***
Глина была сырая и на ровных срезах блестела под солнцем. Зеленела трава на бруствере, пахло земляным духом и весной. Командир батальона капитан Шкаев шел вдоль окопа, аккуратно ступая до матового блеска начищенными сапогами. Был он совсем молодой, этот комбат. Молодой и удачливый. Пять орденов словно вбиты в гимнастерку, и ни одной нашивки за ранения.
Он шел вдоль окопа, цепко оглядывая сектора обстрела. Остановился у пулеметной ячейки, попрыгал, проверил окопчик с боезапасом, остался доволен.
- А ну-ка, - комбат отодвинул молодого сержанта, стремительно повел стволом противотанкового ружья. - Ничего не видишь? - спросил он.
- Никак нет.
- А то, что у тебя бугорок в левом секторе перекрывает биссектрису огня?
- Так маленько совсем.
- Это ты танку объясни, когда он оттуда на тебя пойдет. Срыть!
И расчет пополз в поле срезать саперными лопатами еле заметную складку на земле.
Он был совсем молодой, этот комбат. В сорок первом прямо со школьной скамьи на курсы младших лейтенантов, потом бои, отступления, оборона, атаки. За свою короткую жизнь он научился командовать людьми, знал назубок любое стрелковое оружие, был храбрым и добрым.
Командир первой роты старший лейтенант Кочин смотрел, как ладно, в обтяжку сидит на комбате гимнастерка, как лихо сдвинута на бровь шерстяная пилотка, и думал: без всего этого героического Шкаев не сможет жить, наверное.
- В общем, я обороной доволен, Кочин, - сказал комбат, - внешним видом людей доволен, оружием.
Они пошли вдоль извилистого окопа, солдаты вскакивали, поправляя гимнастерки. Капитан махал им рукой: мол, сидите, чего там, не на плацу. В землянке, сработанной на совесть, в два наката, комбат сел за стол.
- Дворец. Линия Мажино. Много в обороне сидел?
- Пришлось.
- Смотри, Кочин, - Шкаев растянул на столе карту. - Есть данные разведки, что немцы силами полка атакуют именно на участке твоей роты. Ты завяжешь оборонительный бой. Нужно, чтобы они потоптались перед твоей обороной час или час десять. Понял?
- А чего не понять?
- Радости в голосе не слышу.
- Вы мне, товарищ капитан, минометов подкиньте, взвода два.
- Роту дам. Ну как? - Комбат сам был поражен своей щедростью. - Сейчас артиллеристы придут копать огневые. Так что командуй, а я у себя, в штабе.
Шкаев козырнул и вышел.
К вечеру начался дождь. Мелкий, затяжной и противный. Глина в окопе сразу оплыла, и сапоги вязли в ней, как в трясине. За стеной дождевой пыли почти не просматривалось поле, исчезла видимость и перед окопами. Кочин приказал усилить боевое охранение.
Он вошел в землянку, стянул пудовые от глины сапоги и сел, устало прислонившись к обитой досками стене. На столе стоял холодный ужин, золотились в свете коптилки патроны к ППШ, лежала свернутая карта.
Постепенно предметы стали сливаться, выстраиваться в какие-то неясные фигуры, и Кочин задремал. Сон был тяжелый и вязкий, он словно провалился в него. И в этом сне пришел к нему старый контрабандист по кличке Шмель, он резал ножом желтое сало и смеялся щербатым ртом. Потом Шмель достал дудку и загудел. Именно этот звук разбудил командира роты.
Кочин осторожно открыл глаза и понял, что это гудит зуммер полевого телефона. Он поднял трубку.
- Кочин, - в голосе Шкаева переливалась злость, - сдавай роту Алешкину и в распоряжение штаба армии. Срочно!
- Что случилось?
- Ты пограничник?
- Да.
- Забирают вас из Красной Армии.
Дела Кочин передал быстро, потом достал вещмешок, там в глубине лежала его пограничная фуражка. Настоящая, довоенная. В ней в сорок первом прибыл на заставу младший лейтенант Алексей Кочин. Ничего, что опалило тулью, ничего. Фуражка-то боевая, в ней Кочин тем страшным июлем с двумя пограничниками вышел к своим.
Алексей выпрыгнул из окопа, оглянулся. В ночной темноте он угадывал бесконечное поле, а за ним линию вражеской обороны. Дальше была граница.
***
Ах, как играла музыка на плацу! В звуках духового оркестра слышались щемящая грусть и счастье. Только что они прошли, печатая шаг, мимо генерала - начальника училища. А трубы пели: "Ускоренный выпуск, ускоренный выпуск". И это ничего, что на погонах только одна звездочка.
