В романе "Друзья" рассказывается об архитекторах. В нем показаны три поколения, а основные его герои - люди, прошедшие войну. Герой повести "Карпухин" - шофер, тоже прошедший войну, того же поколения, что и герои романа "Друзья". В основе обоих произведений лежат нравственные проблемы общества.
Содержание:
ГЛАВА I 1
ГЛАВА II 1
ГЛАВА III 3
ГЛАВА IV 3
ГЛАВА V 5
ГЛАВА VI 7
ГЛАВА VII 9
ГЛАВА VIII 10
ГЛАВА IX 12
ГЛАВА X 13
ГЛАВА XI 15
ГЛАВА XII 17
ГЛАВА XIII 18
ГЛАВА XIV 20
ГЛАВА XV 21
ГЛАВА XVI 23
ГЛАВА XVII 26
ГЛАВА XVIII 32
ГЛАВА XIX 34
ГЛАВА XX 36
ГЛАВА XXI 37
ГЛАВА XXII 39
ГЛАВА XXIII 40
ГЛАВА XXIV 41
ГЛАВА XXV 43
Григорий Бакланов
Друзья
Э. Баклановой
ГЛАВА I
Среди многих известий, облетавших в это утро Землю нашу со скоростью света, звука, сверхзвуковых самолетов, было известие местного значения. Его привезла на велосипеде почтальон Клава. Она ехала по деревне, нажимая на педали красными босоножками. У магазина прислонила велосипед к крыльцу, повесила сумку на руль.
Еще с вечера шепнула ей продавщица: мол, заходи, резиновые сапожки привезли.
Хотелось Клаве, конечно, лиловые, с перламутровым блеском. Красные тоже неплохо: под зеленое демисезонное пальто. Белые, на худой конец: посверкать в темноте, хоть уже и не по возрасту вроде бы. А привезли одни желтые. Куда их? К чему? Она и в руках подержала и на ноге поглядела, но взять не решилась. При ней завернули их в папиросную бумагу, положили обратно в коробку: кто-то другой будет носить.
Медведевы вставали из-за стола, когда с улицы раздался Клавин голос:
- Эй, дачники-и!
Застегивая рубашку на груди, Андрей вышел во двор, отогнал хозяйскую собаку, рвавшуюся с цепи. Клава, поставив ногу на раму велосипеда, вытягивала из сумки телеграфный бланк.
Фиолетовыми, с зеленым отливом, чернилами было написано в телеграмме, что к двенадцати часам Медведева и Анохина ждет у себя товарищ Бородин.
Андрей глянул на часы. Времени в обрез. Судя по цифрам, проставленным на бланке, телеграмма была отправлена и получена еще вчера.
- Сын! - крикнул Андрей.
На крыльцо выскочил Митя, вытирая губы: парное молоко допивал.
- Беги, сын, к дяде Виктору, скажи - нас обоих вызывают в город. Срочно!
- Им тоже такая телеграмма, - сказала Клава.
- Отставить, сын!
В высоком небе, никого уже не поражая, проносились где-то невидимые спутники, и ширина Атлантического океана измерялась для них минутами полета. За десять часов пассажирский самолет со всеми удобствами переносил людей из Москвы в Нью-Йорк.
Но здесь расстояния все так же измерялись не временем, а километрами. И телеграммы - и простые и "молнии" - доставляли раз в сутки. Летом на велосипеде, зимой пешком по снегу Клавиными ногами, обутыми в чесанки.
- Спасибо, Клава, - сказал Андрей, расписываясь в разносной книге у нее на колене. - Вот если повестка будет мне на тот свет, как бы это ее через вашу почту пустить?
- До ста лет жить хочешь? - Клава сверкнула стальным зубом, но больше так, по привычке: что зря время тратить с женатым человеком.
А на крыльцо уже вся семья вышла: и Аня ("Здравствуйте, Клава") и Машенька; на нее Клава всякий раз глядела как-то по-особенному.
Сумку за спину, села Клава на велосипед и покатила по улице в сатиновых шароварах.
Четыре года назад, когда Медведевы впервые сняли в этой деревне полдома на лето, Клава только замуж вышла. Муж был моложе ее, недавно из армии вернулся. А прошлой осенью Клава овдовела. Шли они из соседней деревни со свадьбы, дорогой поссорились. Домой Клава пришла одна. До утра проревела, но искать мужа не пошла: характер не позволил.
Нашли его под проводами линии передач; один провод, оборванный, лежал на земле.
Как уж так получилось, как совпало, что в широком поле именно на этот провод наступил он в темноте?.. А парень был хороший, непьющий. Теперь бегает по деревне трехлетний человек с зачерствелыми пятками, точная отцовская копия. И войны нет, и сын без отца.
Аня прочла телеграмму.
- Что это может быть?
Дочка не читала телеграммы, но поняла главное:
- Купаться не пойдем, да?
