Мы с Глорией протиснулись к Педро и Лилиан. Педро хромал, одна нога у него не сгибалась. О нем рассказывали, что во время корриды в Мехико-Сити бык поднял его на рога. Брюнетка Лилиан безуспешно пыталась попасть в кино, когда услышала о танцевальном марафоне.
- Поздравляем, - сказал я.
- Это доказывает, что в нас хоть кто-то верит, - ответил Педро.
- Если не "Метро-Голдвин-Майер", так хоть гараж, - вздохнула Лилиан. - Только никак не могу привыкнуть к мысли, что у меня появится белье благодаря каким-то гаражам.
- Кто тебе наговорил о белье? - спросила Глория. - Никакого белья тут не дают. Получишь свитер с рекламой гаражей на спине, вот и все.
- И белье тоже, - настаивала Лилиан.
- Эй, Лилиан, - закричал Ролло, - леди из "Пасификгаража" хочет поговорить с тобой.
- Кто?.. - переспросила Лилиан.
- Ваш спонсор, миссис Коэн.
- О Господи, - вздохнула Лилиан. - Похоже, Педро, нижнее белье получишь ты.
Мы с Глорией переместились к помосту распорядителя. В это время дня там было просто чудесно. Сквозь двойное окно над барной стойкой в "Пальмовой роще" в зал проникали солнечные лучи, образуя на полу большой треугольник. Это продолжалось всего минут десять, но все эти десять минут мы с Глорией кружились в солнечном треугольнике (нужно было все время двигаться, чтобы не дисквалифицировали), и лучи будто пронзали меня насквозь. Впервые в жизни я оценил солнце. "Когда этот кошмар закончится, - говорил я себе, - я определенно проведу остаток жизни на солнце. Просто дождаться не могу, когда поеду на съемки какого-нибудь фильма в Сахару".
Ясно, что ничего подобного никогда уже не будет. Я наблюдал, как солнечный треугольник на паркете становился меньше и меньше, а потом начал взбираться вверх по моим ногам. Он полз по моему телу все выше и выше, словно живой. Когда он добрался до подбородка, я привстал на цыпочки, чтобы удержать голову в лучах солнечного света как можно дольше. Глаза я не закрывал. Смотрел на солнце. Оно меня вовсе не слепило. И тут оно исчезло.
Я оглянулся - где Глория. Она стояла у помоста, вертела бедрами и разговаривала с Рокки, сидевшим перед ней на корточках. Рокки тоже покачивался под музыку. (Весь персонал - доктор, медсестры, арбитры, распорядитель и даже продавцы лимонада получили приказ - разговаривая с кем-то из участников, непрерывно двигаться. И начальство строго следило за его соблюдением.)
- Ты ужасно смешно выглядел, когда стоял там на цыпочках, - сказала Глория. - Ну прямо как в балете.
- Потренируйся, и я объявлю твой сольный номер, - хмыкнул Рокки.
- Точно, - поддакнула Глория. - Ну, как сегодня на солнышке?
- Нечего им над тобой издеваться, - буркнул Мак Астон из пары номер пять, оказавшийся в этот момент недалеко от нас.
- Рокки! - раздался чей-то голос. Это был Сокс Дональд.
Рокки слез с помоста и пошел к нему.
- Нехорошо смеяться надо мной, - сказал я Глории. - Я вот над тобой никогда не смеюсь.
- Тебе и не нужно, - отмахнулась она, - надо мной есть кому посмеяться. Надо мной издевается сам Господь Бог… Знаешь, чего хочет Сокс Дональд от Рокки?
- Нет. Что ему нужно? - спросил я.
- Знаешь пару номер шесть - Фредди и ту девицу, как ее, Мэнски? Ее мать хочет подать в суд на Фредди и на Сокса. Девица, оказывается, убежала из дому.
- Не понимаю, при чем здесь это, - заметил я.
- Она засадит его в тюрьму, - пояснила Глория. - Дочке-то только пятнадцать. Господи, да сколько их мотается тут вокруг на свободе и без надзора, казалось бы, такой парень должен соображать, что делает.
- Почему ты упрекаешь Фредди? Может, это не его вина.
- По закону - его, - возразила Глория. - И в этом всe дело. Только в этом.
Мы с Глорией отступили назад, туда, где стояли Сокс с Рокки, потому что я хотел услышать, о чем они говорят, но разговор шел слишком тихо. Говорил, собственно, только Сокс. Рокки слушал и кивал.
- И немедленно, - услышал я слова Сокса. Рокки кивнул в знак того, что понял, и вернулся на площадку. Проходя мимо нас, он заговорщицки подмигнул Глории. Подошел к Ролло Петерсу, отозвал его в сторону и несколько секунд что-то настойчиво втолковывал. Потом Ролло начал оглядываться вокруг, словно кого-то разыскивая, а Рокки вернулся на сцену.