Главное - они уже офицеры. Скосишь глаза к плечу - и видишь золото погон. Как ладно затянута портупеей шерстяная гимнастерка, как легко двигаться в новых хромовых сапогах! А кобура с пистолетом стучит по бедру при каждом шаге. Заветный ТТ, личное оружие офицера.
А трубы поют. И в тактах вальса слышится: "Ускоренный выпуск". Они танцевали прямо на плацу. И девушки были нарядными, многие из них на время сменили выцветшую военную форму.
Ускоренный выпуск, после него не положен месячный отпуск, а дается тебе всего три дня на сборы, прощания, на всякие тары-бары.
Младшему лейтенанту Сергееву и прощаться-то было не с кем. Только с друзьями, да и то ненадолго, потому что назначения получили они на западную границу.
Все. До одного. Весь ускоренный выпуск.
***
Вместе с рассветом в город пришла канонада. Звук орудий был настолько явственно слышен, что казалось, стреляют совсем рядом. Орудийный грохот приближался с каждым часом. В некоторых домах начали вылетать стекла.
Улицы были пусты. Жители попрятались. На улицах валялись рваные ремни, дырявые подсумки.
Осенний ветер тащил по камням мостовых рваную бумагу, со звоном раскатывал консервную банку. У здания с вывеской, где готическими буквами было выведено "комендатура", стояло несколько грузовиков. Солдаты спешно выносили ящики, бросали их в кузов.
В кабинете коменданта жгли бумаги. Пепел черными хлопьями летал по комнате. Огромный камин был забит пеплом, но бумаги все бросали и бросали. Корчились в огне бланки с черным орлом. Комендант в расстегнутом кителе с майорскими погонами шуровал кочергой в камине. Китель его был весь обсыпан пеплом.
- Эй, кто-нибудь! - крикнул он.
В кабинет вбежал обер-лейтенант.
- Господин майор…
Он не закончил фразы: оттерев его плечом, в кабинет вошел высокий человек в штатском.
- Можете идти, обер-лейтенант, - приказал он. - Закройте дверь и сделайте так, чтобы нам не мешали.
- Но… - Обер-лейтенант посмотрел на майора.
Комендант бросил кочергу, застегнул китель.
- Идите, Генрих, и закройте дверь.
Посетитель снял плащ, небрежно бросил его на спинку кресла. Майор внимательно разглядывал элегантный штатский костюм вошедшего.
- Ну? - спросил он.
- Служба безопасности, майор. - Посетитель улыбнулся. - Всего-навсего служба безопасности. Оберштурмбаннфюрер Колецки.
Майор продолжал молча глядеть на него. Человек в штатском вынул из кармана удостоверение. Майор взял черную книжку, прочел.
- Слушаю вас, оберштурмбаннфюрер.
- У вас, как в крематории, пепел.
- Крематории больше по вашей части.
Колецки расхохотался.
- А вы не очень-то гостеприимный хозяин, майор.
- Я не люблю гостей из вашего ведомства. После них одна головная боль.
- Ну зачем так прямо! Вам звонили?
- Да.
- Где наши люди?
- В городе.
- Они надежно укрыты?
- А что надежно в наше время?
- Ваша правда, майор, ваша правда, но зачем же столько скептицизма? Надеюсь, что вы сожгли все, что надо, и не откажетесь проводить меня. Кстати, кто еще знает об агентах?
- Я, начальник охраны фельдфебель Кестер и четверо рядовых.
- Прекрасно, - Колецки подошел к окну, - прекрасно. Вы точно выполнили инструкцию.
Он достал портсигар, предложил майору, щелкнул зажигалкой.
- Когда вы хотите ехать? - Майор с удовольствием затянулся.
- Мы с вами поедем немедленно.
- Но я должен эвакуироваться вместе с комендатурой.
- Эту акцию проведет ваш заместитель.
- Но…
- Ах, майор, я бы никогда не стал настаивать ни на чем противозаконном.
Колецки достал из кармана пакет. Майор прочел бумагу, пожал плечами.
- Другое дело. Приказ есть приказ.
***
На улице их ждал большой, покрытый маскировочной сеткой "опель-капитан". За рулем сидел солдат в полевой форме с буквами СС в петлицах. Он выскочил из машины и распахнул дверцу. Когда "опель" двинулся, из-за угла вслед за ним выехал грузовик и пристроился сзади.
Машины подрулили к зданию бывшей ссудной кассы, стоявшему в глубине березового парка. Из дверей, поправляя ремень, выбежал фельдфебель.
- Все в порядке, Кестер, - сказал майор, - снимайте караул.
- Распорядитесь, - приказал Колецки, - чтобы солдаты помогли разгрузить машину!