Атаман прямо сказал: "Пока у меня есть право и печать в руках – сделаем все как надо", и слово сдержал. А отед с сыном, быстро собрав кузнечное оборудование и необходимую утварь, под предлогом переезда в другое село продали помещение кузни и откочевали на новое место…
Все бы ничего, но Петр (отец), недавно похоронивший жену – мать Григория, после продажи своей кузницы и переезда сына как-то сразу обмяк, заболел и не переехал с Григорием к новому месту, остался в своем чертомлыкском доме, а через месяц – ушел из жизни. Похоронив отца рядом с матерью и дедом, Григорий окончательно переехал на свое новое место жительства. Больше его ни в Чертомлыке, ни в Никополе ничего не держало. Надо было не только думать, а и что-то конкретно делать, чтобы закрепиться на практически пустом месте и – одному. Людей рядом не было, ни своих, ни чужих, зато была рабочая лошадь, собака и кошка. И то слава Богу – не один…
Небольшой, сложенный из пластинчатого камня домик стоял на юго-западном склоне невысокого холма. Но так как кругом – до самого Днепра на востоке и юге и до самой бесконечности на западе – была равнина, то этот холм как-то так довольно прилично выглядел над всем этим пространством…
Холм по форме был похож на круглую шляпу с широкими полями. Через него проходил шлях (дорога).
Она шла прямо на холм, но перед самим подъемом слегка огибала вершину слева, там был более пологий подъем, а потом снова выравнивалась и шла дальше, в сторону строящегося на правой стороне Днепра нового города, Екатеринославля. До него от того холма оставалось верст пятьдесят…
Если смотреть на север, то в нескольких десятках метров от огибающего холм шляха, правее, начиналось нынешнее хозяйство Григория…
И сегодня, сидя на длинной скамейке возле своей кузницы, он мельком вспоминал, как приехал сюда один, на пустынное дикое место. Как обустраивал кузницу в бывшей казацкой сторожке, как первые два года в кузнице и жил. Как был бесконечно благодарен природе и покойным ныне отцу и его другу-атаману за это чудесное райское место. Первой драгоценностью была, конечно, казацкая сторожка – древняя, но крепкая, Дверь и два окна её смотрели на юго-восток, так как именно оттуда в прежние времена совершали набеги ногайцы, татары и турки. Весь день домик освещало солнце – от восхода до заката.
Левее домика, в котором сегодня размещалась кузница, почти под самой вершиной холма – бил мощный родник с ледяной вкуснейшей водой. Григорий почти месяц приводил его в порядок, когда приехал. Причем и начинал благоустройство с родника. С воды – жизни. Он расширил и углубил родниковое гнездо, чуть ниже и правее выдолбил в камне большое длинное подобие корыта, чтобы поить животных не из родника непосредственно, затем рядом с родником выдолбил в камне колодец метра три глубиной, чтобы не иметь проблем с водой зимой, когда родник перемерзал. Поставил там мощный сруб с деревянным воротом, большой металлической ручкой и крышкой. Левее родника природа посадила вербу. К приезду Григория на поселение верба уже имела метров пять в высоту, а сегодня – поднялась на все десять. Еще правее, по боковине холма, стояла сегодня кузница. Прямо перед ней, метрах в десяти, возвышался тоже посаженный природой огромный, наверняка столетний дуб. Своей прохладной тенью дуб прикрывал и кузницу, и многометровое пространство возле неё. Между кузницей и дубом Григорий смастерил длинный грубый стол из дубовых досок, а по обеим сторонам стола поставил лавки из таких же досок. Это для гостей – посетителей-заказчиков, да и для себя тоже, вот как сейчас – посидеть в тенечке, отдохнуть, помечтать и вспомнить…
Еще правее, в нескольких десятках метров, сегодня стоит их дом, потом еще дальше – большой, орошаемый из родника по придуманной Григорием естественной системе орошения сад-огород, а раньше там были непроходимые заросли кустарника и старой травы…
Григорий сидел за столом, сцепив пальцы рук и с закрытыми глазами, передвигал в памяти картинки недавно промелькнувшей части его жизни, радовался, что очень вовремя решился уехать из самого пекла, жалел попавших в непонятый переплет, осужденных и жестоко наказанных товарищей и знакомых…
Его оторвал от воспоминаний голос жены: "Гриша! Иди обедать!"
Жена… И тут Григорию тоже повезло. Как человек искренне, но не фанатично верующий, он по нескольку раз в году ездил на подводе в ближайшее село, где была церковь. На Рождество, Пасху, Троицу – обязательно. Поминал родителей, сам молился. Где-то на второй год своего переселения поехал в церковь на Пасху. Когда стоял на Всенощной, увидел рядом молодую девушку. Она тоже его заметила. Еще бы не заметить – он на две головы выше большинства присутствующих. Повернувшись лицом к лицу, они с минуту взволнованно рассматривали друг друга и, ни слова не сказав, отвернулись.
