Главный сжал губы. Микроавтобус истошно завизжал, разворачиваясь на ходу. Стрелок выпрыгнул прямо на полосу, где заканчивался мост и начинался дикий берег. Цистерна улепетывала. Командир упал на колено, вскинул трубу на плечо, небрежно прицелился и послал вдогонку взвывший снаряд. Молочная машина подпрыгнула на полтора метра, занялась огнем и, продолжая движение, улеглась на шоссе округлым боком.
Пылающая фигура выбежала из дыма, повалилась и стала кататься в жидкости, которая струями била из лопнувшего бака. От микроавтобуса мчались люди. Двое забежали спереди: шофер – как был, в кепке – горел в кабине. Тот, что катался в грязи, затих. Древо его жизни свесилось к корням, изучило площадь ожоговой поверхности, тряхнуло кроной и вынесло вердикт: несовместимо с дальнейшим существованием.
Командир отшвырнул смертоносную трубу. Он бросился в самое пламя, взгромоздился на цистерну и там, не забывая похлопывать себя по дымящейся одежде, начал ввинчиваться в люк. Из глубин загудел его голос:
– Вера! Вера! Где ты, Вера?
Другие бойцы колотили прикладами в стенки. Лязгнула крышка второго люка, и наружу полезла новая нимфа, до мельчайших подробностей похожая на сбежавшую. Она бормотала проклятья.
– Руки убери! – гаркнула нимфа, когда кто-то из спасателей вздумал помочь ей спуститься. – Еще раз попробуешь лапать… и будет нечем… и незачем….
Она ловко приземлилась на ноги, чуть присев. На запястье болтался обрывок цепи, изо рта торчал кончик пластмассового зонда, уходившего в желудок и немного дальше.
Предводитель запоздало выдрался из отверстия и съехал к Вере, как с накатанной горки. Он приготовился обнять жемчужину сыска, но та увернулась.
– Эта сука меня укусила, – Вера Светова обеспокоенно рассматривала измазанную в бульоне руку. – Взяли?
Тот не успел ответить. За него ответил старший помощник, который прижимался к перилам и наблюдал за речными событиями в бинокль.
– Склепок на берегу! – он в отчаянии уронил бесполезный прибор. – Командир! Объявляйте перехват.
– Что за невезенье, – пробормотал командир, вынимая рацию. Вера Светова повела плечами, которые постепенно схватывались коркой.
– Хрен вы перехватите, – сказала она зло. – Вы забыли, кого ловите. Это же я. Вы всерьез надеетесь поймать меня ?
Командира так и подмывало напомнить Вере Световой про цистерну. А как же вы сами туда попали? – спросил бы он. Но не посмел и опустил глаза.
Глава 4
И сделалось Тихо.
Большую букву, предложи кто собравшимся написать последнее слово, те начертали бы дружно и не советуясь друг с другом. В погребе тоже было тихо – большую часть времени; и в жестяной ванне шумели не слишком, да и в цистерну молоковоза проникали только смутные, приглушенные звуки. Но кровь! кровь стучала в ушах войлочными литаврами. Пленники не успокаивались ни на секунду, мечтая о шуме и громе – лишь бы кончилась черная тишина, которая означала, что столь же черное дело продолжает твориться по плану.
…Приемная была обставлена на домашний манер: доставили предварительные закуски – чай, пряники, хлебный квас. Карельская береза привычно впитывала звуки и мысли. Генерал-полковник Точняк вел себя так, будто был всем троим угодливым, стосковавшимся родителем. Он сам подливал им в чашки и смахивал крошки, мурлыча любимые мелодии из "Кинга-Кримзона". "Трата-та-Как, – бормотал генерал-полковник. – Врум! Врум!"
Раздобревший генерал-полковник, которого, казалось, тугая форма удерживала от полного распада и конфуза, немного смахивал на согрешившего Будду. Это впечатление сбивало с толку: генералу не было равных ни в бою, ни в созидательной деятельности. За ним водился лишь один недостаток, но и тот провидение оборачивало к генераловой пользе: он панически боялся темноты. Правды не знал никто, все считали, что генерал-полковник ненавидит Тьму идейно, в любом ее проявлении. Он имел секретаршу при свете, и спал тоже днем, но и здесь набирал очки: зарабатывал себе репутацию оригинала. В нем видели человека с неуставным отношением к действительности. Сегодня генерал надел форму, обычно предназначавшуюся для первичных половых праздников – мартовских и февральских.
Ярослав Голлюбика отлично знал генерала. Генеральское радушие было искренним. Поэтому он расслабился, перечил генералу, возражал ему, понимая, что от неизбежного все равно не уйти: предстоит задание. Генерал-полковник приготовил поручение, которое будет не так-то легко выполнить. Во-первых, он собрал за столом всю осрамившуюся троицу. Но в том, что все трое давились генеральским чаем, еще не было ничего странного. Произошло чрезвычайное происшествие, и каждый из приглашенных обязан был предоставить подробный отчет о причинно-следственных связях, покрывших ведомство свежим слоем незаслуженного позора. Даже если бы дело не шло о звездах ССЭР, одновременный захват сразу троих сотрудников побуждал к разбирательству на ковре и под ковром. Наждак теребил непривычный пиджак, а Вера Светова чинно окунала губы в голубую чашку гайдаровской старины. Отлакированный мизинец, таивший в себе силу четырех бицепсов, она привычно отвела, не заботясь о правилах культурного чаепития. Провинциальное прошлое никогда не смущало Веру – напротив, наполняло ее здоровой спесью.
