.
Он рассказал мне, как жил последние десять лет. Если судить по его словам, все было радужно и безоблачно. По возвращении в Лондон Джилиан снова стала работать и работает очень успешно. У них две дочки - радость и гордость родителей. Они живут в хорошем районе, в престижной части Лондона. А сам Оливер сейчас занят "несколькими перспективными проектами в стадии разработки".
Но не настолько, видимо, перспективными, чтобы самому купить себе выпить, не говоря уже о том, чтобы угостить меня (прошу прощения, но я замечаю такие детали). Он также не поинтересовался, как у меня дела, хотя и спросил, как продвигается мой "фруктово-овощной" бизнес. Я сказал, что он… прибыльный. Это было не то слово, которое первым пришло мне на ум, но я хотел, чтобы Оливер услышал именно его. Я мог бы сказать, что мне нравится этим заниматься, что это хорошая проба сил, что это весьма неплохой способ провести время; я мог бы сказать, что это тяжелый труд, я мог бы сказать что угодно, но по тому, как он задал этот вопрос, я выбрал слово "прибыльный".
Он кивнул, как будто даже слегка обиженно, словно существовала некая прямая связь между людьми, которые охотно отдают деньги за качественные, экологически чистые продукты в "Зеленой лавке", и людьми, которые упорно отказываются давать деньги Оливеру на разработку его "перспективных проектов". Как будто я должен был почувствовать себя виноватым, что я процветаю, а он - что-то никак. Но виноватым я себя не почувствовал.
И вот еще что. Вы, наверное, сами сталкивались с такой вещью, когда дружеские отношения как бы застывают в том виде, в каком они были в самом начале, и никак не развиваются дальше. Это как в семье, когда младшая сестра навсегда остается маленькой девочкой для старшего брата, даже если она уже пенсионерка. Но между Оливером и мной все изменилось. Я имею в виду, что в баре он по-прежнему обращался со мной, как с младшей сестренкой. Для него все осталось, как было. А для меня - нет. Я стал другим человеком.
Уже потом я перебрал в уме некоторые вопросы, которые он мне не задал. Раньше я бы, наверное, обиделся. Но теперь - нет. Интересно, а он заметил, что я ничего не спросил про Джилиан? Когда он рассказывал сам, я слушал, но сам ничего не спрашивал.
ДЖИЛИАН: Когда Оливер вернулся, Софи сидела в гостиной - делала уроки. Он был слегка навеселе - не то чтобы пьяный, но так… как это бывает, когда выпиваешь три стакана на пустой желудок. Ну, вы, наверное, знаете, как это бывает: муж приходит домой из бара, где он выпивал с друзьями, и ждет, что его подвиг оценят - ведь мог бы вообще не прийти, или прийти, но в таком состоянии, что лучше бы не приходил. Потому что он постоянно помнит о тех счастливых денечках, когда он еще не был женат и мог веселиться всю ночь без помех, не спрашивая ни у кого разрешения. И поэтому каждый раз, когда он приходит домой после пьянки-гулянки, в нем чувствуется… я даже не знаю, что… какая-то то ли агрессия, то ли обида, то ли возмущение; и ты обижаешься и возмущаешься тоже, потому что ты же не запрещаешь ему выпивать с друзьями, и ты была бы совсем не против, если бы он пришел попозже, даже совсем-совсем поздно, потому что тебе иногда хочется побыть дома одной, с детьми. И оба держатся напряженно.
- Папа, а где ты был?
- В пабе, Соф.
- Ты пьяный пришел?
Оливер, пошатываясь, прошелся по комнате, изображая пьяного, и дыхнул на Софи, которая сделала вид, что ей дурно и она сейчас упадет в обморок, и помахала рукой у себя перед носом, разгоняя дух папиного перегара.
- А с кем ты напился?
- С одним старым другом, старым ханжой. Плутократом американским.
- А что такое плутократ?
- Это такой человек, который зарабатывает больше меня, - сказал он, а я подумала про себя: тогда, выходит, весь мир состоит из одних плутократов.
- А он тоже напился?
- Напился? Он так напился, что у него контактные линзы выпали.
Софи рассмеялась. Я расслабилась. На секунду. А потом напряглась опять. У детей что - чутье на такие вещи?
- А кто он, вообще?
Оливер посмотрел на меня.
- Просто Стюарт.
- Смешное такое имя - Просто Стюарт.
- Ну, он, вообще, адвокат. У него все, как у адвоката, за тем исключением, что он никакой не адвокат.
- Папа, ты правда пьяный. - Оливер снова дыхнул на Софи, она засмеялась и, похоже, опять занялась уроками. Но не тут-то было. - А откуда ты его знаешь?
- Кого - его?
- Просто Стюарта Плутократа.
Оливер опять посмотрел на меня. Я не знаю, заметила это Софи или нет.
- Откуда мы знаем Стюарта? - спросил он у меня. Я подумала: большое спасибо, удружил так удружил. Типа, ты умываешь руки. И еще я подумала: еще не время.
- Мы с ним были знакомы раньше, - сказала я очень неопределенно.
- Это понятно, - сказала она как-то очень по-взрослому.
- Ты марш на кухню - делай себе бутерброд, - сказала я Оливеру. - А ты марш в постель, - сказала я Софи. Они знают этот мой тон. Я его тоже знаю, и мне самой он не нравится. Но что еще было делать?
Оливер провозился на кухне достаточно долго и вернулся в гостиную с большим бутербродом с жареным картофелем. У него есть какая-то "особенная" фритюрница, которой он очень гордится, - с каким-то там специальным фильтром, который якобы поглощает пары от кипящего масла. На самом деле, понятное дело, он ничего не поглощает.
- Секрет хорошего бутерброда с жареным картофелем, - заявил он не в первый уже раз, - в том, чтобы жар от картофеля растопил масло на хлебе.
- И что?
- А то, что оно потечет у тебя по руке.
- Нет. Я имею в виду, и что - Стюарт?
- А-а, Стюарт. Он весь седой. Розовый и лоснящийся. При деньгах. Не дал мне расплатиться за выпивку… ну, ты знаешь, как это бывает, когда плутократия ударяет в голову.
- По-моему, мы оба этого не знаем. Просто нам неоткуда.
По словам Оливера, Стюарт ни капельки не изменился, разве что стал плутократом и этаким пивным хряком, который только и говорит, что о свиньях.
- Вы с ним еще встретитесь?
- Мы не договаривались о встрече.
- Ты записал его телефон?
Оливер посмотрел на меня и подцепил пальцем масло с тарелки.
- Он мне его не дал.
- В смысле, не дал? Ты спросил его телефон, а он сказал, что не даст?
Оливер прожевал кусок бутерброда, проглотил и театрально вздохнул.
- Нет, я не спрашивал его телефон, а сам он не предлагал.
Когда я это услышала, у меня словно камень с души упал. Я даже не пожалела, что довела Оливера до состояния легкого раздражения. Может, не все так страшно.