- Извиняюсь, сморило меня. - Он потер ладонью лицо, откашлялся. - Вы - сеньор Бермудес?
Подле ужасной женщины стоял теперь мужчина лет сорока, с брюзгливо-неприязненным выражением лица. Он был без пиджака, в одной сорочке, под мышкой держал маленький чемоданчик. Широченные брюки закрывали носы башмаков. Вот так клеши, успел подумать лейтенант, как у моряка или у рыжего в цирке.
- К вашим услугам, - промолвил этот человек как бы досадуя. - Давно ждете?
- Собирайте-ка скоренько свое барахлишко, - радостно сказал лейтенант, - повезу вас в Лиму.
Его слова не произвели ожидаемого действия. Человек не улыбнулся - глаза его не выразили ни удивления, ни тревоги, ни радости, а продолжали смотреть на лейтенанта с прежним безразличием.
- В Лиму? - медленно повторил он, все так же тускло глядя на лейтенанта. - Кому это я там понадобился?
- Самому полковнику Эспине! - В голосе лейтенанта зазвенела триумфальная медь. - Министру нового нашего правительства, не больше и не меньше.
Женщина открыла рот, но Бермудес глазом не моргнул. Все то же отсутствующее выражение было на его лице, потом подобие улыбки на секунду согнало с него сонную досаду, и тотчас оно стало опять скучливо-брюзгливым. Видно, у него печенка не в порядке, подумал лейтенант, раз ему жизнь не в радость, еще бы - тащить на горбу такую бабу. Бермудес бросил на диван свой чемоданчик.
- Да, я слыхал вчера по радио, что Эспина стал членом хунты. - Он достал из кармана пачку "Инки", без особой любезности предложил сигарету лейтенанту. - А не говорил вам Горец, зачем я ему?
- Нет, не говорил, только приказал срочно вас доставить. - "Что еще за Горец такой?" - подумал лейтенант. - Велел привезти вас к нему хоть под дулом пистолета.
Бермудес сел на стул, положил ногу на ногу, выпустил целое облако табачного дыма, закрывшее его лицо. Когда же дым рассеялся, лейтенант увидел: улыбается, словно одолжение мне делает или глумится надо мной.
- Сегодня мне совсем не с руки уезжать из Чинчи, - сказал он с обескураживающей вялостью. - У меня тут еще дельце в одном имении поблизости, надо бы его довести до конца.
- Дельце можно и отложить, раз министр вызывает, - сказал лейтенант. - Прошу вас, сеньор Бермудес.
- Два новых трактора, отличная сделка, - пояснил Бермудес, обращаясь к мушиным разводам на стене. - Мне совсем не до поездок нынче.
- Тракторы? - Лейтенант не справился с нахлынувшим раздражением. - Вы, пожалуйста, думайте, что говорите, и не будем больше терять времени.
Бермудес затянулся, полузакрыв холодные глаза, медленно выпустил дым.
- Человеку в таком бедственном положении, как я, только о тракторах и следует думать, - сказал он, словно ничего перед этим и не видел и не слышал. - Передайте Горцу, я приеду как-нибудь на днях.
Сбитый с толку, озабоченный, растерянный, лейтенант воззрился на него: ну, теперь, сеньор Бермудес, и правда пришла пора доставать пистолет и тащить вас в Лиму силком, вот теперь все будут потешаться над ним. Но он, представьте себе, как ни в чем не бывало вместо уроков являлся в поселок, и все женщины пальцем в него тыкали, гляди-ка, Роса, кто пришел, перешептывались и хихикали. Ну, а Росита как на крыльях летала: еще бы, сын самого Коршуна к ней ходит, таскается в такую даль. Нет, она с ним не разговаривала, ломалась, убегала к своим подружкам, хохотала с ними, кокетничала, словом, как могла. Но его такой прием ничуть не охлаждал, а вроде бы, наоборот, раззадоривал. Ох она и сметлива была, дон, девчонка эта, в кино такой не увидишь, а уж на мамаше ее, на Тумуле-молочнице, и вовсе пробы негде ставить. Всякий бы понял, что дело нечисто, а он - нет. Он все подкарауливал, выжидал, бродил вокруг: вот увидишь, негр, моя она будет, мне достанется, а достался-то он им. Как вы не видите, дон Кайо, что у нее к вам - никакой благодарности, только чванится тем, что вы ее заметили? Пошлите ее подальше, дон Кайо, лучше будет. Но его как будто опоили чем, не мог от нее отлипнуть, и вот пошли слухи да толки. Очень много судачат про вас, дон Кайо. А он: да плевал я на все пересуды, он ведь делал только то, что его левая нога захочет, а левая нога ему велела непременно Росу улестить и с нею переспать. Ладно. Казалось бы: что тут такого - присох белый к индеаночке, желает добиться своего, кому какое дело, кто его упрекнет, верно, дон? Но он-то преследовал ее по-настоящему, словно и впрямь рехнулся. А еще большее безумие - то, что Роса позволяла себе кобениться, пренебрегать им. Верней сказать, делать вид, что пренебрегает.
