- Тут и хочешь и боишься. Путь от проекта до воплощения - это путь потерь. Вот чего не хочется.
А что, собственно, может случиться, если не быть суеверным? Конечно, заранее лучше не загадывать, но ведь действительно утвержден проект микрорайона, который они с Виктором будут строить. И не где-либо строить, а на самом въезде в город с аэродрома. Первое, что увидят люди, въезжая. Неужели что-нибудь стряслось?
- Да-а… Приедем, а нам как раз по затылку… - сказал Виктор на всякий случай.
Влетели на мост, полный ветра и грохота. Глаза сами щурились от встречного мелькания перекрещенных красных металлических конструкций; все они были в крупных заклепках. Паровоз загудел, гулко отдалось, как в железной бочке.
Внизу сквозь мелькающие шпалы - черная река, плоскодонка в неподвижной воде у берега, в ней горбится рыбак.
Андрей еще мальчишкой был, и вот так же горбился рыбак в тени берега, и такой же на нем был прорезиненный плащ. Может, он вечно сидит под мостом, а над ним проносятся и поезда и времена?
Сорванный ветром клок белого пара остался таять над черной водой, а поезд вырвался из мелькания и железного грохота, и неподвижными на миг показались поля.
Они медленно поворачивались, телеграфные провода над ними взлетали и падали, взлетали и падали.
У переезда перед опущенным шлагбаумом стоял пыльный грузовик. За стеклом кабины смутно угадывалась женщина с младенцем на руках. А на подводе высоко на мешках блестела загорелыми ногами подводчица в белой косынке.
И это тоже мелькнуло.
Поезд пошел по дуге, показывая все подряд спешащие за паровозом вагоны с пассажирами в окнах. Из одного окна плеснули воду, ярко заблестела зеленая краска другого вагона.
А уже вдали из равнины полей, из нагретого дрожащего воздуха возникал распластанный город: серый элеватор, трубы ТЭЦ и химзавода - все это неясно, в бензиновой дымке. Стеклышком, попавшим на солнце, блеснули подновленные главы монастыря. Поезд прибавил скорость, загудел.
Из всего понастроенного за многие годы, что теснило друг друга, заслоняя силуэты, по-прежнему был виден издалека монастырь. Умели архитекторы прошлого выбрать место, знали толк, и был глаз.
На вокзальной площади стелили асфальт, как всегда летом. Грохочущее стадо машин двигалось взад-вперед в сизом чаду. Подъезжали самосвалы, опрокидывали из кузовов черные кучи горячей, маслянисто-рассыпчатой массы. Что-то кричали шоферы, но голоса их глохли в реве моторов.
И на всех механизмах, на катках, на машинах сидели за рулем мужчины. А женщины, повязанные по брови косынками, закопченные и загорелые, в пудовых башмаках, таскали на лопатах асфальт.
Отвесно жгло полуденное солнце, жаром дышала площадь, жар шел от железа, от перегревшихся моторов, от блестящих коричневым соляровым маслом огромных катков.
Оттесненные к краю пассажиры, с поезда попавшие в эту пышущую духовку, суетились под стеной с чемоданами в руках, боясь соступить с тротуара; чей-то след уже отпечатался в свежем асфальте. От грохота лица у людей были напряженные.
Заметив такси на стоянке, Андрей и Виктор кинулись к нему, сели на проваленное заднее сиденье, сказали адрес.
В машине условились, как действовать дальше, и Андрей первым вылез у своего дома.
За короткий срок все в квартире приняло пыльный холостяцкий вид. Голые, без штор окна, прикнопленные к рамам, желтые от солнца газеты.
Прежде всего Андрей позвонил главному архитектору города, руководителю их архитектурной мастерской Немировскому. Знакомый, с генеральскими нотками бас в трубке - Полина Николаевна, секретарша!
- Андрей Михалыч? Минутку…
Пока докладывалось, пока подымалась другая трубка, Андрей, чтобы времени зря не терять, начал раздеваться. Перенося трубку от уха к уху, стряхнул с себя оба рукава рубашки.
Однажды был у него телефонный разговор, один из тех разговоров, которыми определяется многое, и тут вдруг подошла Машенька - ей года два было тогда, не больше, - подошла и ясным звучным голоском (хорошо, он трубку успел прикрыть вовремя) сообщила о своем сокровенном желании. В доме только они двое, разговор прервать нельзя. Жестами показывал он дочке, куда пойти, что принести. Усадив ее рядом с собой на горшок, погладил по головке, а важный разговор с важным лицом все длился. Потом Машенька радостно сообщила: "Я уже…" Это хорошо, что в их городе нет видеотелефона, техника пощадила их.
- Андрей Михайлович? Признаться, я уже беспокоиться начал: вдруг не пожелаете отпуск прервать…
После генеральского баса Полины Николаевны голос Немировского был несколько тонковат, требовалось время, чтобы ухо привыкло. Но слышалась в нем общая обремененность многими делами и заботами. Андрей разговаривал и видел Немировского: белоснежная рубашка, узко завязанный галстук, длинная кисть руки поигрывает карандашом, вальяжная поза.