Снизу вверх она смотрела на отца. Хорошо, когда есть в доме вот такое маленькое, говорит тебе "ты" и смотрит на тебя родными глазами.
- А вот вернусь из города, пойдем. Вечером вода теплая…
Здесь же, на крыльце, Аня сливала ему из ковшика.
- И все-таки зачем вызывают?
- Вообще-то отказывать есть помельче. - Андрей отфыркивался под холодной струей, глаза от мыла зажмурены. - К мэру нашему, к Бородину, зовут утверждать, одобрять, вручать. "Потерять", как говорил наш старшина.
- Нервов твоих мне жалко.
У Ани еще не разогрелся утюг, когда пришли Анохины - Виктор и Зина. И с ними - Мила в шляпке с широкими полями.
- Старик дает! - говорил Виктор, шелестя телеграфным бланком и возбужденно помаргивая за стеклами очков. - Тебе телеграмма - "Немировский". Мне телеграмма - "Немировский". Ты что вообще думаешь на этот счет?
Андрей переодевался за дверцей шкафа.
- Витя, что нам думать заранее? Мы пред господом богом, как пред нашим комбатом, чисты. Или в стихах это наоборот?
- Вот именно!
- Я так волнуюсь, так волнуюсь…
Это уже Зина.
- Зиночка, извини, я тут несколько без галстука…
Дверца шкафа качнулась, дважды в наружном зеркале качнулась комната, сначала в одну сторону проехала, потом обратно. И Зина увидела себя в зеркале всю, с красными пятнами на шее.
- Просто я сама не знаю, как я волнуюсь, - говорила она, поглаживая пятна. - Главное, мне вчера такой сон приснился…
В просвете между дверцей шкафа и полом переступали ноги Андрея в брюках.
- Бриться или не бриться? - спросил он. Складки брюк поддернулись вместе и встали остро.
- Дома побреешься, - сказала Аня, тронув зашипевший утюг. - Все равно белая рубашка там.
- Но я же рассказываю!
- Извини, Зиночка.
- Понимаете, как будто мы идем по лесу… Там такая трава, высокая-высокая, холодная-холодная. Ужасно какая холодная. И вдруг чувствую, что-то трогает меня…
Людмила, выйди, - сказала она дочери строго.
Мила, оформившаяся четырнадцатилетняя девочка ростом с мать, вздохнула, заведя глаза (мол, с нашей матерью не соскучишься), и вышла. - …Вы представляете, трогает меня за грудь. Холодное такое и мерзкое. Даже вспомнить гадко!
- А где Виктор был в это время? - спросил Андрей.
- Да, где я был?
- Отпускаешь одну во сне…
- А он, между прочим, всегда так. Я кричу: "Виктор! Виктор!" Хочу бежать, а ноги отнялись. Ужасная глупость, конечно… - Зина засмеялась, застыдясь, как девочка. - Я лично снам не верю…
- Ключи взял? Деньги? - спрашивала Аня, подавая за шкаф поглаженную рубашку. Она обычно с трудом переносила Зинино кокетство и вообще "Зину в больших количествах".
Одетый, Андрей чмокнул дочку, Аню. Сына потрепал по шее. Дети увязались было провожать, но до станции три километра, до поезда - тридцать пять минут.
- Вы там смотрите, держите высоко! - что-то ей самой неясное желая сказать и чего-то стыдясь, кричала Зина, и смеялась, и оглядывалась.
- Мы выйдем помахать вам! - крикнула вслед Аня.
Через полчаса, гудком оглашая окрестности, промчался внизу поезд. Зина с дочерью, Аня с детьми стояли на высоком песчаном откосе под сосной. Женщины махали вслед, дети прыгали и кричали.
Не война, не на фронт провожают мужчин, но когда замелькали внизу крыши вагонов и гудок раздался, у Ани словно предчувствием дальним сжало сердце. И беспокойно вдруг стало.
ГЛАВА II
В вагон идти не хотелось. Стояли в тамбуре, курили. В подошвы ботинок стучали колеса. В открытую дверь толкался ветер, вышибал искры из сигарет.
- Ты видел пометку на телеграмме? - Виктор смотрол на него.
- "Ночью не вручать"? Ну тут хоть бы и вручать, Клава раз в сутки возит.
- Пометка знаменательная. - Виктор значительно помолчал.
Что знаменательная, Андрей и сам понял. За сорок лет жизни никто еще не заботился о том, вручат ли ему телеграмму утром, днем, ночью. Этим жестом их обоих отнесли к разряду людей, чей покой ценим и оберегаем. Но Андрей знал по опыту и другое: в жизни никакие блага не раздают задаром. И не все, что дают, надо хватать.
- Как думаешь, с чем встретит старик? - спросил Виктор.
- Черт его знает, мне кажется, собрались нас с тобою ласкать.
- Думаешь?
- А чего бы так вдруг? Проект наш утвержден.
- Знаешь, мне - тоже, - сказал Виктор. - Может, очень хотим, оттого?