После окончания всех обрядовых процедур и обхода вокруг церкви Григорий пошел к выходу из церковного двора, продуктов для освящения у него не было, а конь с повозкой был привязан у церковной ограды. Люди начали расходиться по домам – разговляться. Возле выхода у ворот стояла Она. Григорий подошел к ней, сказал: "Христос Воскрес!", она ответила: "Воистину воскрес!", а потом они обнялись… и поцеловались. Григорий как пушинку, как хрупкую сосульку, как нежнейший цветок, оторвал её от земли и прильнул к её губам, забыв про все на свете и про окружающих их людей. Не было ничего: ни холодной сторожки, ни казненных друзей и ничего на свете, зато была – Она!
Отдышавшись, Григорий спросил: "Как зовут тебя, дивчина?" – "Мама кличет Палашкой", – ответила девушка. "А где ты живешь?" – "А вот там, третий дом от переулка". Многое хотел ей сказать тогда Григорий и многое хотел сделать, но не хватило у него чего-то. Он поклонился девушке, сказал: "До свидания", отвязал коня и полетел, как ему казалось, на свой холм.
Было уже почти утро, Григорий лежал с открытыми глазами и шептал: "Паня, Панечка, Панюшечка". Пока незаметно все-таки заснул… К обеду встал, помылся, почистился сам, почистил коня после ночной дороги, достал мамино обручальное кольцо, одну из домашних иконок и снова поехал в село. Перед выездом посмотрел на себя в осколок зеркала, довольно хмыкнул: "Ничего себе парубок – под сорок лет!"
Приехал в село. Улицы пустынны. Пасха, люди разговелись и отдыхают. К вечеру по родне, по гостям пойдут. Григорий подъехал к дому, указанному девушкой на рассвете. Привязал коня, постучал. Дверь открыла женщина, по возрасту чуть постарше Григория. Похристосовались. Он, волнуясь, сказал: "Я Григорий, кузнец, недавно поселился в бывшей сторожке на шляху". Женщина, ничего не подозревая, пригласила его в дом. Уже много позже она расскажет, что как только увидела на пороге "великого" мужика – сразу не поняла, а почувствовала, что это её зять…
Григорий вошел в большую комнату. "Большой" она была относительно, потому что, даже сняв шапку, он почти упирался головой в потолок. В комнате находились пятеро: мать, три её дочери, старшая из которых была замужем и сидела рядом с молодым парнем, как позже выяснил Григорий – мужем, средней дочкой была его знакомая по церкви, и была еще младшая, миловидная девушка лет 17–18. Поздоровались, похристосовались, Григорий повернулся к матери и без всякой предварительной подготовки проговорил: "Знаете, мама, у меня здесь нет никого из близких людей: ни родителей, ни сестер-братьев, ни знакомых, – никого. Поэтому я пришел сам и прошу вас: разрешите мне обратиться к вашей средней дочке, Пелагее". Мать, не понимая, в чем дело, ничего не ответила, только кивнула головой.
Григорий повернулся к иконе, перекрестился, затем встал перед девушкой на одно колено, он и в таком положении был с нею на одном уровне, и сказал: "Панюшка, ты меня не знаешь, но я вот весь перед тобой и хочу спросить тебя – согласилась бы ты перед Богом и перед людьми стать моей законной женой? У меня нет времени на завлекания и ухаживания, поэтому прошу тебя: ответь мне сразу, сейчас, если посчитаешь ответ нужным". Он сказал это так, что у всех присутствующих перехватило дыхание, а на глаза накатились слезы. В возникшей тишине все услышали вздох Пелагеи: "Благословите, мама, я согласна!"
Не вставая с колена, Григорий повернулся к матери, достал из кармана кольцо, протянул его Пелагее и тоже сказал: "Благословите нас, мама, мы согласны оба!" Растерянная и счастливая мама соединила их руки, обняла обоих вместе и просто сказала: "Живите, дети. Живите долго и счастливо и всегда будьте вместе, как бы вам ни было – хорошо или плохо, но вместе… А мы всегда будем с вами рядом, пока нашего веку хватит"…
Потом набежало много гостей, праздник все-таки и люди были дома, а закончилось все тем, что поздним пасхальным вечером Григорий привез домой родного для себя человека, которого ждал всю жизнь. Вместе с женой прибыли петух, две курицы и коза. Мама пообещала подарить еще пару поросят, когда свинья опоросится. Дала им постельное белье, лоскутное одеяло и пару шитых ковриков под ноги.