Утром пришли еще и еще игроки. Потом еще и еще подтягивались, как обычно проспавшие утреннюю электричку. Юрка раздавал задания. Выставили "регулировщика" на повороте. Чтобы сразу в лес всех поворачивал, не через деревню.
Место оказалось просто великолепным. "Оргов" хвалили за это. Тут тебе и холмик вроде небольшой. И река внизу чистая. И кусты разные. И поляна со следами костра - то есть, тут это можно, выходит - костры жечь.
Небо синее. Трава зеленая. Вода чистая. Земляника на склонах. Очень хорошо.
Только Пашка, гад такой, все испортил.
Без него играть было скучно. Не было главного богатыря с его огромным мечом. То есть, меч-то был, только он никому не подошел. Поэтому игру чуть переиначили, сдвинув акценты. Но на память себе записали, чтобы Пашку больше ни в одну игру не звать.
Ненадежный он оказался. Нельзя на таких полагаться ни в чем серьезном.
Пышки
- И-и-ирка-а-а! - в ушах зазвенело от звонкого крика.
Даже зачесалось в ушах. Ну, кто еще может так визжать, кроме Таньки? То есть, давно уже Татьяны, как там ее папу, Петровны, что ли?
- Здорово, Петровна, чего блажишь-то, как прямо не знаю…? - Ирка, несмотря на время года, была по-осеннему сумрачна и хрипло-басовита.
Она и в школе такой была - серьезной и даже суровой. А Танька - та балаболка известная. И блондинка к тому же самая натуральная. То есть, и волосами, и внутренним своим содержанием. И фигура у нее тогда была - ого-го. Секс-бомб, секс-бомб… Прямо вот про нее давнишняя песня. Не то, что сейчас, критически оглядела ее Ирка. Хотя, эх, кто сейчас не с такой фигурой? Годы - они же прибавляют вовсе не там, где надо.
- Да ладно тебе нудеть, подруга! Ты погляди, какая погода! Весна!
Погода была просто классная. Вчера прошел сильный дождь, помывший город и сбивший легкий летучий мусор в дальние углы. Теперь этот мусор лежал живописно по газонам, вдоль поребриков из блестящего сколами граней гранита, сметенный с черной скользкой мостовой утренними дворниками и смешными маленькими оранжевыми машинами.
Традиционно начало первого по-настоящему весеннего месяца мая было холодным, но солнечным. В воздухе плыл чуть уловимый запах огурцов - неподалеку толстая бабка в пуховом платке и сером ватнике продавала из пластиковой бочки свежую корюшку. Очереди к ней не было.
Подруги синхронно закурили, каждая своё, облокотились на парапет, глядя в отражавшую синее небо и яркие желтые дома медленно и тяжело текущую внизу воду.
- А помнишь…, - начали вдруг синхронно и рассмеялись вместе.
Раньше у них тоже так бывало, что одна и та же мысль вдруг приходила вдруг в голову. Бывает так: вроде, совершенно разные на вид люди, а думают иногда - слово в слово.
- А помнишь, как в "Пышечную" всем классом ходили на Первомай? Помнишь?
- Ну, не всем, наверное? Нас все же было тогда - ого-го. Под сорок человек…
- Конечно, ничего не помнишь. И еще отличница была, а память-то - никуда. Стареешь, что ли? Нас так много было, что в две очереди пришлось встать тогда. Я пошла налево, а ты - направо. И стояли потом у столиков в разных залах. Потому что тесно было. Но тепло-о-о…
- А вот в Москве наши пышки называют пончиками, представь, да? Пончики! Они там охренели в конец в столице своей.
Ирка научилась говорить разные грубые слова без всякой запинки, и не опуская глаз. Работа, чтоб ее так и туда и в другое место… Тут с мужиками за день так наговоришься, что и дома потом хрипишь, бывало, как пьяный матрос.
- Пончики - это же такие круглые, с повидлом! Вот! - сжала пухлый кулачок Танька.
- А они их пирожками называют. Те, что с повидлом.
Ирка в Москве бывала почти еженедельно. И всегда приезжала оттуда с головной болью от суеты и крика. Москвичи все какие-то шумные были. Спешили куда-то все время. И народа в Москве всегда слишком много. Хоть на улице, хоть в метро.
- А пирожки - они вот так, плоские такие, - сомкнула ладони, не выпуская сигареты, зажатой между двумя пальцами, Танька.
- У меня бабушка тогда делала классные пирожки. С картошкой и с жареным луком. И еще с рисом и с яйцом.
- Ага, помню, помню… Слушай, а пойдем-ка, что ли, в "Пышечную", а? Ну, не хочу я что-то в ресторан сегодня. Хочу, блин, детство свое вспомнить школьное. Молодостью тряхнуть, типа.
- Ты только, когда трясти начнешь, не просыпь песок, подруга! - хрипло хохотнула Ирина. А потом вместо ответа просто повернула направо.
В стороне от набережных было теплее. Не дул промозглый ветер с Финского залива, на котором еще не растаял лед вдоль берега. Не сквозило морозной свежестью вдоль каналов. И еще там было тихо. Шаг в сторону от Невского - и уже тихо.