- Мы уже заправились, и я обещал вернуться в Лиму к половине четвертого, - сказал лейтенант. - Можем ехать, как только будете готовы.
Бермудес переменил сорочку, надел темно-серый костюм. В руке он держал свой чемоданчик, на голове - измятая шляпенка, на носу - темные очки.
- Это все ваши вещи? - спросил лейтенант.
- Нет, в багаже еще сорок чемоданов, - буркнул Бермудес сквозь зубы. - Поехали, я хочу сегодня же вернуться в Чинчу.
Женщина смотрела на сержанта, проверявшего уровень масла. Передник она сняла, тесное платье туго обтягивало отвисший живот, расползшиеся бедра. Простите, сеньора, - протянул ей руку лейтенант, - что приходится похищать вашего супруга. Она не улыбнулась его шутке. Бермудес уселся на заднее сиденье джипа, а она смотрела на него так, подумал лейтенант, словно ненавидела или прощалась навеки. Он тоже забрался в машину, увидел, как Бермудес вяло помахал женщине, и сержант тронул с места. Пекло солнце, улицы были безлюдны, тошнотворное испарение поднималось с мостовой, сверкали оконные стекла.
- Давно не бывали в Лиме? - попытался завязать светскую беседу лейтенант.
- Я езжу туда раза два-три в год, по делам, - отвечал тот, и в его медленном металлическом голосе не было ни оживления, ни ответной учтивости, а одно только недовольство всем на свете. - Представляю там несколько агротехнических компаний.
- У меня тоже была жена, хотя обвенчаться мы с нею не успели, - говорит Амбросио.
- Дела, должно быть, хорошо идут? - сказал лейтенант. - Здешние помещики - богатеи, наверно, а? Много хлопка?
- Была? - говорит Сантьяго. - Поругались, что ли?
- Раньше было недурно, - ответил Бермудес, и лейтенант подумал: нет, он, конечно, не самый противный человек в Перу, потому что полковник Эспина еще жив-здоров, но уж после полковника - на первом месте. - А теперь, когда ввели контроль за ценами, они перестали зарабатывать на хлопке прежние деньги, и нынче в три узла завяжешься, пока сумеешь всучить им хотя бы лампочку.
- Да нет, ниньо, померла она у меня в Пукальпе, - говорил Амбросио. - Остался я с дочкой.
- Вот-вот, для того-то мы и свершили революцию! - благодушно воскликнул лейтенант. - Весь этот хаос позади. Теперь, когда за дело взялась армия, мы выберемся на верную дорогу. Вот увидите, как славно заживем при Одрии.
- Вы так считаете? - зевнув, ответил Бермудес. - В нашей стране меняются только правительства, все прочее остается на прежнем виде.
- Да неужели вы газет не читаете, радио не слушаете? - улыбчиво напирал лейтенант. - Уже начались чистки. Всех апристов, коммунистов и прочее жулье - за решетку. Всех крыс выловим, всех до единой!
- А что ж ты делал в Пукальпе? - говорит Сантьяго.
- Этих выловите - явятся другие, - сухо сказал Бермудес. - Чтобы очистить Перу, надо бы взорвать над нею пару бомб и стереть нас с лица земли.
- Как что делал? Работал, - говорит Амбросио. - Верней сказать, искал работу.
- Это вы шутите или всерьез? - спросил лейтенант.
- А папа знал, что ты там? - говорит Сантьяго.
- Я к шуткам не склонен, - сказал Бермудес. - Я всегда говорю серьезно.