- Как только получили вашу телеграмму, Александр Леонидович, в тот же самый миг…
В одних трусах, босиком он топтался на теплом от солнца, пыльном паркете.
Немировский вводил его в курс дела:
- Ну что же, общие контуры прорисовываются довольно благоприятные. Сам факт, что мэр хочет видеть вас, сам этот факт надо рассматривать как одобрение.
"Мэр", оттенок легкой иронии - все это новые времена. О чем прежде говорилось с трепетом, теперь - с легкой иронией, с гарниром вольности. Иначе выглядит неприлично: не может же современный просвещенный человек серьезно говорить о том, о чем нельзя говорить без юмора.
Но в общем, кажется, произошло именно то, что он и предполагал. Где-то наверху, на какой-то стадии - где и в связи с чем, пока не вполне ясно, хоть Немировский и делает вид, - решено придать их проекту микрорайона большее значение и вес. - …Впрочем, я все расскажу по дороге. Полина Николаевна высылает за вами машину.
Предстояло еще выслушать маршрут. Это была известная слабость Немировского: всем всегда он объяснял, каким транспортом проехать, где лучше сделать пересадку, где перейти. И многие, чтобы сделать приятное Немировскому, спрашивали у него, как проехать или пройти. - …следовательно, Анохин подхватит вас по дороге, и вместе заедете за мной. Но езжайте не по улице Гастелло - там сейчас в очередной раз перекрыто, - а по Солнца Свободы и там через Всехсвятский…
Андрей переступал босыми ногами, ждал. Сейчас должна последовать шутка: "И не забудьте помыть шею!" Он сразу же громко захохотал: шумное одобрение - лучший способ закончить разговор. Это как раз та нота.
От телефона - бегом в ванную. Из душа обрушилась на голову холодная, теплая и наконец горячая вода. Стоя в пенных потоках, крепко зажмурясъ и растираясь, Андрей пел что-то нечленораздельное. Бетонный потолок глухо резонировал. Ванная наполнялась паром.
Он выскочил значительно посветлевший. Бреясь, соображал: где запонки? где галстук? Когда затягивал узел на горле, со двора раздался гудок автомобиля.
Виктор уже ждал.
В лифте, надевая пиджак, оглядел себя в зеркало. Мелькали вверх зарешеченные двери на площадках этажей. Андрей промакнул ладонью свежий порез на подбородке.
А каким-то другим зрением, словно со стороны, видел все происходящее: и себя, и весь этот помчавшийся день, и суету, в которой он участвовал.
Черная "Волга" стояла у подъезда. Виктор похаживал около нее с сигаретой, хмурился, пробуя строгий взгляд и выражение лица. Он тоже был в сером костюме и белой нейлоновой рубашке.
- Слушай, мы с тобой, как двое в штатском, - рассмеялся Андрей.
Виктор молча указал глазами на женщину с кошелками в руках. Остановясь, она смотрела, как они садятся в черную "Волгу".
Едва сели, машина тронулась с места; мотор мягко работал. Он был на пять лошадиных сил мощнее обычного. Но не столько даже эта скрытая под капотом мощь мотора, как внешние знаки отличия - несколько лишних никелевых пластин, укрепленных снаружи, и желтые фары - определяли принадлежность этой "Волги" к тому разряду машин, в которых ездят ответственные служащие и еще "Интурист" провозит по центральным улицам города иностранцев, взирающих из-за стекол.
Сидя в этой машине, Андрей испытал новое для себя приятное ощущение, словно он вдруг стал значительней в собственных глазах. Звучало радио, включенное едва слышно, позади их затылков - белые присборенные шелковые занавески, матовый свет сквозь них.
Поставив подошвы ботинок на вычищенные, выбитые серые коврики, они мчались по городу вместе с тихо звучащей музыкой и сигаретным облачком под плафоном - отдельный микромирок.
Причесанный с водою, так, что в редких светлых волосах над розовой кожей остались следы расчески, немолодой шофер глянул в зеркальце, дрожавшее впереди, увидел, как Андрей стряхивает пепел в спичечную коробку, и, заведя руку назад, открыл пепельницу в спинке сиденья:
- Курите.
Навстречу неслась булыжная мостовая, рессоры поглощали толчки, сдержанно рокотало под машиной.
Телеги с медленно поворачивающимися колесами, лошади, афишные тумбы на тротуарах, прохожие, скапливающиеся у магазинов, - все это мелькало и проносилось мимо.
Придышавшимся к городу легким уже и воздух казался свежим, обдувало ветерком, холодило непросохшие волосы. На мосту, по асфальту, как по воздуху, машина пошла неслышно.
Немировский ждал их у подъезда, прогуливаясь с папочкой в тени старых лип. Он отпустил шофера, сказав, чтобы тот подхватил их "напротив бывшей булочной Филиппова, где в прошлом году самосвал без водителя сбил фонарный столб".
- Ну? - сказал он, когда машина отъехала, а Медведев и Анохин стояли перед ним на тротуаре и он оглядывал их, как бог свое удачное творение. - Я бы, тьфу, тьфу, поздравил вас, но нет более суеверных людей, чем архитекторы и кинематографисты.