Кое-кто считает меня мудрой женщиной. Это потому, что я скрываю от них свой пессимизм. Людям хочется верить, что даже если все плохо, всегда найдется какой-то выход и станет лучше. Терпение, мужество и скромный "бытовой" героизм - они обязательно вознаградятся. Разумеется, я об этом не говорю; но то, как я живу, мое отношение к жизни - все это подразумевает, что такое возможно. Оливер, который всегда притворяется и уже столько времени грозится написать сценарий для фильма, однажды сказал мне одну старую "народную" мудрость насчет Голливуда, что американцам хочется трагедии со счастливым концом. Я вот так и советую людям - по-голливудски, и люди считают меня мудрой женщиной. То есть, чтобы завоевать репутацию мудрого человека, нужно быть пессимистом, который предрекает счастливый конец. Но сама я живу вовсе не по-голливудски, а по более классическому образцу. Разумеется, я не верю в бога, разве что как в метафору. Но я верю в то, что жизнь - это трагедия, если теперь еще употребляют такие слова. Жизнь - это процесс, когда проявляются все твои слабые стороны. Это процесс, когда тебя так или иначе наказывают за все прошлые поступки, мысли и желания. Причем, наказывают отнюдь не справедливо, о нет - в частности, я еще и поэтому не верю в бога, - а просто наказывают, и все. Наказывают анархически, если так можно сказать.
Я не думаю, что у меня когда-нибудь будут еще любовники. Когда-нибудь настает время, когда нужно признать сей прискорбный факт. Нет-нет, не надо мне льстить. Да, я выгляжу на несколько лет моложе, но это - не комплимент для француженки, которая на протяжении стольких лет потратила - и тратит - столько денег на produits de beaute. И дело даже не в том, что такое в принципе невозможно - очень даже возможно, причем в любом возрасте, особенно если как следует заплатить, в открытую или как-нибудь опосредованно, - и не надо так на меня смотреть, изображая праведное потрясение, - дело в том, что я этого не хочу. О, мадам Уайетт, не зарекайтесь; не существует четкой границы, когда любви уже можно не опасаться, вы же сами нам говорили, что в этом смысле любой возраст - опасный возраст, любое время - опасное время, и т. д., и т. п. Вы меня не так поняли. Дело не в том, что я этого не хочу. Я не хочу этого хотеть. Я не желаю желать. И вот что я вам скажу: сейчас я счастлива не меньше, чем в те годы, когда я хотела. Сейчас я не так занята, меньше озабочена всякими мыслями, но счастлива я не меньше. Но и не больше. Может быть, это мое наказание от тех богов, которых больше не существует: осознавать, что все сердечные волнения - кажется, это так называется? - которые у меня были раньше, вся моя боль и отчаянные поиски идеала, все мои чаяния и ожидания, все мои действия не привели, как я думала и надеялась, к счастью? Может быть, это мое наказание?
Вот так я и живу сейчас.
ЭЛЛИ: Я далеко не сразу стала называть ее Джилиан. Сначала - по телефону, потом - в разговорах с другими людьми, когда речь заходила о ней, и только потом - в разговорах с ней. Она из тех людей, с которыми не легко перейти на "ты". Очень собранная, очень уверенная в себе. И потом, она меня старше почти в два раза. То есть, я так понимаю, что ей чуть за сорок. Я не спрашивала, сколько ей лет. И не спрошу никогда в жизни. Хотя я уверена, что если бы я спросила, она бы ответила прямо, как есть.
Вам бы надо послушать, как она разговаривает по телефону. Я никогда не решусь сказать кое-что из того, что говорит она. То есть, она говорит всю правду, но от этого только хуже, правильно? Видите ли, среди наших клиентов немало таких, которые отдают нам картины в тайной надежде, что где-нибудь в уголке этой бездарной мазни, под слоем краски, обнаружится подпись Леонардо да Винчи и они сразу разбогатеют. Да, именно так - и таких немало. У них нет никаких доказательств, есть только предчувствия, и они почему-то уверены, что если отдать картину на реставрацию и экспертизу, то эти предчувствия обязательно подтвердятся. Они за это и платят, правильно? Как правило, все ясно сразу, стоит лишь посмотреть на картину, но Джилиан не любит делать поспешных выводов и поэтому не говорит им сразу, что их надежды напрасны, а поскольку она этого не говорит, их надежды перерастают почти в уверенность. Но, в конце концов - в девяноста девяти случаев из ста, - ей приходится сказать им правду. И некоторые клиенты воспринимают такой ответ как удар кулаком в глаз.
