– Позволю, – недоверчиво хмыкнул Точняк.
– В центр Хирама.
Генерал плавно развел руками, намекая на отсутствие слов. Из кителя пахнуло твердым освежителем, Вера потупилась. Она слишком ценила себя, а потому нисколько не удивилась своему участию в событиях мирового масштаба. Иначе, по ее мнению, и быть не могло.
Ярослав Голлюбика забрал фотографию назад и погрузился в ее изучение. Наждак придвинулся и заглянул через локоть.
– Откуда вы, лапушка, знаете про центр Хирама? – генерал спросил очень мягко, но Вера была тертый калач. Встречая мягкое, она перво-наперво думала об остром, которое скрывается в девяносто девяти случаях мягкости.
– Из инструкции по перехвату электронных писем, – спокойно ответила Вера. – "Центр Хирама" был назван среди словосочетаний, на которые все сотрудники должны обращать особое внимание.
Не обманувшись фальшивой лаской, она, скорее, докладывала, чем говорила.
Генерал-полковник пожевал губами.
– В самом деле, – проворчал он с долей смущения. – Я совсем забыл.
Он мрачно воззрился на Веру, подозревая, что та добывает сведения не только из служебных инструкций. Вмешался Наждак:
– Что такое центр Хирама, товарищ генерал-полковник?
У него были честные глаза, и генерал немного успокоился. Утечка информации показалась ему небольшой. Потом, конечно, придется проверить все щели, засыпать их дустом и залить кипящей смолой, но время терпит. Вернее, не терпит.
– Центр Хирама, – генерал отхлебнул из остывшего стакана, – есть центр Мирового Зла. Его построил небезызвестный Хирам – масон, оккультист, каббалист и, по нашим данным, каннибал. Тот самый, что числился в окружении царя Соломона. Этим Центром издавна заправляют черные каменщики – Магистры, они же иллюминаты. Вы, разумеется, слышали про династию Черных Магистров, которые виноваты во Всем. Именно из-за Магистров наша страна который век терпит лишения и бедствия. Именно деятельностью Магистров объясняется, почему у нас все так Плохо . Последний же, нынешний Магистр, как видно из посмертных сообщений нашей агентуры, возомнил себя главной движущей силой истории. Он – сама уклончивость, упрямая двусмысленность, сатанинская неопределенность. Он мечтает нанести заключительный удар. Дергая нити в своем подземном масонском логове, он хочет разрушить центр Мирового Добра – наш центр. Этот центр был построен богатырем Святогором десять миллионов лет назад, когда на берегах Волги зародилось человечество. Поговаривают, будто на самом деле его воздвиг второстепенный бог Ярило, но это, по-моему, бабушкины сказки.
Речь генерала была гладкой и колоритной. Она, предназначенная для узкого круга слушателей, разительно отличалась от обычных выступлений того же генерала перед публикой, которая только и успевала понять из них, что кто-то, раскачивая лодку на переправе, мечется из стороны в сторону и при этом, с риском зарезаться, несет золотые яйца.
Наждак разволновался:
– Этого не может быть!
– Чего не может быть? – прищурился Точняк. – Вы сомневаетесь в зарождении человечества на берегах Волги?
– Никак нет, товарищ генерал-полковник. Я сомневаюсь в реальности планов Черного Магистра. Разрушить центр Мирового Добра невозможно по причинам этического и метафизического характера.
– Вы слишком много читаете, Наждак, – неодобрительно заметил генерал. – Вам это ни к чему. Уверяю вас, что нет ничего невозможного в том, чтобы разрушить что-то уже построенное. Иначе бы вы здесь не сидели. Я вызвал вас из расчета, что вы сумеете опередить Магистра, пока не поздно. Вы сами видите, как растут его аппетиты. Сегодня он скопировал вас, а завтра, чего доброго, скопирует и меня. Боюсь, что в скором будущем он окрепнет и пойдет на диверсию в центре богатыря Святогора. Настало время дать ему по рукам и сыграть, повторяю, на опережение. Неровен час, он напечатает с ваших копий новые, пока не построит целую армию. Тогда нам конец. Поэтому я поручаю вам первыми уничтожить центр мирового Зла.
И генерал кивнул на фотографию.
– Это все, что нам удалось получить. Отправная точка. Куда вас приведет лабиринт – а я уверен, что вы окажетесь в лабиринте – я не знаю.
Вера Светова сбросила с плеча бутафорскую косу.
– Товарищ генерал-полковник! Не сомневайтесь на наш счет, мы вас не подведем. Мы загладим вину. Тем более, что у Магистра процветает головотяпство – Сема Ладушкин, фотограф, молочники… Наши всех раскокали!
Генерал заносчиво хмыкнул:
– Мы все-таки покрепче будем! Кто прав, того и берет. Это, друзья мои, закон вселенной. На том стоит мир. И он не просто стоит, а с каждым днем становится краше и краше, так что Магистру все труднее находить себе приспешников. Магистр пользуется услугами отбросов, отродья, отребья. Да, впрочем, и не такие уж они неумелые, позвольте напомнить! Вот вас, Голлюбика, на чем подловили?