- Нашим ребятам осталось всего несколько минут до заслуженного отдыха, - сообщил Рокки в микрофон. - А как только площадка освободится, дамы и господа, наши художники нарисуют на ней большую овальную дорожку для дерби. Сегодня вечером будет дерби, дамы и господа, не забывайте о дерби. Несомненно, это будет самое волнующее зрелище, которое вам доводилось видеть! А теперь, ребята, до отдыха нам остается еще две минуты, небольшой спринт. Покажите зрителям, какие вы свеженькие. А вы, дамы и господа, продемонстрируйте нашим отличным ребятам, что вы их любите. Давайте их поддержим.
Сделав радио погромче, Рокки начал притопывать и прихлопывать. Публика присоединилась к нему и начала нас подбадривать. Под эти хлопки мы немного оживились, но вовсе не из-за аплодисментов. Просто вот-вот должен был начаться перерыв, во время которого нас обещали накормить.
Глория подтолкнула меня, я поднял глаза и увидел, как Ролло Петерс шагает между Фредди и той девчонкой, Мэнски. Мне показалось, что Мэнски плачет, но прежде чем мы с Глорией к ним протолкались, взревела сирена и все помчались в раздевалки.
Фредди стоял у своей койки и запихивал в сумку запасную пару ботинок.
- Я уже слышал, - сказал я. - Мне очень жаль.
- Да ничего, - отмахнулся он. - Если уж разбираться, кто кого изнасиловал, так это как раз она… Мне ничего не будет, если я уберусь из города до того, как спохватятся копы. Еще повезло, что Сокса заранее предупредили.
- И куда ты? - спросил я.
- Пожалуй, куда-нибудь на юг. Мне всегда хотелось увидеть Мексику. Так что пока…
И он исчез раньше, чем об этом кто-то успел узнать. Проходя мимо служебного выхода, я мельком увидел, как над океаном заходит солнце. На миг это меня так ошеломило, что я просто окаменел. Не знаю, что удивило меня больше - что я впервые за три недели увидел солнце или что обнаружил эти двери. Я шел к ним и надеялся, что солнце не зайдет раньше, чем я окажусь у выхода. Так взволнован я был только раз в жизни, однажды под Рождество. Я был еще ребенком, но в том году уже достаточно взрослым, чтобы наконец понять, что, собственно, такое Рождество. И вот я вошел в большую комнату и увидел там сверкающую снизу доверху елку.
Я распахнул двери. На горизонте солнце погружалось в океан. Оно было таким красным, ослепительным и раскаленным, что я даже удивился, почему не видно пара. Однажды я видел, как над океаном поднимался пар. Это случилось на строительстве шоссе вдоль побережья, несколько человек что-то делали там с порохом. Вдруг раздался взрыв, и людей охватило пламя. Они мчались к морю и прыгали в него. И тогда я увидел тот пар.
Солнце освещало редкие облачка на небе, окрашивая их в багровые тона. Вдали, на горизонте, там, где солнце садилось в море, океан был совершенно спокоен, а это так непохоже на океан. Он был изумителен, изумителен, изумителен, изумителен, изумителен…
На набережной кое-где сидели люди, ловили рыбу и совсем не замечали заходящего солнца. "Странные люди! Да этот закат гораздо важнее всей вашей рыбы!" - подумал я.
Двери вырвались у меня из рук и захлопнулись с таким грохотом, словно выстрелили из пушки.
- Ты что, оглох? - заорал мне в ухо чей-то голос.
Это был один из тренеров.
- Ты чего открываешь двери? Они должны быть заперты. Хочешь, чтобы тебя дисквалифицировали?
- Я только смотрел, как заходит солнце, - сказал я.
- Ты с ума сошел?!. Тебе нужно поспать. Ты должен выспаться.
- Но я не хочу, - сказал я. - Я себя прекрасно чувствую. В жизни не чувствовал себя лучше.
- Все равно тебе необходимо отдохнуть, - настаивал он. - Осталось всего несколько минут. Ногам нужен отдых.
Он отвел меня к моей койке. Неожиданно я осознал, что в раздевалке не слишком здорово пахнет. Я вообще довольно чувствителен ко всяким там запахам и ароматам и потому очень удивился, как же я раньше не замечал этого: воздух здесь был застоявшимся, со всей очевидностью давал о себе знать тот факт, что в раздевалке одновременно находилось слишкоммного людей. Сбросив с ног туфли, я рухнул навзничь.
- Помассировать тебе ноги? - спросил тренер.
- Со мной нее в порядке, - улыбнулся я, - с ногами тоже.
Он проворчал что-то себе под нос и отошел. А я лежал и думал о заходящем солнце. Какого оно было цвета? Не красного, нет, совсем другого оттенка. Раз или два я уже почти вспомнил; так иногда вспоминаешь имя, которое когда-то знал, но забыл - в голову приходит, какой оно было длины, и какие в нем были буквы, и как оно звучало, но не само имя.
Лежа на кровати, я чувствовал, как волны вздымаются подо мной и разбиваются о сваи. Вздымаются - и обрушиваются вниз, вздымаются - и обрушиваются… Океан отступает и наступает, отступает и наступает снова…
Я был рад, когда заревела сирена, заставившая нас подняться и уйти обратно на площадку.