- Нет, боюсь, что нет, - говорит она.
Далее следует продолжительные возмущенные вопли на том конце линии.
- Боюсь, это никак не возможно.
Опять - продолжительное возмущение.
- Да, это может быть копия с утерянного оригинала, но все равно это было не раньше 1760-х. Самое раннее - 1750-е.
Возмущение уже не столь продолжительное.
Джилиан:
- Можете называть это желтым кадмием, если хотите, хотя кадмий открыли только в 1817-м. Такой смеси желтого не существовало до 1750-го.
Непродолжительное возмущение.
- Да, я "всего лишь" реставратор. Что означает, что я могу определить возраст картины по определенным параметрам, исходя из состава красок. Существуют другие способы, как узнать возраст картины. Например, если вы не профессионал, а любитель, у вас может быть "определенное чувство" к картинам и вы вольны назначать им свидания в любое удобное время.
Обычно на этом они затыкаются, что неудивительно. Обычно, но не всегда.
- Нет, мы сняли верхний слой краски.
- Нет, мы провели анализ всех слоев краски вплоть до холста.
- Нет, вы согласились на это.
- Нет, картину мы не "испортили".
Она остается невозмутимой. А в конце говорит:
- У меня есть одно предложение. - Она делает паузу, чтобы удостовериться, что ее слушают. - Когда вы заплатите нам по счету и заберете картину, мы пришлем вам полный отчет и анализ краски, и если он вам не понравится, вы его сожжете.
На этом, как правило, разговор и заканчивается. Джилиан вешает трубку с видом - каким? - не то чтобы торжествующим, но очень в себе уверенным.
- Он к нам нескоро еще обратится, если вообще обратится, - говорю я, частично имея в виду: а ты не отпугиваешь ли клиентов?
- Я не буду работать на таких идиотов, - говорит она.
Может быть, вы считаете, что работа у нас спокойная, академическая, но и тут тоже бывают свои напряги. Человек покупает картину на каком-нибудь провинциальном аукционе, его жене она нравится, эта картина, и потому что она вся темная и изображает библейскую сцену, он решает, что это Рембрандт. А если нет, тогда "кто-то вроде Рембрандта", как он это определяет, как будто есть такой человек, "вроде Рембрандта". Он заплатил за картину 6000 фунтов и рассматривает реставрацию и экспертизу в качестве прибыльных инвестиций, каковые должны превратить первоначальные шесть в шестьдесят, если вообще не в шестьсот тысяч. И ему не нравится, когда ему говорят, что в итоге он получил должным образом отреставрированную и очищенную картину, которая стоит все те же 6000 фунтов, если, конечно, найдется кто-то, кто столько заплатит.
Она очень прямой человек, Джилиан. И она хорошо распознает подделки. И в картинах, и в людях. И раньше, и теперь.
ОЛИВЕР: И вот еще что забавно. Я отвез вверенных мне утяток в местное заведение по насильственному кормлению малышей, где этим милым пушистым малюткам нежно массируют горлышки, пока Большая и Мудрая Утка изливает им в ротики потоки знаний, как потоки зерна. Квартира выглядела так, словно лары и пенаты ушли в многодневный загул, и мой художественный порыв низвести хаос к порядку выразился в следующем: я положил несколько грязных тарелок в раковину, после чего крепко задумался, чем заняться: попробовать все-таки одолеть сборник неиздававшихся при жизни автора коротких рассказов Салтыкова-Щедрина или устроить себе обстоятельную мастурбацию часа этак на три (и не зеленейте от зависти, это я так шучу), - как вдруг пронзительные борборигмы телефона вернули меня к реальности внешнего мира, как это нелепо определяют философы. Может быть, это кто-нибудь из голливудских продюсеров, который не может заснуть от мысли, что мой сценарий еще не готов, и вот он мучается, бедняга - ночной лемур Малибу, потто обыкновенный из Бел-Эйра? Или, что более вероятно, это моя дорогая moglie с каким-нибудь меркантильным напоминанием о том, что в ближайшее время - то есть, не то чтобы очень в ближайшее, но уже скоро - у нас закончится жидкость для мытья посуды. Но реальность - и в этом аспекте философы уходящего тысячелетия были пугающе правы - в который раз оказалась совсем не такой, какой я ее себе представлял.
- Привет, это Стюарт, - сказал чопорный самодовольный голос в трубке.