К сожалению, было и "во-вторых": генерал-полковник завел разговор о спасении Родины в исторической ретроспективе и перспективе. Ярослав Голлюбика, который внешностью былинного витязя воплощал в себе самые радужные представления о далеком прошлом и неизбежном будущем страны, держал в уме, что подобные разговоры просто так не заводятся – по крайней мере, в березовом кабинете. И мягко спорил, изображая увлеченность предметом беседы:
– Вот вы нам говорите про тучи на горизонте, – Ярослав снисходительно усмехнулся в бороду. – Не знаю, не знаю. Когда я вижу, как останавливается трамвай, вылезает вожатый и кочергой ковыряется в рельсах, меня охватывает… м-м… – Ярослав подобрал нежный крестообразный пряник и стал вертеть его в пальцах, словно игральную карту треф. – Назовем это умиротворением. Я спокоен за нашу страну. Что с того, что у него кочерга? Трамвай-то идет!
– Конечно, он идет, – согласился Точняк, задумчиво глядя в просвет, образованный мышиными шторами. – Покуда кто-то не вздумает взорвать трамвайный парк…
– Товарищ генерал-полковник, – Вера Светова легонько стукнула чашкой о блюдце, и генерал нехотя повернул к ним свою складчатую голову, отвлекаясь от Конструкции Света. – Мы не малые дети. Нас не нужно готовить. Вы пригласили нас попить чаю?
Вере Световой прощалось многое. Сейчас она сидела, как сказочная Аленушка: кроткая, терпеливая, с васильковым рассветом в одном глазу и васильковым закатом – в другом. Правда, коса у нее была накладная, потому что правила ближнего боя, до которого Вера Светова была большая охотница и мастерица, не позволяли носить длинные волосы. Вера стриглась под мальчика, но по торжественным и важным случаям переодевалась в сарафан, румянила щеки, цепляла косу. Впрочем, она не могла отказать себе в маленьком удовольствии. Таким удовольствием был заслуженный черный пояс, ладно перетянувший этнографический костюм.
– В том числе, – вздохнул генерал Точняк. – В том числе.
Он отошел от окна, вернулся к своему местечку во главе министерского стола, сел, расстегнул китель.
– Значит так, барсики, – сказал он тоном, из которого ребенку было бы ясно, что благочинное чаепитие переходит в деловую стадию, от которой недалеко до карательной. – Самый цвет ССЭР, легендарную тройку, на счету которой насчитывается в общей сложности пятьдесят восемь акций по захвату территории вероятного и невероятного противника с удачным возвращением на родину, отлавливают по одиночке и топят, словно борзых котят, в биологических резервуарах. Одного этого хватило бы, чтобы сорвать с вас погоны. Я не делаю этого только потому, что знаю, с каким изворотливым и страшным противником мы столкнулись. Его цели очевидны, ему понадобились ваши дубликаты – именно потому, что вы лучшие из лучших. Враг обнаглел и тянется к самому дорогому. Он вооружается. Ему мало простых отщепенцев, его не устраивают уголовные подголоски. Он замахнулся на Кадры! – генерал возвысил голос. – Ему хочется Кадров – собственных, послушных, и чтобы не хуже, чем у нас.
Генерал-полковник сунул руку за пазуху, вынул фотографию и швырнул ее на стол.
– Этот снимок сделан со спутника.
"Кем?" – едва не вырвалось у Ярослава Голлюбики. Он сидел ближе всех, и ему первому достался снимок. Ярослав, позабыв про живучий трамвай, сглотнул глупое восклицание и внимательно присмотрелся к картинке. Там были серые разводы, черные пятна, иррациональные цифры и толстая стрелочка. Понять, что же изображено на снимке, не представлялось возможным. Голлюбика ничем не обнаружил своего замешательства, и это далось ему легко, ибо названного неуместного чувства не возникло. Всякое замешательство успешно преодолевается и устраняется руководством. Ярослав передал фотографию Наждаку и стал ждать разъяснений.
Наждак для верности протер глаза и взял снимок вверх ногами. Вера Светова, силой своей прославленной интуиции – благо ничем другим нельзя было объяснить, как же ей удалось отследить простительную ошибку, не видя снимка – протянула руку и деликатно перевернула листок. Это было тем более странно, что комедию расположения нельзя было заметить даже при внимательном взгляде на фотографию.
– Спасибо, – кивнул Наждак. После переворачивания понимания не прибавилось. Он намертво запомнил картинку и вручил ее Вере, которая бросила на нее быстрый взгляд и отодвинула.
– Что скажете? – осведомился генерал.
– Мне кажется, это вход в катакомбы, – скромно сказала Вера Светова. – Если позволите, я попробую уточнить, куда он ведет.