Они одинаковым жестом синхронно откинули капюшоны модных курток. У Ирки под капюшоном обнаружилась хулиганская маленькая парижская кепка с пуговкой на макушке. У Таньки - берет художественной расцветки. То есть, такой расцветки, что просто словом каким-то назвать было невозможно. Старое "серобуромалиновый" тут не годилось. Химические цвета со страшной силой лупили по глазам, отбрасывали на светлые кудряшки какой-то нереальный киношный отблеск.
- Ну, ты, мать, даешь, - одобрительно сказала Ирка.
- А то! - гордо выпрямилась Танька, искоса посматривая по сторонам. - Или мы не в своем городе?
В "Пышечной", которая не меняла вывески и ассортимента все то время, сколько подруги помнили себя, было не по-весеннему пусто. Странно пусто и странно тихо.
Они взяли по пять пышек ("не объедаться пришли, а чисто для памяти!") и по стакану кофе, который тут варили в большой алюминиевой кастрюле и разливали черпаком, как в прежних столовых. Запах от такого кофе был точь-в-точь, как в детском саду. Вот тот самый кофейный напиток с молоком и коричневыми пенками. Тот самый, как в детстве.
На высоких мраморных столах стояли старенькие металлические салфетницы, в которые были воткнуты пачки обрезков грубой серой бумаги.
- Гля, - ткнула локтем Танька. - Все, как тогда!
- Блин, подруга, - чуть не пролив кофе, огрызнулась Ирка. - Ты бы поосторожнее, что ли!
Их голоса разносились по пустому залу и возвращались эхом.
- И не ори, не ори тут, - зашептала Танька, прихватив сразу промокшей от жира бумажкой первую пышку - кольцо из теста, щедро посыпанное сахарной пудрой. - Некультурно это - орать! Мы же с тобой, как-никак, жительницы культурной столицы, а не…
И так она это узнаваемо произнесла, так вдруг показала интонациями их давнюю классную руководительницу, что Ирка не выдержала и заржала в голос, вытирая ладонью нос и рот.
И сразу замолкла, глядя остановившимися глазами в дальний угол.
- Ты чего, чего? Подавилась, что ли? - засуетилась Танька.
- Цыц! - шикнула Ирка. - Глянь туда вон. Сзади. Только осторожно.
Возле углового столика в тени стояла странная пара. Парень был одет в самый натуральный плащ из болоньи, под которым был виден колючий толстый свитер домашней вязки. На голове у него был черный суконный беретик. А девчонка с толстой рыжей косой крутила в руках старинный пленочный фотоаппарат.
- "Зенит", - прошептала Танька. - У нас такой же был. Где взяли, а?
- Фрики какие-то, что ли… Смотри, смотри, как одеты.
Кроме болоньи и свитера на парне, на девушке привлекали внимание зеленая брезентовая куртка с рядом ярких значков над нагрудным карманом, и юбка из клетчатого тусклого штапеля. И длинные носки. И черные ботинки с тупыми носами. А у парня, наоборот, ботинки были остроносые. Но совсем не такие, как сейчас. Они были коричневые и на толстой черной "микропорке". Вот так это раньше называлось - "микропорка".
- Может, иностранцы какие-то? Стиль, может, такой… "Совьетик", типа?
- А говорят-то по-русски…
Там, в углу, тоже разговаривали. Совсем не громко, но пустой зал доносил каждое слово.
- Смотри, Саш, какие тетки странные. А берет-то какой, берет!
- Иностранки - сразу видно, - солидно отвечал Саша. - Они там у себя с жиру бесятся. А потом все равно к нам едут. Потому что у нас - культура, блин. Сейчас вот, спорим, выйдут на Желябова и пойдут наверняка к Дворцовой. Они всегда туда ходят. Ну, все, что ли? Поели, да?
И они пошли мимо замерших на месте Таньки с Иркой.
И пахло от них совсем не так. И глядели они совсем не так. И за руки…
- Черт! - прошептала Ирка. - Это кто тут у нас в детство свое хотел? Черт-черт-черт. А ну-ка, пошли-ка…
Она схватила подругу за руку и потащила ее за молодыми, выходящими на тихую улицу. Танька все оборачивалась на свою тарелку, но ногами послушно перебирала, и они успели выскочить буквально сразу за парнем с девушкой. Те повернули направо, и пошли куда-то по осенней тихой улице Желябова, пиная на ходу яркие желтые листья и переговариваясь негромко. А Танька вдруг прислонилась к стене и руку правую - на сердце.
- Ой, - только и сказала.
- Ты чо, ты чо, подруга? - забеспокоилась, закудахтала Ирка. - Ты смотри тут у меня! Может, таблеточку, а?
Танька только слабо помахала рукой, мол, и так выкарабкаюсь, а сама все смотрела, смотрела, смотрела… На желтые листья. На тихую улицу Желябова. На недальний Невский с редкими автомобилями…
- Что-то холодно мне стало. Пошли свои пышки доедать…
В зале слева за дверью было столпотворение народа. И очередь. И справа - то же самое. Пожилые и просто очень старые и совершенно седые парочки пили местный странный кофе, мечтательно зажмурившись, хватали серыми бумажками горячие пышки, и шептались восторженно, от чего стоял негромкий гул.
- А, ну-ка, назад, - Ирка руководила Танькой, как опытный дрессировщик. - Спокойно выходим.