Ярослав помял бороду.
– Я, товарищ генерал-полковник, выходной был. Поехал за город, поближе к земле. Соловья послушать, жаворонка, горлицу, глухаря… Это ж какая красотища! Но лучше прочих поет, доложу я вам, колибри. Мне приходилось слышать – песни колибри слышны только русскому уху. Наш слух… – Ярослав Голлюбика запнулся, смекнув, что вот-вот усядется на любимого, но лишнего в березовом кабинете, конька. – Виноват, не повторится. Иду и слышу, как кто-то из-под земли зовет меня жалобным таким голоском. Сначала вообще послышалось: "Иванушка! Иванушка!" Потом разбираю, что кличет меня по имени, но остального не понимаю. Это ж какими, товарищ генерал-полковник, извергами надо быть, чтобы на тонких струнах играть, над душою глумиться! Выбил я дверь, зашел в горницу, заглянул в погреб, а оттуда мне зеленым светом, да прямо по глазам! И по затылку чем-то тяжелым…
Голлюбика сокрушенно помолчал, вспоминая испорченные загородные впечатления. Ему было жаль вида на довольно карликовую сосну в соседстве с плакучей по этому поводу ивой.
Генерал Точняк покачал головой:
– Мудрый же ты, Ярослав! Смотри! – он погрозил пальцем. – Там, в катакомбах… кто бы тебя ни позвал – царевна-лягушка или там золушка, зайчик… Даже если хомячка пообещают показать – не ходи! Ну, кто прошлое помянет, те вон где, – и генерал невольно взглянул на книжный шкаф, заполненный пухлыми папками с личными делами. – А вы, Наждак? Вас тоже позвали?
– Попросили помочь вынести вытяжной шкаф, – проскрежетал Наждак, сжимая кулаки.
– Ну вот! Где были ваши глаза? Где вы парили? Зачем в фотолаборатории вытяжной шкаф?
Наждак скрипнул зубами.
– Вас, светофорова, и спрашивать боязно, – признался генерал, принимаясь за Веру Светову. – Боюсь разувериться в человечестве. Боюсь услышать что-нибудь чудовищное. Ну? Не томите! Как вас туда занесло? За каким бесом вы поперлись к ним в машину?
– Молока захотелось, – коротко ответила Вера.
Глава 5
Мы нуждаемся в отдыхе. Нас утомило мелькание лиц и вещей.
Мы снова оказываемся в фотографической лаборатории – правда, в абстрактной, но это зависит от точки зрения. И, может быть, от его угла. Кому-то место, откуда мы ведем рассуждения, покажется реальнее и нужнее всех прочих мыслимых мест. Мы беспомощно наблюдаем, как проявляются лица Ярослава Голлюбики, Наждака и Веры Световой, она же Света Верова, она же, не будем забывать, светофорова. Проявитель давно состарился; лица проступают медленно и неравномерно. Нам видно, как топорщится упрямая борода Голлюбики; мы различаем его лапы-ладони, мирно застывшие на сукне близ недопитого чая. Наш взгляд задерживается на синем подбородке колючего Наждака. Наждак встревожен и пристыжен, в глазах его пляшут черные молнии, которых мы пока что не видели, но появление которых легко предугадываем. Мы уже отметили про себя, какие глаза у Веры, и какая Вера у декоративной косы; короче говоря, мы кое-чем располагаем: быстрым ли взором, порывистой фразой, веским молчанием, ухом, глазом или даже талией, перепоясанной черным кушаком – все это разрозненные фрагменты, надерганные из бытия неразборчивым объективом. Мы бессильны, нам остается ждать, пока проступит окончательная картинка, которую припечатает Время, лучший фиксаж.
Мы не больше и не меньше, чем простые звезды; мы глядим издалека и гораздо меньше замешаны в человеческие дела, чем принято думать. Мы – одна из вещей, достойных, по мнению великого мыслителя, удивления. "Две вещи достойны удивления, – сказал тот человек, – звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас". Мы неподвижны, и за нас уже принялись знатоки: в ССЭР, например, имеется собственный звездочет, который работает в построенной на окраине города обсерватории. По воскресным дням в обсерваторию открывается свободный доступ, и все интересующиеся могут за скромную плату заглянуть в телескоп и ознакомиться с апокалиптическим созвездием Жопы. Другие же деятели отвернулись от небесных светил: они взялись за второй предмет, вызывающий удивление, и препарируют нравственный закон, понемногу выясняя, чем он образован, из чего состоит и стоит ли мессы. Эти люди не жалуют неба, забывая о древнем правиле соответствия и подобия. Внутри они найдут то же, что над собой: бесконечную темную пустоту с обнадеживающими вкраплениями бесполезных светил.